Я вся дрожала, когда машина подъехала к воротам маленького аэропорта в Нью-Джерси и шофер назвал номер машины в трещавшее переговорное устройство.
Ворота открылись, и мы проехали прямо к огромному ангару, напоминающему черепаший панцирь, сделанный из металла; Лоринг, наверное, чувствовал, как я трясусь.
– Все будет хорошо, – сказал он. – Я все время буду рядом.
Он практически вынес меня из машины и мягко подтолкнул к дверям. Там нас приветствовал высокий мужчина, представившийся Томом Маршем, капитаном аэроплана.
Мне понравилось, что он назвал себя капитаном, а не пилотом. Это напоминало о кораблях, а против них я ничего не имела. Я пожала ему руку.
– Если у вас есть вопросы о самолете – задавайте. – Он пригласил нас внутрь ангара.
Я порадовалась, что послушалась Лоринга и не стала ничего есть.
– Ты в полной безопасности, – успокаивал меня Лоринг. – Ни один их этих самолетов никуда сейчас не полетит.
В ангаре было три самолета. Один – убийственно маленький, выкрашенный в желтый цвет, как такси, какой-то недоношенный. У него были стеклянная крыша и большой пропеллер на носу, и в нем могли уместиться только два человека – один за другим. Другой самолет, по словам Тома, назывался «Сокол», и я подумала, что это подходящее название для аппарата, который должен летать по воздуху. Он рассказал, что это «отличная птичка», вмещает двенадцать человек и имеет на борту спутниковое телевидение и две ванные комнаты, принадлежит миллиардеру, владельцу сети гостиниц, который пользуется ей только по выходным.
Наш самолет назывался реактивным самолетом «Лира» и был меньше «Сокола». Он был рассчитан на шестерых пассажиров и выкрашен в белый цвет с серебряно-черной полосой вдоль борта. Том сказал, что у него мощные двигатели и что при определенных обстоятельствах он может превысить скорость звука.
Я твердила себе, что все в порядке, но когда Том открыл дверь самолета, я замерла на месте и прижалась к Лорингу.
– Пожалуйста, не заставляй меня, – всхлипнула я.
Лоринг отодвинулся и положил мне руки на плечи.
– Я не собираюсь заставлять тебя. Скажи только слово, и мы повернемся и немедленно уйдем отсюда.
Я смотрела на самолет, и больше всего мне хотелось спастись бегством. Только сочувствие Лоринга и еще удивительная тишина, стоявшая в ангаре, давали мне силы оставаться на месте. Ангар был таким огромным, что мог вместить целый городской квартал, и при этом удивительно тихим, казалось, что самолеты крепко спят.
– Давай поднимемся на борт на минутку, – сказал Лоринг. – Поднимемся, сядем, а потом сразу уйдем. – Я, не отрываясь, смотрела на самолет. – Это просто автобус с крыльями.
– Скажи ему, чтобы он не закрывал дверь.
– Обещаю.
– Можно я закрою глаза?
– Делай что хочешь.
Мои ладони были холодными и мокрыми, а рот казался наполненным хлебными крошками.
– Иди первым, – сказала я, – и, пожалуйста, не отходи от меня ни на секунду, а то я тебя так лягну, что ты никогда не сможешь ходить.
Он не испугался.
– Не отойду.
Он медленно поднялся по ступенькам трапа, держа назад руку, чтобы не терять контакта со мной. Я крепко зажмурила глаза и пошла за ним, а он вел меня за руку, пригнув мне голову, чтобы я не ударилась, проходя в дверь.
– Ну вот, – сказал он наконец, – ты и внутри.
В самолете было душно, и мне не понравился запах застоявшегося воздуха, но Лоринг продолжал руководить моим продвижением и повторял, что все отлично, и я все-таки справилась с собой.
Он развернул меня.
– Теперь можешь сесть, если хочешь.
Сиденья были кожаными. Я почему-то подумала, что они бежевые. Рядом со мной сел Лоринг. Мы касались друг друга боками, будто сидя на диване.
– Какого цвета кресла? – прошептала я.
– Серые, – шепнул он в ответ.
Мне непросто было свыкнуться с мыслью, что я сижу в самолете, но я решила, что это, в общем, позитивный сдвиг в моей жизни. Я подняла руку и прикоснулась к потолку. Он был похож на жесткую подушку в замшевой наволочке. Потом я потянулась направо и постучала по иллюминатору.
– Пластик, – сказала я с ужасом. Сердце колотилось так, что мне казалось, оно вот-вот выскочит. – Я сейчас попробую открыть глаза.
Лоринг сжал мне руку, а я чуть-чуть приподняла левое веко. Туманная картинка, которую я увидела, была такой страшной, что я решила открыть глаз до конца. Том Марш сидел передо мной на корточках, закрывая обзор. Он поспешно встал, сел в кресло и улыбнулся. У него были слишком круглое и мясистое лицо, похожее на пончик с вареньем, и желтые от кофе зубы.
