– Подумай вот о чем. Они уезжают через три дня. Даже Пол понимает, что отказаться от турне уже невозможно. Пусть он уедет, зная правду. Иначе может оказаться слишком поздно.
– Почему ты так хочешь, чтобы я помирилась с Полом?
Он не отрывал глаз от доски и говорил, обращаясь к своему ферзю:
– Ты удивишься, но ты мне не безразлична. Я просто думаю, что ты будешь жалеть, если не скажешь ему сейчас.
– Как только он уедет, я перееду обратно в нашу квартиру.
– Ты можешь оставаться здесь сколько хочешь. Дело не в этом. Но до июля четыре месяца. За это время многое может случиться. Многое.
Слова Лоринга произвели на меня впечатление. Я представила себя седой и старой, в маленькой сырой квартирке, слушающей мягкий рок по древнему приемнику. Диджей будет ставить «Wildfire», «Seasons in the Sun» и «Superstar», a я буду с тоской вспоминать Пола Хадсона, гадать, где он сейчас, и говорить себе, что все могло бы быть по-другому, если бы не моя проклятая трусость.
Я выдвинула одну из пешек на две клеточки вперед, а Лоринг пошел ферзем.
– Шах и мат, – сказал он.
На следующее утро я позвонила Полу рано утром. У него был непроснувшийся и враждебный голос.
– Что тебе надо?
– Мне надо поговорить с тобой. Можно я зайду после работы?
– Лучше не надо.
– Это очень валено.
Я слышала его дыхание.
– Приходи часам к семи, – сказал он наконец и повесил трубку.
Поезд, как всегда на линии «F», еле тащился. Было немного большее семи, когда я добралась до нашего дома и бегом поднялась по ступеням, думая о том, слышит ли мои шаги Пол, как я всегда слышала его.
На четвертом этаже я замерла перед окровавленной дверью, которая сейчас выглядела странной и чужой.
Пол стоял на кухне, когда я вошла. Он был без рубашки, волосы казались грязными, а глаза воспаленными. Он взял со стола пачку «Американ Спирит» – не тот сорт, который он курил обычно, – и щелкнул по ней несколько раз, пока не выскочила сигарета.
Он достал ее зубами и закурил. Когда я приблизилась, он выдохнул дым мне в лицо.
– Ну? – спросил он. – Ради чего такого важного ты спустилась к нам из своего пентхауса?
Его враждебность была едкой, как дым, но я не стала спорить. Я заслужила это.
– Я понимаю, что ты расстроен, и не виню тебя за это. – Я помахала рукой, разгоняя табачный дым. – Лоринг прав, мне надо было рассказать все честно с самого начала и…
– Не называй это имя в моем доме.
Но у меня больше не было возможности произнести имя Лоринга или еще что-нибудь. Время остановилось, и последние полтора года моей жизни рассыпались в прах, когда я увидела голую по пояс Аманду Странк, гордо выплывающую из спальни Пола.
– Я не один, как видишь, – сказал мне Пол. – Можно побыстрее?
На секунду мне показалось, что я читаю в его глазах: «Я делаю себе еще больнее, чем тебе». Но потом Аманда прижалась к нему сзади и неторопливо провела руками по его голой груди.
– На чем мы остановились, когда нас так грубо прервали?
Он просиял своей хамоватой улыбкой, повернулся и пошел за ней в спальню, даже не оглянувшись.
Когда Лоринг пришел домой, я лежала в постели, закутавшись в одеяло, и пыталась представить себе, как выглядело бы счастье, если бы оно было материально. Рассмотрев все возможности, я пришла к выводу, что счастье было бы неэластичным предметом странной формы, похожим на большой кусок лавы или руды. Несомненно, что по своей природе и по самой сущности оно тонуло бы в любой жидкой среде. В этом я была уверена. Никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах счастье не могло бы держаться на поверхности.
Я слышала, как на кухне Лоринг налил воду и включил чайник. Потом он, наверное, заметил свет в моей комнате. Он погасил его, проходя мимо выключателя, но через секунду включил опять и просунул голову в дверь.
– Извини, – сказал он, – я не знал, что ты здесь.
Я попыталась спрятать лицо. Лоринг знал, что я должна была встретиться с Полом. Он с одного взгляда поймет, что что-то получилось не так.
Он присел на край кровати и наклонил голову, чтобы его глаза были на одном уровне с моими.
– Ты сказала ему?
– У меня не было возможности, – ответила я, отщипывая кусочки от зажатой в кулаке истерзанной салфетки.
– Почему?
– Скажем так, он наглел мне замену.
Лоринг снял клочок салфетки с моей подушки и отбросил его, и я смотрела, как он медленно падает на пол.
– Это он тебе сказал, что нашел замену?
– Он ничего не сказал. Не было необходимости. Нетрудно догадаться, если у него из спальни выходит полуголая баба.
