Но когда он начал рассказывать о том, как ревнует Берту к ее новому доктору, Брейер снова стал прежде всего врачом, который лечит Ницше. Он не сказал ни слова неправды, ведь действительно ходили слухи о Берте и новом докторе, и он действительно мучился ревностью, но свои чувства он представил в сильно преувеличенном виде, пытаясь подготовить почву для ответной откровенности со стороны Ницше. Потому что Ницше наверняка испытывал ревность, будучи вовлеченным в «пифагорейские» отношения с Лу Саломе и Полем Рэ.
Но его стратегия оказалась безуспешной. По крайней мере Ницше не выказывал ни малейших признаков какого-то особого интереса к этой теме. Он лишь кивал головой, листал блокнот и просматривал записи. Наступила тишина. Мужчины смотрели на догорающий огонь. Потом Брейер достал из кармана свои массивные золотые часы — подарок отца. На обратной стороне была выгравирована надпись: «Сыну моему, Йозефу. Неси дух моего духа в будущее». Он взглянул на Ницше. Отражалась ли в этих усталых глазах надежда на приближение конца разговора? Пора было уходить.
«Профессор Ницше, общение с вами идет мне на пользу. Но я несу и ответственность за вас, и, сдается мне, я прописал вам отдых, чтобы предотвратить очередной приступ мигрени, а теперь вот нарушаю свое же предписание, заставляя вас так долго слушать меня. И еще: я помню, как вы описывали мне свой обычный день, в котором присутствовала лишь незначительная часть контактов с другими людьми. Не кажется ли вам, что это слишком большая доза общения для одного раза? Я говорю не только о том, что слишком долго вам пришлось непривычно много говорить и слушать, но о том, что вам пришлось принять слишком большую дозу чужой личной жизни?»
«Наш договор требует от меня такого же честного ответа, доктор Брейер, и я солгал бы, не согласившись с вами. Да, сегодня мы проделали огромную работу, и я устал. — С этими словами Ницше откинулся на спинку стула. — Но вы не правы в том, что касается передозировки вашей личной жизни. Я тоже учусь у вас. Именно это я имел в виду, когда говорил о том, что пришло время учиться общаться с окружающими, а мне надо начинать с нуля!»
Брейер встал и потянулся за пальто. Ницше окликнул его: «Еще один комментарий под занавес. Вы много говорили о втором пункте нашего списка: „погруженность в чужеродные мысли“. Может, за сегодняшний день мы разобрались с этой категорией, так как теперь я понимаю, как эти недостойные мысли захватывают власть над вашим сознанием. Но, как бы то ни было, это ваши мысли, и это ваше сознание. Хотелось бы знать, какую выгоду вы получаете, позволяя им появляться, или, скажу даже больше, заставляя их появляться».
Брейер, одна рука в рукаве пальто, замер: «Заставляя их появляться? Я не знаю. Я могу сказать только одно: я вижу это по-другому. Мне кажется, что это происходит со мной. Ваше заявление о том, что я заставляю их появляться — как это сказать? — не имеет для меня эмоционального смысла».
«Мы должны найти способ найти этот смысл. — Ницше встал и проводил Брейера до дверей. — Давайте проведем мысленный эксперимент. В качестве подготовки к нашей завтрашней встрече, будьте добры, подумайте над таким вопросом: если бы вы не думали об этом, о чем бы вы думали?»
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ЗАМЕТОК ДОКТОРА БРЕЙЕРА В ИСТОРИИ БОЛЕЗНИ УДО МЮЛЛЕРА,
5 ДЕКАБРЯ 1882 ГОДА
Великолепное начало! Мы многого достигли. Он составил список моих проблем и планирует каждый раз рассматривать по одной из них. Хорошо. Пусть он считает, что именно этим мы и занимаемся. Чтобы помочь ему довериться мне, я сегодня содрал с себя кожу. Он не последовал моему примеру, но всему свое время. Разумеется, он был поражен, изумлен моей откровенностью.
У меня появилась интересная тактическая идея! Я опишу его ситуацию, только главным героем сделаю себя. Потом он будет давать мне консультации и, таким образом, будет консультировать сам себя. Так, например, я смогу помочь ему проработать его треугольник с Лу Соломе и Полем Рэ, если попрошу его помочь мне разобраться с моим треугольником — я, Берта и ее новый доктор. Он настолько скрытен, что это может оказаться единственным способом помочь ему. Возможно, ему никогда не хватит откровенности, чтобы прямо попросить о помощи.
