— Бред какой-то, — наконец не выдержал я. К тому же моя сигарета была уже выкурена, и я имел полное право высказать свое мнение. — Просто какой-то бред! Впервые такое вижу, чтобы двое дрались за право сесть на электрический стул. Ну, я слышал, что иногда дерутся за должность, за любимую девушку, за барахло. Но чтобы с пеной у рта доказывать свою виновность…
Наконец Заманский соблаговолил взглянуть на меня, и мне его взгляд не понравился. Он был одновременно и строгий, и обреченный.
— Вам этого не понять, молодой человек. Поверьте, чувство вины страшнее любой смерти.
— Ну, это для тех, у кого есть хоть капля совести. А у вас и у Угрюмого этого добра в избытке. Вот поэтому мы с Никитой и поможем вам. Но для этого вы должны рассказать, что произошло на самом деле в вечер убийства. Правда, предварительно я хочу задать вам другой вопрос. Почему вы в день похорон навестили Угрюмого? Зачем он вас вызвал?
— Честно я не смогу вам ответить. Я дал слово Угрюмому. Следовательно я не буду совсем отвечать.
Тут Вано не выдержал. Он раскалился до предела, как забытый на плите чайник, разве что не пускал пар. Но рожа его покраснела от негодования. И он даже стукнул своим кулачищем по столу.
— Черт с вами! — заорал он. — Идите, катитесь ко всем чертям! Бегите, расскажите Гоге, что это вы убийца. Вот он обрадуется! Но запомните, возможно, ваше признание не спасет Угрюмого! Он все изложил довольно четко, он далеко не глуп! А в вашу защиту поднимется вся общественность. Все ваши коллеги, уж мне поверьте. На Угрюмого всем плевать, а на вас нет! И если просочиться в прессу, что вы вот — вот спасете человечество от рака, всем уже будет глубоко плевать и на правду. Все, абсолютно все встанут на вашу защиту! А ваше признание будет расценено как благородный жест в защиту старого друга, которого вы когда-то несправедливо обидели! Запомните, ваше признание даже возвысит вас в глазах общественности! Вы станете для нее мучеником и героем! Но одновременно весь мир ополчиться против несчастного Угрюмого, и тогда его уже ничто не спасет! Так что давайте, бегите!
Профессор сидел, низко склонив голову и крепко обхватив ее руками. Он понимал правоту Вано. Но он колебался. Перед ним встал трудный выбор, и я это понимал. То, что ему предлагал Вано, было довольно рискованно. Вано не мог на все сто процентов утверждать, что будет пойман настоящий преступник. И если настоящего преступника не поймают. Профессор никогда не сможет себе простить, что у него был шанс спасти Угрюмого, но он им не воспользовался. Наконец он глухо выдавил. Скорее самому себе, чем нам.
— В конце-концов, я смогу покончить с собой.
Вано великодушно согласился, что в конце концов это тоже стоящий выход из возможного тупика.
— Вот именно. Но во всяком случае, прежде чем это сделать, вы доведете свою работу до конца. И многие люди будут спасены от этой страшной болезни. Но я вас уверяю, до такой крайности дело не дойдет. Мы обязательно разыщем этого подонка. И в этом сможете помочь только вы. Возможно, вы и дали слово Угрюмому. Но поверьте, мы тоже умеем хранить тайны. И к тому же, если вы примите наше предложение, возможно, на это пойдет и Угрюмый. Когда узнает, что мы намерены искать истинного убийцу. Поэтому я повторю вопрос…
— Не надо, — пробормотал профессор. — Я его прекрасно помню. Хорошо, я вам отвечу.
Профессор медленно поднялся. Тяжелыми шагами подошел к окну, за которым сгущались сумерки. И не поворачиваясь, глухо сказал.
— Почему ее так долго нет?
— Вы о Белке? — спросил Вано.
Он молча кивнул.
— Это была ее идея. Чтобы я скрылся… Все произошло так неожиданно, у меня не было даже времени подумать. В тот вечер… Когда некоторым образом меня разоблачили… Я и не собирался бежать, меня действительно интересовали бумаги адвоката. Мне казалось, там может быть скрыта разгадка этого преступления. И я с чисто профессиональным любопытством взялся читать его рукописи. Все столпились возле меня. Я помню, что Лили попросила девочку затушить последнюю свечу. По всей видимости она это сделала. А потом… Никто не обращал на нее внимания. И Белка обогнула толпу, подкралась к выключателю и выключила свет. Когда началась суматоха, Белка схватила меня за руку и потянула к выходу. Не знаю, почему ее послушался. Я уже говорил, у меня не было времени на размышления. Скорее, по инерции бросился к выходу. И укрылся в ее доме. Она меня умоляла не идти в милицию. Утверждала, что мне грозит опасность. Что нужно подождать, пока найдут истинного убийцу. Что ее отцу ничего не грозит. И я вынужден был с ней согласиться. Против меня было действительно много улик. К тому же и вы были уверены, что я убийца. Вы, на которых я больше всего надеялся. А утром девочка, по-видимому, узнала, что ее отец признал себя виновным. Но умолчала об этом. Она ни слова не сказала мне об этом! Это ужасно! Она так меня берегла!
