ссоры. Можешь не соглашаться, но ссоры затевать нечего. Небось не у себя дома.
Неизвестно, что бы из этого вышло, но, слава богу, какой-то тип из городского населения объяснил нам, что «сорры» — это значит по-английски «извиняюсь».
— Посмотрите, — удивился шурин, — какая получается разница: по-польски — «ссоры», по-английски — «извиняюсь». Что ни страна, то новый обычай.
И, чтобы помириться, купил у американца две открытки с видами на главную бойню в Чикаго и на самый высокий Дворец культуры в Нью-Йорке.
Когда ковбойская подвода тронулась в путь, шурин хлопнул себя по лбу и крикнул!
— Валерик, держи меня, я что-то придумал. Поедем и мы вокруг света.
— На чем?
— На дрожках. Вот будут деньги!
— Что ты, глупый! С чего деньги?
— Открытки будем продавать.
— Сумасшедший.
— Почему?
— Совершенно невозможная вещь.
— Но почему?
— Откуда ты возьмешь открытки с видами? В продаже их нету, ни в Варшаве, ни в Закопане, ни даже в Менджиздроях. Первоапрельские открытки ты будешь со своей дрожки по широкому свету распродавать?
Шурин покраснел, как наперник, потому что именно с такой открыткой у него было небольшое происшествие.
В июле он проводил отпуск в Менджиздройуве. Мороз, ледяной ветер! От скуки он решил своему директору послать открытку с сердечным приветом с моря.
В газетных киосках не нашлось ничего подходящего. Ни одной не только морской открытки, но даже ни одного вида на закопанские горы. Были только в большом выборе разные первоапрельские карточки с карикатурой и соответствующими стишками. Взял шурин одну и, даже не посмотрев, что там нарисовано, махнул ее в Варшаву своему директору.
Когда он вернулся из отпуска, уже висел приказ об его увольнении с работы без обжалования. Оказалось, что на открытке был нарисован заплаканный тип, смотрящий в так называемую синюю даль через тюремное окно. Внизу фигурировала надпись в стишках:
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Не увидишь дядьку, тетку,
Если сядешь за решетку.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Директор, видимо, не признавал уголка юмора и легкой шутки. Шурин хотел подать в суд на газетный киоск, но я отговорил его, сославшись на отсутствие бумаги из-за варварского уничтожения лесов.
После глубокого размышления шурин отложил иск до того времени, когда леса вырастут заново.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
1964
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀ ⠀
Джентльмен в трамвае
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Вообще-то джентльменов, уступающих место в трамвае женщинам, в Варшаве уже нет — повымирали.
Приятным исключением, так сказать, последним могиканом этого вида является Эразм Коралик, варшавянин из колена в колено.
Пан Эразм, завидя даму без места, не смотрит в окно, не делает вид, что его неожиданно заинтересовало строительство столицы, не уткнется носом в газету, а галантно вскакивает и приглашает женщину на согретое им сиденье.
Как-то ехал пан Эразм трамваем номер одиннадцать домой на Волю, как вдруг увидел красивую брюнетку в жеребковой шубе. Джентльмен моментально поднялся с места, приподнял шляпу и сказал:
— Садитесь, уважаемая!
— Спасибо, я постою, — ответила с милой улыбкой пассажирка.
— Нет, почему же? Не стесняйтесь. Я скоро выхожу.
— Очень извиняюсь, но, пожалуйста, не затрудняйтесь.
— Какое там затруднение, я люблю постоять.
— К сожалению, я не могу воспользоваться вашей любезностью, потому что у меня шуба помнется.
Пан Эразм, несколько сбитый с толку, подумал с минуту, что ему делать. Его нерешительностью воспользовался какой-то здоровенный детина в шубе с облезлым скунсовым воротником. Он удобно расселся на освободившемся месте.
Хорошо воспитанный человек многозначительно посмотрел на интригана, но тот с непоколебимым спокойствием ковырял в носу. В конце концов пан Эразм вынужден был сказать:
— Уважаемый, насколько мне не изменяет память, я приглашал гражданку.
— Вы же слышали, гражданка садиться не хочет. А я хочу.
— Но место мое.
— Не знаю, чье оно, так как номеров тут не имеется, тут не кино. А тем паче вы все равно скоро выходите.
— Я выхожу для этой гражданки, а не для вас. Выметайтесь отсюда.
— Сам выметайся, если тебе нравится, а мне и здесь хорошо.
— Послушайте, вы, несчастный, в последний раз прошу — отскочь с этого места, а то могут выйти неприятности.
— А я прошу отцепиться.
— Не встанешь, жлоб?
— Нет.
— Ну так я тебе помогу.
И пан Эразм энергичным движением приподнял упирающегося пассажира, разорвав ему шубу от скунсового воротника до самых икр.
Неожиданно раздвоенный нахал с боевым кличем бросился на своего преследователя, и они стали кататься по полу, подсекая ноги плотно стоявшим пассажирам. Опрокинутые, не видя, кто был виновником их падения, стали обвинять друг друга.
Когда дело понемногу выяснилось, трамвай разделился на два лагеря. Одни встали на защиту джентльменского отношения к прекрасному полу, другие его порицали.
После обмена острыми замечаниями обе группы начали колотить друг друга, причем сбили с ног кондуктора, который рассыпал всю дневную выручку.
Трамвай напоминал судно, подвергшееся среди моря нападению пиратов.
На счастье, кто-то остановил вагон и позвал представителей власти. Но только усиленному соединению милиции удалось установить кое-какой порядок среди разбушевавшихся пассажиров.
Эхом этого происшествия был процесс в городском суде, где пан Коралик, осужденный на неделю, с горечью заявил:
— Как бы это выяснить, уважаемый гражданин судья, не произошла ли здесь так называемая судебная ошибка? За что меня посадили за решетку? За то, что я стал на защиту культуры и искусства, за то, что хотел показать молодежи, как нужно уважать слабосильный пол?
А всему виной та пани, которая не хотела сесть. Конечно, я не имею на нее обиды, но в другой раз, если попадется такая упрямая холера, я возьму ее за сережки и силой усажу на место.⠀ ⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
1950
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀ ⠀
Генины запасы
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Уже несколько дней мы с Геней существуем сахарными пряниками по одному злотому за пачку. И все из-за этих проклятых запасов.
Как-то Генюха примчалась с улицы и давай меня обрабатывать, что, мол, вроцлавская мука исчезла, мыла, уксуса, спирта, манной крупы, риса и сахара уже нет. Схватила всю мою зарплату и убежала к Скублинской в кооператив, предварительно велев мне на все деньги купить хлебо-булочных изделий. Я гонял по всему городу, но ничего не купил, потому что во всех булочных невозможные очереди. Наконец я нашел булочную, где не было ни одного покупателя, впрочем, там не было и товара, весь оказался распродан. Оставались только эта самые сахарные
