Он не дал мне излить желчь до конца. И крикнул.
— Прекратите! Это уже не смешно!
— В убийстве я вообще нахожу мало смешного! — также резко оборвал его я.
Не знаю почему, но в эту минуту я был убежден на все сто, что Заманский и является убийцей. И доводы Вано, и мои подозрения, которые вселила в душу поганая кошка сомнений, показались в этот момент всего лишь нашими фантазиями. Профессор лежал на земле. И вид у него был отвратительный. Всклоченные немытые волосы. Грязный дорогой костюм. Красивое лицо скривлено, словно от зубной боли.
В этот момент он очень был похож на убийцу.
Наконец Вано помог ему подняться. Заманский даже не соизволил встряхнуть с одежды песок и пригладить свою шевелюру. Он неожиданно прямо посмотрел мне в глаза. Затем так же откровенно взглянул на Вано. И, уже обращаясь к моему товарищу, решив, видимо, что он более внушает доверия и менее похож на клоуна. Твердо заявил.
— Я должен идти.
Я не выдержал и расхохотался во весь голос.
— Как невинно и как наивно! Вы должны идти? А позвольте узнать, куда? У вас видимо срочное дело? Смею предположить, что вы еще кого-то не успели укокошить. Наверное, какого-то важного свидетеля и теперь пытаетесь наверстать упущенное. Может быть, вам помочь? Я могу, к примеру, подержать кирпич, пока вы будете связывать невинную жертву.
Заманский полностью проигнорировал мои насмешки. И даже не взглянул в мою сторону. Его взгляд по-прежнему был устремлен на Вано.
— Я хочу пойти в прокуратуру с признанием. Конечно, я могу позволить, чтобы вы сопровождали меня. Но тогда это уже будет выглядеть иначе. Вы, думаю, согласитесь со мной, что добровольное признание на данный момент — единственный для меня выход.
Вано хмурился, словно что-то соображая. Наконец он сказал.
— Профессор, вы сейчас бежали, чтобы отправиться в прокуратуру?
Заманский утвердительно кивнул. И я вновь рассмеялся.
— Вано, ты что спятил? Твое прямодушие меня поражает! Или ты впал в детство и стал верить всем людям на слово?!
— Прекрати, Никита! — грубо прервал меня товарищ. — Это не цирк. Мы должны разобраться…
— Не удивлюсь, что пока ты будешь разбираться, профессор успеет вытащить револьвер. И укокошит нас на месте.
Заманский в ответ на мои слова, покорно вывернул карманы, так же не смотря в мою сторону.
— Это уже лишнее, профессор, — ответил ему благородный Вано. — Лучше пройдемте в дом. Здесь нас могут увидеть. А там мы спокойно сможем поговорить.
Но профессор уперся как баран. Вновь доказывая, что его долг — немедленно явиться в прокуратуру. Иначе может быть поздно. К тому же он боялся, что вот-вот появиться Белка.
— О, вы стали чересчур пугливы! — по-прежнему изгалялся я. — Боитесь какой-то девчонки. Поверьте, пока вы с нами, она вас и пальцем не тронет. Мы сумеем вас защитить!
— Я ее не боюсь, — сухо отрезал профессор. — Я боюсь другого. Она может помешать мне пойти в прокуратуру.
Я присвистнул от удивления. А Вано, похоже, не удивился. Он по-прежнему морщил лоб, что-то соображая.
— Нет, профессор, — наконец строго и четко произнес мой напарник. — Пока мы от вас не узнаем всю правду, вы никуда не уйдете. И поверьте, ваше благородство никому не принесет пользы. Кроме настоящего убийцы. Думаю, вы не собираетесь ублажать преступника?
Заманский безнадежно махнул рукой, и торопливо направился в дом. Мы последовали за ним. На ходу я не переставал удивляться, бросая ехидные реплики.
— Благородство! С каких пор, Вано, убийство стало именоваться благородством. Не со времен ли Каина? Вполне возможно, что он тоже имел веские причины для убийства, если только капнуть поглубже…
Вано не слушал мой бред. Он по-прежнему хмурился и морщил свой большой лоб.
Тогда я принялся с жаром нашептывать своему товарищу, чтобы он немедленно раскрыл все свои карты, иначе я вообще не имею понятия, как себя вести и выгляжу полным дураком. С определением «полный дурак» Вано с радостной готовностью согласился. И заметил, что в моем случае («довольно тяжелом») самым верным будет молчание, так как времени на объяснения не было, а по ходу дела я обо всем догадаюсь сам, если не совсем полный кретин. Ну, если меня и можно было иной раз квалифицировать как «полный дурак», то определение «совсем полный кретин» — было уже слишком. Поэтому мне ничего другого не оставалось, как полностью согласиться с приятелем. Замолчать, предоставив ему полную свободу действий.