Я открыла другой глаз и обнаружила, что ковер тоже серый, с небольшими бордовыми и черными пятнышками, похожими на рассыпанные конфетти. Рядом с головой Тома Марша краснела надпись «аварийный выход».
– Все в порядке? – спросил Лоринг.
Я кивнула, а взгляд сам метнулся в сторону кабины пилота – к приборам, датчикам и рукояткам, которые было хорошо видны с моего места.
Я представила себе родителей и их последние минуты. Страх. Абсолютная беспомощность. Мне было достаточно.
Я рванулась с кресла вниз по ступенькам и прочь из ангара. Холодный апрельский ветер показался мне ледяной водой, плеснувшейся в лицо, и это помогло мне побороть тошноту.
Я стояла, опираясь руками на колени, наклонив голову и тяжело дыша, когда Лоринг обнял меня за плечи.
– Извини, Лоринг. Я старалась.
Но когда я выпрямилась, то увидела, что он улыбается.
– Ты молодец, – сказал он.
– Молодец?
Он кивнул.
– Честно говоря, я не надеялся, что вытащу тебя из машины.
На обратном пути Лоринг предложил заехать куда-нибудь поесть. Он сказал, что знает замечательный восточный ресторанчик на Макдугал-стрит, где за три доллара предлагают лучшие кебабы в городе.
– Я не могу, – сказала я и на самом деле почувствовала разочарование оттого, что не смогу провести с ним остаток дня. – Вечером мы с Верой идем к Квинни делать мороженое.
Он сказал, что довезет меня до дома Квинни, и отвернулся к окну. Пока он смотрел, как Нью-Джерси превращается в Нью-Йорк, я изучала его профиль – скульптурную линию носа, ресницы, которые казались специально завитыми, смугло-розовые губы.
Я протянула руку и прикоснулась к блестящим завиткам за ухом и увидела, как у него на шее появились мурашки.
– Почему ты такой добрый со мной?
Это был риторический вопрос. Хотя я действительно не понимала, почему такой мужчина, как Лоринг, тратит так много сил на такую девушку, как я. Но Лоринг все-таки решил ответить и смущенно посмотрел на меня, очевидно выбирая между честным или самоуничижительным ответом. Наконец выбрал такой, который попадал под обе категории:
– Потому что дурак.
Я быстро, но убедительно поцеловала его в губы. Потом тоже отвернулась к окну, и до конца поездки мы больше не сказали ни слова.
* * *
Мороженое закапало все. Пальцы были покрыты липкой шоколадно-молочной смесью, и, придя домой, я первым делом поставила контейнер в морозильник.
Потом я помыла руки и на цыпочках прошла через холл. Я знала, что завтра Лорингу надо рано быть в студии, и не хотела будить его, если он уснул. Подойдя к его комнате, я увидела зеленоватый отсвет от телевизора, пробивающийся из-под двери, и услышала, что он говорит по телефону.
Я заглянула и обнаружила его в кровати одетым только в спортивные трусы с надписью «Йель» на левом бедре. Одной рукой он прижимал к уху телефон, другая лежала на животе.
Я зашла в комнату.
– Лейт, – сказал он в трубку, – погоди минутку. – Он прикрыл трубку рукой и немного приподнялся. – Я не слышал, что ты пришла. – Голос звучал смущенно, как будто он не знал, как вести себя после сцены в машине.
– Я принесла тебе мороженого.
Он улыбнулся, почесал висок и сказал, что через пять минут придет на кухню, а потом продолжил разговор с Лейтом. Но я не хотела встречаться с ним на кухне и не хотела ждать пять минут. Я хотела лечь рядом, прижаться к нему и уснуть у него на груди. А мороженому все равно надо было еще час простоять в холодильнике.
Я сняла туфли, поставила их рядом со стулом в углу и подошла к кровати. Я стояла и смотрела на нее, как на глубокий холодный пруд, в который надо нырнуть.
Лоринг продолжал болтать с братом, будто ничего не происходило, но при этом не сводил с меня глаз.
Иногда, чтобы прогнать мысли о Поле, я вспоминала забытые слова песен. На этот раз я выбрала песню Дуга «Душа в стене», но дошла только до строчки «забытые в аду» и никак не могла сообразить, что должно быть дальше.
Чтобы избавиться от памяти, требовалось средство посильней.
– Подвинься, – прошептала я.
Лоринг подвинулся, и я легла, тесно прижавшись к нему. Он был теплым, и от него пахло недавно принятым душем.
– Лейт, – сказал Лоринг, – мне надо идти.
Я взяла у него трубку, положила ее на тумбочку и устроилась так, чтобы его бедро, оказалось между моих ног. Его глаза метались по моему лицу.
