Когда же, наконец, добрел до окраины деревни, сразу же забыл и про Ольгу, и про агронома, поскольку натолкнулся на бесцельно блуждающего Клима. Сначала едва не сиганул в кусты, но, присмотревшись, понял, что фигура перед ним не опасная. Тем более что в руках у Кузьмина была палка, а за поясом пистолет.
– Здорово, – осторожно окликнул он блуждающую фигуру.
Клим ничего не ответил, а только посмотрел мутным взглядом на Кузьмина.
– Местный или как? – неуверенно продолжил Кузьмин.
– Здорово, – как всегда с опозданием очнулся Клим. – Откуда будешь?
– Да из соседнего района, – бодро затараторил заготовленную «легенду» Кузьмин. – Деревню сожгли. Село Горькое, слыхал, может? В общем, так и мыкаюсь. Заблудился, на вас вышел. У вас тут как со жратвой?
Клим пожал плечами.
– Со жратвой по-разному, – туманно ответил он.
– А как деревня зовется?
– Невидово и зовется.
– Понятно… А немцы свирепствуют или как?
Клим почесал небритую скулу и задумался. Во-первых, он уже начал путаться, какая власть на дворе. Во-вторых, последние-то точно свирепствовали – вон, сколько кровищи пустили, но вот только не совсем понятно, немцы они или кто – форму-то немецкую напялили, а говорят без переводчика. Как бы на русском. Но вот в том-то и дело, что «как бы».
– А ты на предмет чего интересуешься? – выпутался он из сложной ситуации.
– Ну как, – замялся Кузьмин. – Если их много, так не буду соваться. А если немного, так, может, и попрошу хлебца. Или работы какой.
– А, – неожиданно просиял Клим. – Так тебе знаешь, кого лучше спросить?
– Кого?
– Вон щас на пригорке один уже интересовался немцами. Ты к нему и подойди. Вдвоем оно всяко сподручней… Ты его догонишь… Имени я вот только его не помню. Да и твое уже забыл.
Тут Клим сокрушенно покачал головой и уставился взглядом куда-то в сторону горизонта.
Поняв, что больше ничего от собеседника не добьется, Кузьмин изящно обогнул колышущуюся фигуру Клима и двинулся на пригорок.
Но по дороге как-то призадумался – кто ж это, интересно, насчет немцев выспрашивал. Настоящий погорелец или тоже, как и он, что-то вынюхивает? Кузьмин невольно сбавил шаг, но поскольку местность не знал, то едва поднявшись на пригорок, понял, что обнаружил себя окончательно и бесповоротно – чуть в стороне, ближе к забору (который, к слову сказать, ничего не огораживал, а являл собой просто набор бессмысленно сколоченных досок), стояли двое мужчин и пристально смотрели в его сторону. Один – видимо, тот самый путник, что разговаривал до него с Климом, другой – видимо, немец, хотя и довольно странно одетый. На нем была офицерская фуражка, сидевшая, что называется, на ушах, и почему-то солдатская рубашка – за время партизанских действий Кузьмин научился неплохо разбираться в немецкой униформе. На бедре нелепым аксессуаром, вроде седла на корове, болталась портупея. Зато через плечо висел самый настоящий немецкий автомат. Они курили и о чем-то говорили. Возникшего Кузьмина заметили сразу и теперь с интересом смотрели в его сторону.
«Вляпался», – мысленно похоронил себя Кузьмин.
«Кого это черт несет?» – подумал Захарченко, с тревогой разглядывая щуплую фигуру тракториста. Ему и так хватило сюрпризов. Первым был Клим, который отвечал невпопад и в столь туманной форме, что после беседы с ним Захарченко понял, что ничего не понял. Хотя было видно, что делал это Клим безо всякого злого умысла, а просто потому, что хорошо «принял на грудь». Захарченко собрался было оставить Клима, но тот, как назло, окликнул не пойми откуда взявшегося немца, правда, странно одетого.
– Эй, немец-перец! – крикнул Клим. – Тут интересуются по поводу власти. Объяснишь? А то я чего-то совсем запутался.
Рыщущий в поисках новых трофеев рецидивист по кличке Бобер замер и повернул голову. Клима он знал, поэтому быстро перекинул взгляд на фигуру пришельца и подумал: «Хлипкий. Если по мою душу пришел, загашу с одного удара».
«Если что, успею ударить», – подумал в свою очередь Захарченко, оценив внушительные параметры «немца», а затем невольно скосил взгляд на свой правый сапог, где у него был спрятан нож.
– Guten morgen, – выдал он с ходу все свои познания в немецком, хотя на дворе стоял вечер.
– Здоров, – настороженно буркнул Бобер. – Немец, что ли?
«А-а, – догадался Захарченко, – значит, по-русски шпрехаем. Значит, предатель».