— Видимо, она предполагала, что вы сразу же броситесь в милицию с признанием. И не хотела допустить этого, — заметил Вано. — Она вас очень любит. Даже не зная, вы ли ее отец.
Заманский вытащил из кармана носовой платок. И протер им влажные глаза.
— Об этом никто не знает. Эту тайну унесла с собой в могилу ее мать. Но я тоже… Тоже очень люблю эту девочку. И ради нее готов на все.
— И ради нее вы были готовы признать себя виновным?
— Да, конечно. Чтобы отпустили Угрюмого, человека, который не менее моего любит ее. И который тоже не знает, кто ее истинный отец. Но в этом он никогда не упрекал свою жену. Так что вы ошиблись, утверждая, что адвокат шантажировал меня и мать Белки тем, что все расскажет Угрюмому. Тот давно обо всем знал. Этим адвокат не мог его шантажировать.
— В таком случае, он мог шантажировать его тем, что все расскажет Белке, — опять вставил словечко я.
И вновь отрицательный ответ профессора.
— И этого быть не могло. Белка тоже давно обо всем знала. Когда Угрюмый сидел в тюрьме, я часто помогал им. И не только деньгами. Я поддерживал их морально. Вы можете упрекать меня во многих грехах. Но только не в этом. Я женился только потому, что знал, насколько Угрюмый любил свою жену. И она его любила не меньше. Я не хотел им препятствовать. Действительно чувствуя вину за то, что он сидит в тюрьме. Один. А ведь я должен был быть рядом с ним… Он сам настоял на этом. Он считал, что от того, что мы сядем вдвоем, легче никому от этого не станет. Напротив, будет прервана работа, семья окажется в нищете. Конечно, мой грех в том, что я тогда не настоял, чтобы посадили меня… А Белка давно обо всем догадывалась. Она не раз говорила об этом с Угрюмым. Когда я приехал сюда… Она редко виделась со мной, но она меня любила. Я это знаю. Угрюмый, конечно, ревновал меня к ней. И я старался не делать ему больно. Вот так… Адвокат ничем не мог нас шантажировать. А Угрюмый по-прежнему не хотел причинить мне боль. Он не мог убить адвоката, во-первых, потому, что они сдружились в последнее время. И для этого были веские причины. Во-вторых, он не мог подставить меня. Я был нужен его дочери.
— Да, это ясно, — кивнул Вано. — Я давно понял, что адвоката с Угрюмым сблизила их болезнь. И безусловно Угрюмый, зная о своей скорой смерти, нуждался в вас. Потому что вы оставались единственным на земле близким человеком для этой девочки.
Профессор Заманский вздрогнул. Приблизился к столу. И налил себе из графина воды. При этом его руки сильно дрожали.
— Вот мы и подошли к главному, — таким же дрожащим голосом произнес он. — К самому главному. Вы ошибаетесь, молодые люди. Угрюмый и адвокат были очень разными людьми и их бы вряд ли сблизила эта болезнь. Во всяком случае из-за этого Угрюмый не завел бы близкую дружбу с адвокатом. И не так уж он боится смерти. Все гораздо сложнее… Дело в том… — профессор громко сглотнул слезы. И вновь вытер мокрое от слез лицо. — Дело в том… Что я, как и вы, ошибался. Конечно, с моим опытом… Я находил все признаки болезни у Угрюмого. Но скорее, эти признаки были психологическими. Он как бы только чисто психически перенес их на себя. Словно хотел вызвать у себя эту болезнь, чтобы ее отвести от близкого человека…
— Что вы хотите этим сказать! — выкрикнул я. Мое сердце от волнения готово было выскочить из груди. Я не хотел этого услышать. Но я услышал.
— Да, именно этот так. Больна Белка. Больна этой страшной болезнью, — профессор повторил это два раза. И его слова прозвучали увереннее обычного. Словно он хотел раз и навсегда освободиться от этих слов, причиняющих ему невыносимую боль.
Наступила долгая пауза. Профессор, казалось, даже слегка успокоился. Он неподвижно стоял вглядываясь в одну точку на стене. Я сидел, до боли сжав кулаки. Пожалуй, только Вано был в состоянии соображать. И постарался поскорее нарушить эту мертвую тишину.
— Вы об этом узнали, когда Угрюмый вызвал вас в тюрьму, в день похорон адвоката?