Лоринг почесал висок и выругался.
– Подожди, дальше еще интересней. Это была Аманда Странк.
– Аманда Странк? – Лоринг потряс головой и пробормотал что-то о том, что Пол идиот, но потом заметил мою реакцию.
– Извини. Просто Аманда Странк – это предел всего.
По квартире требовательно разнеслись громкие звуки губной гармоники. У Лоринга был самый дурацкий чайник в мире – когда вода достигала точки кипения, он не свистел, а изображал Боба Дилана, разминающегося перед концертом.
– Погоди, – сказал Лоринг и пошел на кухню. Он вернулся секунды через три и без чая.
– Жаль, что ты не видел, как он смотрел на меня, Лоринг. Он меня ненавидит.
Лоринг опустился на пол рядом с кроватью.
– Он не ненавидит тебя. Он ведь знал, что ты должна прийти? Он просто хотел причинить тебе боль.
Я покачала головой. Все было совсем не так просто. Я вспомнила слова Дуга: «Скажи мне, что ты слушаешь, и я скажу тебе, кто ты». Мой вариант звучал иначе: «Скажи мне, с кем ты спишь, и я скажу, кто ты».
Дешевка.
– Каков выбор, таков и человек, – сказала я.
– Это не так, Элиза. – Лоринг водил пальцем по простыне, будто что-то писал. – Нельзя судить о человеке только по его действиям. Иногда действие – это просто противодействие.
Иными словами, он деликатно намекал, что это я во всем виновата.
А у меня перед глазами все время стояла полуголая Аманда: хирургически-идеальная грудь, темно-розовая помада, будто специально размазанная, длинные ногти, оставляющие следы на груди Пола.
Я несколько раз моргнула, чтобы прогнать видение, а когда не получилось, попробовала отвлечься и стала смотреть в глаза Лоринга. В них были теплота и сочувствие, и мне хотелось спрятаться в них, свернувшись клубком.
Лоринг с трудом сглотнул и явно чувствовал себя неловко, но не отводил глаз, и я потянулась к его лицу, как птенец за кормом к матери. Кончик моего носа коснулся его, и я немного повернула голову, но когда наши губы почти встретились, Лоринг вздрогнул, как от боли, и у него стало такое лицо, словно он ударил себе молотком по пальцу.
– В чем дело? – спросила я. – Я думала, ты этого хочешь.
Его передернуло.
– Элиза, ты мне нравишься. Очень. Но я не хочу быть куклой в игре для двоих, в которую играете вы с Полом. – Он встал и поцеловал меня в лоб. – Постарайся поспать.
Я закрыла глаза и слушала, как прошуршал ковер у него под ногами, когда он выходил из комнаты. Чая он так и не выпил.
Он пошел в ванную и принимал душ минут восемь.
* * *
Пол уехал. И не просто физически. Все, чем он был для меня, все, что значили для меня его жизнь, талант и любовь, все стало так же далеко, как он сам.
К тому же, не поговорив со мной, он до июля сдал нашу квартиру на Людлоу. Мало того что у меня разбито сердце, мне еще негде жить.
После отъезда группы мы часто виделись с Верой, и она охотно передавала мне отчеты Майкла о гастрольной жизни: о том, как он проводил дни, о городах, погоде и людях, о концертах, но никогда ни слова о Поле.
По словам Веры, эта жизнь казалась Майклу воплощением мечты. И я думала, что, значит, так же кажется и Полу, и эта мысль хоть чуть-чуть смягчала ту боль, которую мне все это причиняло.
Майкл изредка присылал мне письма по электронной почте. Он с удовольствием сообщал, что их хороню принимают. Проблема была только в том, что послушать малоизвестную группу на разогреве приходит только десять процентов владельцев билетов.
Еще он писал о том, что Ян Лессинг – вокалист "Дроунс» – оказался алкоголиком и эгоцентристом. и к тому же глупым, как пробка. Я понимала, что это Разочарование для Пола. Ян был одним из его героев. Но когда я спросила об этом Майкла, он проигнорировал вопрос.
Я не могла так больше. Мне были нужны ответы Доказательства. Свидетельства того, что Пол действительно наглел мне замену. И наконец, когда группа была в Орегоне, я не выдержала и позвонила ему на мобильный.
Он не ответил, и я оставила сообщение с просьбой перезвонить, но в этот вечер мне позвонил не он, а Майкл. Сначала он говорил только об Орегоне и о том, как они с ребятами в выходной ездили на реку и занимались виндсерфингом.
– А ваш солист тоже ездил? – спросила я. Невозможно было представить Пола за этим занятием.
– Да. И, Элиза, я звоню, чтобы… – Его голос стал бесцветным и осторожным. – Пол сейчас реально старается забыть обо всем и жить своей собственной жизнью. А когда ты звонишь и оставляешь сообщения, это… это вряд ли может ему помочь.