У него оригинальный склад ума. Я не могу прогнозировать его ответы. Возможно, Лу Саломе права и ему суждено стать великим философом. Да, если только он будет держаться подальше от рассуждений о людях! В большинстве аспектов человеческих взаимоотношений он полнейший профан. Но когда речь заходит о женщинах, он становится варваром, почти теряет человеческий облик. Не важно, что это за женщина, не важно, что за ситуация, — его ответ предельно предсказуем: женщина — интриганка и хищница. Точно так же можно предсказать и его совет в отношении женщин: вините их во всем, карайте их! Ах да, еще одно: держитесь от них подальше!
Что касается сексуального влечения: знакомо ли ему вообще это чувство ? Или он видит в женщинах слишком большую опасность? Он должен испытывать страсть. Но куда она девается ? Она подавляется, что порождает давление, которое рано или поздно приведет к взрыву? А не это ли причина его мигрени, думаю я.
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ЗАПИСЕЙ ФРИДРИХА НИЦШЕ ПО ДЕЛУ ДОКТОРА БРЕЙЕРА,
9-14 ДЕКАБРЯ 1882 ГОДА
Список растет. К моим шести пунктам доктор Брейер добавил еще пять:
7. Восприятие брака, самой жизни как ловушки.
8. Отчужденность в отношениях с женой.
9. Сожаление об отказе от сексуальной «жертвы», предложенной Евой.
10. Чрезмерная озабоченность мнением о нем других врачей.
11. Ревность: Берта и другой мужчина.
Закончится ли когда-нибудь этот список? Будет ли каждый новый день добавлять к нему все новые и новые проблемы? Как мне объяснить ему, что эти проблемы требуют к себе внимания с той только целью, чтобы отвлечь его от того, что он не желает видеть? Маловажные проблемы разрастаются в его мозгу до невероятных размеров. Они когда-нибудь сгноят его тело. Когда он собрался уходить сегодня, я спросил его, о чем бы он стал думать, если бы не был ослеплен мелочами. Так я показал ему путь. Пойдет ли он по нему?
В нем удивительным образом сочетаются ум и слепота, откровенность и неискренность. Отдает ли он себе отчет в этой своей неискренности? Он говорит, я помогаю ему. Он хвалит меня. Неужели он не знает, как я ненавижу подачки? Неужели он не знает, что подачки раздирают мою кожу и лишают меня сна? Или он один из тех, кто только притворяется, что отдает, — только для того, чтобы выманить ответный дар? От меня он этого не получит. Или он один из тех, кто чтит почтение? Или он хочет найти меня, а не себя? Я ничего не должен давать ему! Когда другу нужно отдохнуть, нужно предложить ему жесткую койку!
Он обаятелен, способен на сочувствие. Берегись! В отношении некоторых вещей он поставил себе высокий стандарт, но внутренности свои в этом убедить не смог. Когда речь заходит о женщинах, он почти теряет человеческий облик. Какая трагедия — барахтаться в этих нечистотах! Я знаю, что это такое: полезно оглянуться назад и увидеть, через что мне пришлось пройти.
Самое большое дерево достигает наивысших высот и уходит корнями в темноту, даже во зло; но оно не тянется вверх и не стремится вниз. Животная похоть истачивает его силы — и его разум. Его разрывают на части три женщины, и он благодарен им. Он лижет их окровавленные клыки.
Одна из них окутывает его мускусным облаком и делает вид, что готова на самопожертвование. Она предлагает ему «дар» рабства — его рабства.
Другая мучает его. Она притворяется слабой, чтобы прижиматься к нему при ходьбе. Она притворяется спящей, чтобы положить голову на его мужское достоинство, а устав от этих мелких уколов, она подвергает его публичному унижению. Когда игра прекращается, она идет дальше и отрабатывает свои приемчики на следующей жертве. А он не видит этого. Он любит ее, несмотря ни на что. Что бы она ни делала, он списывает это на ее болезнь и продолжает любить ее.
Третья женщина взяла его в вечное рабство. Но мне она нравится больше двух остальных. Она, по крайней мере, не пытается скрыть свои когти!
* * *
ПИСЬМО ФРИДРИХА НИЦШЕ, АДРЕСОВАННОЕ ЛУ САЛОМЕ.
ДЕКАБРЬ 1882 ГОДА
Дорогая моя Лу,
…Я был твоим лучшим адвокатом, но и самым безжалостным судьей! Я требую, чтобы ты судила себя сама и сама же назначила наказание… Я принял решение, еще в Орта, что открою тебе всю мою философию. О, ты даже не представляешь себе, что это было за решение: я думал, что лучшего подарка быть не может…
Тогда я считал тебя видением, воплощением моего земного идеала. Прошу, заметь: у меня ужасное зрение!