– Да какой там, – махнул он рукой, – тутошний я, из области. Наши-то, краснозадые, как драпанули, так и пожгли все по дороге. Вот интересуюсь на предмет работенки. Может, возьмете к себе, в эти…
Тут Захарченко запнулся, пытаясь вспомнить слово, которым можно было бы охарактеризовать подобных работников, но на устах вертелось только проклятое «предатели». Однако «возьмите меня в предатели» звучало нелепо. Бобер, впрочем, пришел на помощь.
– Хочешь на Гитлера попахать? – усмехнулся он.
«А ты будто нет, боров хренов», – со злостью подумал Захарченко, но вслух сказал:
– Да почему бы и нет? Нам та власть, где пожрать всласть.
«Вот морда, – подумал с раздражением Бобер, – и как, блядь, воевать с таким народом? Мать родную за пайку продадут».
– Ну, что же, может, и найдем, что ищешь, – сказал он, подавив раздражение.
– А что, немец-то стоит? – спросил Захарченко как бы между прочим.
– Стоит, – подыграл Бобер. – Засмолим?
Он достал немецкие сигареты и протянул Захарченко. Тот оценил жест и аккуратно вытянул одну. Бобер услужливо щелкнул немецкой зажигалкой.
Заметив, что в его услугах более не нуждаются, Клим двинулся дальше привычной зигзагообразной походкой и вскоре исчез за пригорком.
– Эх, хоррроши! – сказал Захарченко, затянувшись. Вышло это у него несколько фальшиво, хотя сигареты были и вправду хороши. – А много ль немца стоит? Я на тот случай спрашиваю, что, ежели много, так значит, и с едой без перебоев будет. Или как?
– Хавало центровое, не ссы, – заверил Бобер и тоже закурил.
«Завалить бы паскуду, – думал он, поглядывая на гостя, – но сначала надо выяснить, откуда он. Рожа сытая, а ботает так, как будто неделю без жратвы. Да и за погорельца не канает. Одежа уж больно не по плечу, как будто специально маскировали».
– Еда – это в нашем деле главное, – весело подмигнул Бобру Захарченко и мысленно чертыхнулся.
«Что ж ты, сука, на вопрос не отвечаешь? Я тебе про немца, а ты про жрачку. Или раскусил, гад? Хорошо б тебя в часть откомандировать – там бы ты живо заговорил. Да только здоров ты больно. А как тебя живым на нож взять?»
«А может, он из отряда какого? – думал в это время Бобер, щурясь от лезущего в глаза дыма. – Или нарочно дурачком прикидывается. А сам из энкавэдэшных. Хочет узнать, много ли нашего брата в живых осталось. Тогда нас всех за Шаборевича и остальных валетов мигом к стенке поставят».
И с опозданием неожиданно ответил на вопрос:
– Много, много немца. Не переживай. На всех хватит.
– А чего мне переживать? Больше немца – больше жратвы.
«Ну, это уже что-то, – с удовлетворением подумал Захарченко. – А завалить тебя все равно б не помешало».
И он снова весело подмигнул Бобру.
В этот момент на пригорке неожиданно возникла третья фигура, и курильщики мгновенно перевели на нее взгляд.
«Это еще что за фраер?» – насторожился Бобер.
«Кого это черт несет?» – с досадой подумал Захарченко, который только начал прикидывать, как превратить собеседника в «языка».
«Вляпался», – мысленно застонал Кузьмин, увидев беседующих.
Деваться было некуда. Тем более что на плече у немца висел автомат. А из него да по открытому месту зайца закосить можно, не то что человека. Кузьмин неторопливо подошел к странно одетым мужикам и поздоровался.
– Чего рыскаешь? – спросил Бобер. – Потерял что?
«Ага, – догадался Кузьмин, – по-русски, значит, балакаем. Да в немецкой форме. Ну-ну. Дружки-предатели. И рожи-то у обоих, как на подбор, сытые, фашистские. А тот, что поменьше, еще и в одежку не свою одет – небось с убитого снял».
Но вслух, естественно, произнес совсем другое.
– Да чего мне искать. Пожгли нас. Вот и хожу туда-сюда… У вас, наверное, немца много. Так, поди, и работа какая найдется.
– Немца завались, – ответил Захарченко со знанием дела, взглядом прощупывая новоприбывшего.
– А че за деревня? – встрял Бобер.
– Село Горькое. Слыхали, может?
– А то, – на всякий случай поддакнул Захарченко, поддерживая в глазах Бобра легенду, что он «тутошний».
«Ебена мать! – мысленно выругался Кузьмин. – Неужто про Горькое слыхали? А я там никого и не знаю».
– А сами откудова? – ловко сменил он тему. – Невидовские?
– Я – да, – соврал, не моргнув, Бобер.
– А я из Тормашей, – выпалил с ходу первое, что пришло на ум, Захарченко и на всякий случай добавил, скосив одним глазом на Бобра: – Слыхал, может?
– А то, – кивнул Кузьмин, мысленно подивившись, – он-то с партизанским отрядом всю область излазил, но только ни о каких Тормашах ни разу не слыхал. – Тормаши – хорошая деревня.
