Таке Хирозе тотчас же поехал в президиум, где его заставили прождать до полудня. Этот трюк не подействовал бы на Таке Хирозе, если бы не беспокойство о бумагах Матзумоко.
Наконец его пригласили. Незнакомый чиновник попросил Таке Хирозе слетать на Хоккайдо и опознать умершего Матзумоко.
— Выбор пал на вас, — объяснил чиновник, — потому что вы занимались этим делом.
В полете Таке Хирозе сопровождал незнакомый криминальный инспектор, мрачный и неразговорчивый человек.
В селении на Хоккайдо полицейский проводил их к дому, где жил доктор, снял с дверей печать, и они вошли. На циновке лежал человек, покрытый белой простыней. Около покойника стояли цветы и светильник.
— Прошу удостоверить личность умершего, — сказал инспектор, вошедший следом за Таке Хирозе.
Тот нагнулся, приподнял простыню.
— Да, это доктор Матзумоко.
Новый инспектор подошел к книжной полке, просмотрел несколько книг.
Таке Хирозе незаметно оглядывал комнату. Где же могут быть работы доктора? Рыться в книгах нельзя; чиновник не спускает с него глаз.
Таке Хирозе подошел к письменному столу. Среди бумаг под карандашом он заметил крошечный клочок. Таке Хирозе отодвинул карандаш — клочок бумаги оказался почтовой квитанцией.
Три дня назад доктор отправил документы секретарю Совета Мира в Хиросиме. Таке Хирозе незаметно взял квитанцию и спрятал ее в карман.
Поздно ночью, вернувшись в Шимоиосеки, Таке Хирозе шел по пустынным улицам. Из гавани дул свежий ветер, на сердце у инспектора было спокойно.
Материалы доктора попали в надежные руки. Борьба продолжается…
Перевод с немецкого В. МАТВЕЕВОЙЕремей ПАРНОВ, Михаил ЕМЦЕВ
ЛОЦМАН КИД
Рисунок О. БЕЗУХОВА и Г. ТЕРЗИБАШЬЯНЦА
Вы, конечно, знаете об эррахуэсском лоцмане? Не знаете? Еще чаще его называют белым лоцманом. Но он вовсе не белый. Это уже легенда вроде Моби Дика. О нем много писали в разных журналах. Есть даже повесть, которая так и называется «Белый лоцман». Хорошая повесть, но автор сочинил все: и про Линдаля и про Кида. Он им даже имена другие дал, вымышленные. Уж кто-кто, а я то знаю! Я учился в Оксфорде вместе с Персивалем Линдалем. И это путешествие на Черепашьи острова мы задумали вместе. Даже идея ультрагидрофона, который впоследствии построил Линдаль, — моя идея. Но ничего из нашего совместного путешествия не получилось.
Так уж вышло, что мы — Линдаль и я — одновременно влюбились в одну молодую особу. Не то, чтобы между нами было какое-то ожесточенное соперничество, просто я отошел на задний план. И для той молодой особы и для Персиваля. Они вскоре поженились, а я уехал в Мельбурн и занял там место ординарного сотрудника Главной океанологической лаборатории. Но не обо мне речь.
Линдаль все-таки осуществил свою затею. Хотел бы сказать, нашу затею, но не могу… Скопив достаточно денег и оставив молодую жену у своих родителей в Глазго, он пересек океан и обосновался в Эквадоре. Конечно, у него была куча рекомендательных писем, конечно, он пустил в ход все свое личное обаяние — а он был замечательный красавец, — использовав разные там светские связи, он снарядил экспедицию. Впрочем, что это была за экспедиция? Маленький катерок с тесной, как ореховая скорлупка, каютой, несколько ящиков с консервами и пивом, два ружья и японские очки с комплектом лягушечьих ластов — вот и все, если не считать гидрофона, изрядного запаса сухих батарей и еще кое-какой мелочи. Катерок назывался «Галапагос». Вот на этом-то утлом суденышке под шикарным желто-сине-красным эквадорским флагом Линдаль один вышел в Тихий океан.
