Кстати, отказ в предоставлении резервов Брусилову Иванов отчасти оправдывал переброской войск для удержания увеличившегося по протяженности фронта по Висле. Правда, о том обстоятельстве, что ожесточенные бои в районе Козювки произошли несколько раньше, он отчего-то предпочел не вспоминать.
Шейранов плоховато помнил события Первой мировой войны. Но из того, что припоминалось, кое-что не срасталось. Так, он четко знал, что большевики подписали «Брестский мир», а отсюда вывод – город Брест должен был отойти германцам или хотя бы находиться на линии соприкосновения. Так же помнил, что Варшава была захвачена Германией. И ставка Николая Второго была в Могилеве.
Вот только ничего подобного тут не наблюдалось. Варшава являлась прифронтовым городом, и линия фронта огибала столицу Польши буквально в двадцати верстах от ее окраин. А Брест находился в глубоком тылу. Ставка императора, который, кстати, взял роль главнокомандующего на себя, располагалась в Барановичах. А вот про этот город Шейранов вообще никогда и ничего не слышал.
Впрочем, до революции целых полтора года. Успеют еще наотступаться вволю. И ставку перенести, и совершить прославленный Брусиловский прорыв. И бог весть сколько еще накуролесить. Все будет. Дайте только срок.
А пока одним из первых своих распоряжений на посту главкома вооруженных сил Николай Второй назначил Алексея Алексеевича командующим Юго-Западным фронтом. И надо заметить, все солдаты и подавляющее большинство офицеров фронта с воодушевлением восприняли эту новость. А уж как это обрадовало Шестакова, и словами не выразить.
Пять дней назад, едва только его группа вернулась из-за линии фронта, его вызвали в штаб фронта. Он даже не подозревал, какие тут произошли изменения за несколько дней его отсутствия. А потому терялся в догадках, что могло от него понадобиться командующему? И вообще откуда этот бородатый дядька может знать о нем?
Едва только фронт стабилизировался, Шестаков засобирался за своими. Как там у них дела, он понятия не имел, поскольку все это время ему было не до оставшихся на вражеской территории товарищей. Пока шли бои, им приходилось добывать информацию за линией фронта, совершать диверсии на передовой и в тылу. Кстати, разнесли еще парочку гаубичных батарей.
Началова и Ильина он обнаружил в полном порядке. Раненый уже практически оправился, и они намеревались через день-другой выдвигаться к своим самостоятельно. Но в компании получилось куда веселее. Шестаков с удовольствием отметил тот факт, что очень скоро молодого человека можно будет использовать с полной нагрузкой. Да он и тут не бездельничал, приступив к физическим упражнениям и тренировкам с Началовым.
В общем, партизанская жизнь Ильину пошла на пользу. И главное – они тут не бедствовали. Вон какие ряхи наели. Началов, оказывается, повадился пробавляться воровством, отбегал от логова верст на тридцать, да и цапал, что плохо лежит. Конечно, у них имелись австрийские деньги, единственная добыча, которую себе позволяли разведчики брать с поверженного врага. Но больно уж Началов плохо говорил на немецком, а о венгерском так лучше и не вспоминать. Вот и приходилось воровать тихо, а главное – молча. Ну и охота с помощью петель давала немало. Те же косули и молодые кабаны попадались…
К своему удивлению, в приемной командующего Шестаков обнаружил капитана Рязанцева, адъютанта Брусилова, и только тут узнал, кто его вызвал. Вообще-то сам виноват. Если бы поинтересовался у любого солдата, тот бы ему все популярно объяснил. А так… Оказывается, в персоналиях произошли серьезные перемены.
Причем перемены к лучшему лично для Шестакова. Брусилов не забыл о намерении некоего прапорщика создать разведывательно-диверсионное подразделение. Как не забыл и того, благодаря кому удалось выстоять фронту во время двух весьма серьезных наступательных операций германцев. Иными словами, командующий решил создать настоящую фронтовую разведку. Ну и кому заниматься этим, как не тому, кто уже доказал, чего он стоит? Вообще-то вопрос чисто риторический.
Для начала Брусилов наградил прапорщика «Георгием» и, согласно статусу ордена, присвоил ему звание подпоручика. Без лишней огласки, в узком кругу. Он вообще не желал лишний раз распространяться по поводу нового подразделения. Именно подразделения, поскольку он приказал набрать целую роту и начать процесс подготовки бойцов. При этом Шестакову от широкой души было предоставлено для этого целых два месяца на подготовку бойцов. Мало того, подпоручик получил разрешение набирать добровольцев (а другим в разведке делать нечего) в любых частях и подразделениях фронта.