Я уселся на тот же скрипучий диван, демонстративно забросив ногу за ногу. И поскольку меня так и подмывало съязвить что-нибудь этакое, я решил довольствоваться сигаретой. И жадно затянулся горьким дымом. Вано последовал моему примеру, хотя и собирался держать рот открытым. А профессор, конечно же, отказался. Он всю жизнь боролся с раковыми заболеваниями и не мог себе позволить такой пагубной привычки.
— Я вас слушаю, — наконец сказал Заманский. Его лицо вновь стало красивым и спокойным. — Вы хотели что-то узнать. Хотя я лично не имею малейшего понятия, что могу сообщить вам такого, что бы не мог рассказать в милиции.
— А мне кажется совсем наоборот, — возразил ему Вано. — Ответьте, профессор, с каким-таким признанием вы собираетесь явиться в прокуратуру?
Заманский пожал своими широкими плечами. И изобразил недоуменное лицо.
— Это же предельно ясно. Я хочу сделать признание в убийстве. Это я убил адвоката. Его убил я.
— Что же раньше вам мешало сделать такое признание? — продолжил вежливый допрос Вано.
— Пожалуй, страх. А еще… Я не думал, что Угрюмый возьмет вину на себя. Это уже слишком.
— И узнали о признании Угрюмого вы только сегодня. Не так ли? Подслушав наш разговор. Вы были в соседней комнате и все слышали.
Профессор молча кивнул.
— Но еще вы слышали другое. Например, что мой друг Никита заметил, что у обвинения нет выбора. Либо вы, либо Угрюмый?
— Я не понимаю, к чему вы клоните, — растерянно пробормотал Заманский.
— Все вы прекрасно понимаете! — Вано слегка повысил голос. — Вы прекрасно слышали, как Никита разглагольствовал на эту тему. Как убеждал меня, что если вы выпутаетесь, Угрюмого запросто осудят. Поскольку он сомнительный тип с сомнительным прошлым и совершенно без связей. Если бы вы услышали, к примеру, что есть третье подозреваемое лицо, вы бы вряд ли стремглав бросили в милицию. Не так ли?
— Рано или поздно я бы сознался, — возразил ему Заманский. Но сделал это довольно неуверенно.
— Ах, ради Бога, не лгите! Вы не могли допустить одного, чтобы посадили Угрюмого! Вы не могли позволить, чтобы он второй раз за вас отдувался! Вы, как и Угрюмый, безусловно что-то скрываете и что-то знаете. Но вы не признавались в этом милиции, поскольку рассчитывали, что они докопаются до истины сами. К тому же, на ваше счастье, здесь оказались мы. Вот почему вы и настаивали на проведении расследования. Но вы никак не ожидали, что мы именно вас признаем виновным. Вы рассчитывали на что-то другое. На какую-то другую правду. Настоящую правду.
Вано сделал паузу, искоса посмотрел на Заманского и продолжил.
— И уж конечно, вы никак не ожидали, что Угрюмый возьмет вину на себя. Но дело приняло совершенно иной оборот. И слова Никиты о том, что выбора нет: либо вы, либо Угрюмый — подтолкнули вас к окончательному решению. Безусловно, вы понимаете, что можете выкрутиться. Особенно учитывая тот факт, что вы невиновны. Но тем не менее вы также четко осознаете, что Угрюмый, взявший вину на себя, сам не выпутается никогда. И поскольку третьего не дано… Вы приняли очень мучительное для себя решение, но, по-вашему, очень верное: признать себя виновным в свершении этого преступления.
— А вы считаете это решение неверным? — профессор не отрываясь смотрел на Вано.
— Безусловно. Более того, это чрезвычайно глупо с вашей стороны. Если не виноваты ни вы, ни Угрюмый, значит есть кто-то третий. И только остается выяснить: кто этот кто-то? Для этого мы с Никитой и задержались в этом паршивом городе. Где, поверьте, нам совсем не нравится наш отпуск.
Профессор вздохнул. И упрямо покачал головой.
— Вы никогда не найдете этого третьего. Но пока будете искать, Угрюмый может запросто умереть в тюрьме. Я же должен вернуть ему долг. Его здоровье уже один раз было подорвано из-за меня. И больше я не допущу, чтобы он хоть на один день там задержался. Поэтому я заявляю — адвоката убил я.
— Бред какой-то, — наконец не выдержал я. К тому же моя сигарета была уже выкурена, и я имел полное право высказать свое мнение. — Просто какой-то бред! Впервые такое вижу, чтобы двое дрались за право сесть на электрический стул. Ну, я слышал, что иногда дерутся за должность, за любимую девушку, за барахло. Но чтобы с пеной у рта доказывать свою виновность…
Наконец Заманский соблаговолил взглянуть на меня, и мне его взгляд не понравился. Он был одновременно и строгий, и обреченный.