Днем он управлял своим убогим «Галапагосом», а ночью, если не предвиделось непогоды, бросал якорь и укладывался спать прямо на палубе.
Все шло хорошо. Линдаль уже предвкушал, как он достигнет своей цели, и рисовал себе торжественные картины высадки на Черепашьих островах. Оставалось всего несколько дней пути, когда «Галапагос» внезапно наткнулся на подводный риф. А может, это был не риф, а один из тех полузатонувших кораблей, которые переносятся океанскими течениями на огромные расстояния, или еще что-нибудь. Море полно неожиданностей, и Линдаль так никогда и не смог разобраться, что же погубило его «Галапагос».
Одним словом, однажды ночью Линдаль, спавший на палубе, вскочил от сильного толчка, потрясшего катер. Со страха ему показалось, что в ночном небе сверкают молнии и ухают громовые раскаты. Ничего подобного, конечно, не было. Треск от удара он принял за гром, а молнии сверкали только в его глазах. До слуха Линдаля донесся шум воды, проникавшей внутрь судна. Спустившись вниз, он обнаружил пробоину по правому борту. Размер ее не позволял сомневаться в том, что «Галапагос» продержится на плаву не больше двадцати минут. Трясущимися руками Линдаль стал переносить в шлюпку свое нехитрое имущество. Первым туда был отправлен бочонок с водой, затем провизия, потом кое-какое научное и навигационное оборудование. Не забыл Линдаль и банки с имбирным пивом, бельгийские охотничьи ружья, ультрагидрофон, ласты. Погрузил он так же тяжеленный ящик рации и все батареи. Линдаль не знал тогда, что от удара в передатчике испортились все лампы и он никуда не годится.
Когда Линдаль окончил погрузку, «Галапагос» уже сильно осел и накренился. Линдаль скатился по наклонной палубе к борту и влез в шлюпку. Скрипнули тали, и шлюпка закачалась на легкой зыби. Линдалю показалось, что он находится в черном колодце. Он взглянул вверх. Большие тропические звезды были близкими, как никогда. Линдаль оттолкнулся, сел за весла и начал грести прочь от «Галапагоса», прямо на Южный Крест. Катастрофа не повлияла на его решение во что бы то ни стало побывать на Черепашьих островах.
…Линдалю повезло. Отклонившись сначала к югу, он попал в струю перуанского течения, и его понесло на север. По его расчетам, он должен был на девятый день увидеть вулканические конусы Черепашьих островов. Он надеялся пристать к берегу либо на Эспаньоле, либо на Санта-Марии. Но на беду утром девятого дня пал густой туман. Линдалю казалось, что он слышит даже, как бьется о скалы прибой. Но разглядеть ничего не удавалось. Он взял немного к западу, шум слева от него не стал слабее, а справа не усилился. Тогда он направил шлюпку на восток. Туман стоял такой, что даже корма выглядела размытой и призрачной. Линдаль не думал о том, что шлюпку может разбить. Он боялся промахнуться. И когда шум прибоя начал стихать, он понял, что случилось самое страшное — его уносит в открытый океан. О том, чтобы попытаться выгрести против течения, нечего было и думать. Впереди оставался, правда, еще один небольшой островок — Эррахуэс, но шансы случайно наскочить на него в тумане были ничтожны. И все же Линдаль решил попытаться. Он развернул шлюпку и начал грести против течения. Теперь его продвижение на север сильно замедлилось, и он не мог надеяться, что у него хватит времени по каким-нибудь признакам определить свое положение относительно острова. Прошло часов шесть-семь. Линдаль страшно устал и готов был поручить себя господу, бросить весла и лечь на дно шлюпки. Но тут ему почудилось, что он слышит характерный гортанный крик корморанов. У этих больших птиц куцые недоразвитые крылья. Поэтому не могло быть сомнений, что земля где-то рядом. Линдаль прислушался. Ему показалось, что кормораны кричат сильнее. Он бросил весла и, сев за руль, начал осторожно направлять шлюпку. Взошло солнце. За плотной серой пеленой оно казалось расплывчатым светлым пятном. Постепенно туман стал таять.