Вопреки предположениям командующего Шестаков не воспылал желанием набирать добровольцев из числа пластунов. Хотя, казалось бы, это готовые разведчики-диверсанты с надлежащей подготовкой. Причем свои непревзойденные способности они уже неоднократно доказывали, отправляясь на разведку в охотничьих командах. Однако Шестакова они не устраивали по нескольким параметрам.
Во-первых, казак – он даже на службе сам себе на уме и много о себе думающий. А ему нужна была своя команда, такая, что, когда страна рухнет, они не плюнут на все и не разбегутся, а сплотятся вокруг него. Во-вторых, куда проще учить неумеху, чем переучивать уже готового бойца. В-третьих, где те казаки, с которыми он в свое время бегал по горам? Нынешние казаки отличные кавалеристы, вот только ножками ходить по грешной земле не могут. В смысле, на долгие переходы у них силенок не хватит. А уж побегать ему с группой за последнюю пару месяцев пришлось изрядно. Чуть все здоровье не растерял.
Поэтому он решил искать себе бойцов в обычных частях. Причем брать не любого из числа добровольцев, а проводя тщательный отбор. И еще немаловажное требование – парни должны быть молодыми, с ветром в голове и не обремененными семьей. Хотел присмотреть и вольноопределяющихся, уж больно нужны специалисты. Коль скоро появилась возможность выбирать, Шестаков собирался использовать свой шанс на все сто.
И снова Брусилов был удивлен, когда подпоручик отказался набирать целую роту. Вместо этого он ограничился полусотней бойцов, мотивируя это необходимостью тщательной подготовки личного состава. Ну не было у него достаточного числа тех, кто мог бы занять унтерскую должность. Вот только пятерых и мог выделить. Причем никто из вольноопределяющихся должности командира не удостоился.
Пообижались, не без того. А то как же? По армейским положениям, да еще и в военное время, они уже вполне могли сдать зачеты и получить звание прапорщиков. Пришлось проводить разъяснительную работу и объяснять георгиевским кавалерам, что звание прапорщика их ждет не дождется, но только не в его подразделении. Переводитесь в пехоту, и будет вам золотопогонное счастье.
Если же хотят остаться в разведке, то придется играть по его правилам и никак иначе. Ну не готовы они еще командовать разведывательно-диверсионной группой. Не весь ветер в голове еще растеряли. А это может стоить жизни их товарищам. Отношение Шестакова к подчиненным было им известно.
Но зато господа вольноопределяющиеся очень даже могли быть полезными в другом. А именно проводить занятия с бойцами по специальным дисциплинам. Подрывное дело, связь, артиллерийское дело, медицинская подготовка, немецкий язык, да много чего еще. Они ведь не крестьянские дети, а бывшие студенты университета, а потому и дополнительные знания осваивают куда легче.
Терять этих парней Шестаков не хотел, а потому и пряник подбросил. Мало того что всю группу представили к Георгиевским крестам, так он еще всех троих вольноопределяющихся с собой в Киев увез. А что? Одно дело красоваться наградой среди серой солдатской массы, и совсем другое – среди молоденьких барышень. А уж какое эта награда оказывает на них действие, Шестаков и сам прекрасно видел.
Опять же благодаря постоянным тренировкам и участию в боях парни возмужали, заматерели и стали куда более брутальными. Это выставляло их в девичьих глазах в гораздо более выгодном свете по сравнению со своими сверстниками. Словом, эти несколько дней в большом городе обещали им много приятного.
Ну а Шестаков-то, собственно, чем хуже? Подумаешь, он не любил Ирину. Тот, кто не сумеет оценить близость такой женщины, и не мужчина вовсе. А еще детвора. Эти два маленьких человечка вообще стоят особняком и достойны отдельного внимания. А еще именно дети напоминают ему о том, чего именно он хочет избежать, потому что при любых потрясениях в первую очередь страдают дети.
– Дядя Ваня! Дядя Ваня!
Едва только он сошел с пролетки, как к нему бросились мальчик и девочка, в один голос выкрикивая его имя. Шестаков присел, привычно прибрав шашку, чтобы не мешала, и, выставив руки, принял в объятия Сережу и Анечку. Горячие детские губки тут же приложились к его гладко выбритым щекам, обдавая все тело приятной теплой волной. Дети. Какое же это счастье!
