Отправились. 50 верст до Ижевска ехали целый день – в окрестных лесах еще бродило много белых, и приходилось двигаться с осторожностью. Все время в пути держали наготове наганы, но обошлось, и поздним вечером мы были в Ижевске. Комендант поселил нас в поповской семье (сам поп сбежал с белыми), говоря, что с перепугу попадья будет кормить до отвала. Так и вышло. Попадья страшно нас боялась и отменно угощала. На ночь все семейство запиралось в своей комнате – делай, что хочешь. Только узнав, что мы не «азинцы», она немного осмелела, но все равно разговаривала неохотно и с опаской косилась на наши наганы. Явно боялась ареста – но за что их было арестовывать? Сама она не политик, а дети маленькие.
Наутро мы явились к Азину. Меня он знал и, выслушав, зачем приехали, кисло улыбнулся и сказал: «Учитывай скорее, а то мои хлопцы живо все заберут». Выделил нам красноармейцев, и мы начали работать. Брошенного белыми имущества, действительно, оказалось очень много, особенно зимней одежды – целые склады валенок, телогреек, ватных шаровар. Все это мы с Семенюком в три дня учли, склады опечатали и отправились назад в Сарапул. Дома первой я встретил Симу, поздоровался с ней, назвав по имени, и она вся просияла. После она рассказывала, что загадала: «Если вспомнит мое имя, значит – "да"», но что это за «да», толком сама не понимала. Вскоре мы с ней подружились, вечерами подолгу говорили. Она окончила гимназию, много читала, я тоже неплохо знал классическую литературу. Сближала нас и революционная тема – ее братья были революционерами, ссыльные часто гостили в семье, и все это перекликалось с моим собственным жизненным опытом. Отец их был лесничим, мать – учительницей, оба дети крепостных. Их старшая дочь, коммунистка, была в Красной армии, сын работал в Сарапуле уездным агрономом, другая сестра – медсестрой в госпитале. Словом – интеллигентная, трудовая семья[116]. Сама Сима работала в уездном продовольственном комитете, а ее отец – в лесном отделе.
Смущало меня другое. Мне было 29 лет, и я прошел большой и сложный жизненный путь. Сима же была совсем юной 18-летней девочкой. В общем, я опасался, что для нее уже стар. Забавно, но в меня была влюблена и младшая Ира – черноглазый 16-летний бесенок. Как я потом от нее же и узнал, она тайком бегала в мою комнату нюхать подушку – я любил хороший одеколон и пользовался им при бритье. Каждый день я находил у себя на столе тарелку крупной клубники, посыпанной сахаром и с клубничными листьями по краям. Было красиво и вкусно. Откуда она бралась, мне Сима не говорила и уже после призналась, что они ее делали вместе с младшей сестрой. В общем, я сдружился с этой семьей.
В Сарапуле выяснилось, что у Баженова появилось много помощников – в город перебрался штаб армии вместе со всем интендантским управлением. Поэтому мы с Семенюком отправились на станцию Сюгинскую, где тоже обнаружилось много брошенного белыми имущества, а потом – в Дюртюли за конфискованным хлебом. Дали в мое распоряжение пароход и отряд красноармейцев. Но съездил в эти Дюртюли я впустую – на месте оказалось, что все зерно накануне забрал уполномоченный Совета труда и обороны. На личном фронте события развивались стремительно. Вернувшись в Сарапул, я в тот же день объяснился с Симой, и она стала моей невестой. Мы договорились пока об этом никому не рассказывать.
В конце июля 1919 года 28-я дивизия Азина взяла Екатеринбург, и наш командарм Шорин получил приказ перебазировать армию в Вольск и развернуть ее в особую группу Юго-Восточного фронта. Туда мы со всем штабом на пароходе и отправились. При отъезде, как это ни странно, мы с Симой никаких обещаний друг другу не давали. Очевидно, оба понимали, что можем больше и не встретиться – время было очень опасное. В дороге Эдя Мэр, наша сотрудница, не зная, что Сима моя невеста, рассказывала о ней много хорошего. И как в колчаковщину она председательствовала в Союзе учащихся, и какая она строгая и чистая девочка, и какая умница. И так она меня этими разговорами настроила, что я с пути написал Симе, чтобы она меня ждала.
В Вольске обстановка нас встретила грозная: всего в 20 верстах от города проходил фронт генерала Шкуро[117]. Вся местная парторганизация была мобилизована, с ходу включились в оборону города и мы. Каждый получил винтовку и трижды в неделю ходил в дозор. В штабе парторганизация у нас была та же. Ее секретарем был сотрудник артиллерийского управления, а председателем – я. Часто с докладами о текущем моменте выступал наш новый комиссар Ефимов – бывший подпольщик, печатник, человек грамотный и волевой. Не помню почему, но мы вели партийную работу и на местном цементном заводе. Ездили туда еженедельно. Работать там было трудно.
В бытовом отношении жили мы, в общем, неплохо. Меня разместили вместе со снабженцем по фамилии Лисин, с которым еще в Вятских Полянах произошел забавный случай. Однажды он отправился в Кукмор в кузове машины, которой управлял начальник нашей авточасти Кошкин. На ухабе машину занесло, Лисин из кузова вылетел, но Кошкин обнаружил это только в Кукморе. В общем, как говорили остряки, Кошкин потерял Лисина. Питался я в городской столовой, кормили там скверно, и я сильно отощал. Подкармливал нас наш гуртоправ (на Волге стоял гурт скота нашей армии), наш старый, с 1918 года, сотрудник, который время от времени приносил нам рыбы, молока, масла, а порой даже свежей черной икры. Дело в том, что гуртовый скот шел на убой, а молоко, учесть которое было невозможно, пастухи могли менять на другие продукты.
В Вольске мы изнывали от жары и от, в буквальном смысле, горячих ветров. На работе мы закрывали ставни, а наш комиссар спасался тем, что одевал кожаную куртку. В пекло выглядел в таком костюме странно, но зато ветер его не брал. Нашу армию развернули в Юго-Восточный фронт, изменился масштаб работы, но людей не прибавилось. Ольмерт по-прежнему рыскал по округе в поисках имущества и продовольствия, которые можно было бы «реквизнуть», а я, как и раньше, все добытое им учитывал и распределял. Хотя в конечной победе над Шкуро никто из нас не сомневался, приходилось принимать в расчет близость противника и, исходя из этого, строить всю свою снабженческую политику Врагу ничего не должно было достаться.
Работы было так много, что я стал забывать, что в Сарапуле меня ждет невеста. Вообще, применительно ко мне, старому холостяку, это слово звучало непривычно. Вдруг получаю от Симы письмо. Пишет, что за время разлуки окончательно поняла, что меня любит и будет ждать. Это меня еще больше смутило: идет война, кругом враги, меня могут убить или покалечить. На что я толкаю эту девочку, какое «счастье» ей готовлю – 18-летней вдовы? Теперь, спустя много лет, могу признаться, что тогда страшно себя ругал, что увлек ее – прекрасного и чистого человека.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
