Вот в их-то «казарму» мы с Ермолаевым первым делом и направились. Увидели настоящий вертеп – пьяные «братишки» вместе со своими «подругами» орали похабные песни, на столе самогон, кругом пятиэтажная матерщина. Когда мы вошли, Ермолаев скомандовал: «Смирно!». Все притихли. Сзади кто-то крикнул: «А вам что здесь надо? идите к себе в штаб!». Ермолаев потребовал командира, и когда тот явился, записал его имя и приказал на следующее утро явиться в контрразведку со списком «личного состава». На утро этот «начальник», который, как ни странно, действительно оказался матросом, такой список принес, и в тот же день его ватагу передали одному из наших командиров, который формировал полк для ликвидации ижевского восстания[106]. Те из «братков», кто не пожелал служить в Красной армии, продолжали воровать, но уже втихую. Нас они очень боялись и вскоре исчезли из города. Но самых злостных бандитов все-таки пришлось расстрелять.
Сам Сарапул оказался очень симпатичным городком – уездный, маленький, но вовсе не захолустный, замечательно уютный, весь обсаженный липами; стоит близ слияния Камы и речки Сарапулки. На 20 тысяч жителей в городе было две гимназии, реальное и музыкальное училища, много интеллигентной молодежи, кожевенный завод. Идешь, бывало, по улице и почти из каждого окна слышишь либо пианино, либо скрипку или мандолину, гитару. Горожане встретили нас хорошо, были благодарны за наведенный порядок, звали в гости и с удовольствием принимали. Многие стали работать в штабе, молодежь охотно вступала в Красную армию. При нас местная буржуазия ничем себя не проявляла – поджала хвост. Свое лицо она показала уже после нашего ухода, и лицо это, конечно, было поганым. Вместе с нами в Сарапул переехал и уфимский губком партии, который стал формировать группы подпольщиков для заброски в Уфу. Из моих знакомых в эти группы попали Е. Тарасова, В. Алексакин, К. Мячин. Мы с Фиониным изготовляли им паспорта.
Наш командующий, бывший подполковник Блохин, походил на грузина, вид имел болезненный. Вместе со штабом жил на пароходе, а свой аппарат разместил в гостинице недалеко от Камы – в так называемых «Московских номерах». Жена Блохина, высокая, стройная, красивая грузинка, показывалась на людях редко и исключительно по ночам. Ходила в штанах или в ярком нарядном платье. Охраняли штаб латыши под командой бывшего офицера Хованского. С самого начала ни Блохину, ни Хованскому мы не особенно доверяли и, посовещавшись, решили отправить «ходоков» к Ленину – доложить, что одна из армий Восточного фронта находится в ненадежных руках. Во время этого нашего совещания случился курьез – отряд Хованского нас окружил и попытался арестовать, но сдать оружие (в кармане каждого из нас был револьвер, а у некоторых еще и бомбы) мы наотрез отказались. Пошли объясняться к Блохину – «арестанты», вооруженные лучше, чем конвой. Командующий перед нами извинился, пожурил Хованского, но было видно, что тот действовал с его ведома и согласия. Вероятно, мы им просто чем-то мешали. Вскоре Хованский был арестован ЧК и расстрелян как шпион, а его отряд расформирован. Блохина сняли, и куда он делся – не знаю.
Снабжением армии ведал Ольмерт – беспартийный еврей, очень изобретательный и предприимчивый и, как мы вскоре убедились, неподкупно честный. Но поначалу он тоже доверия не вызывал, и губком предложил нам с Фиониным определиться в его отдел и за ним приглядывать. Должности придумывайте себе сами, сказали нам, но следите за Ольмертом; за снабжение армии перед командующим отвечает он, а перед губкомом – вы. Что поделаешь, губкому виднее, и мы с Иваном Яковлевичем отправились к Ольмерту Услыхав, что мы явились ему «помогать», он ухмыльнулся, но в штат зачислил. Так продолжилась моя работа снабженца, но уже в Красной армии.
Все это время я не терял связи с контрразведкой, благо партийная организация у нас была общая. Кстати, скажу несколько слов о советско-партийной работе сарапульского периода. Еженедельно в клубе железнодорожников проводились партсобрания, на которых, как правило, обсуждался текущий момент и решались внутрипартийные дела: выделяли коммунистов для выполнения разных поручений, в том числе боевых. Кроме того, я, как начальник дружины, участвовал в заседаниях губкома и губернского штаба боевых организаций. В виде партийного задания вел кружок антирелигиозной пропаганды. Горисполком иногда устраивал диспуты с попами, от которых выступал «отец» Андрей, уфимский архиерей. Ученый был поп– богослов, окончил Духовную академию, университет, еще что-то. В диспутах упирал главным образом на бесконечность мироздания, но вопрос о его происхождении всегда ставил его в тупик.
Один раз Ермолаев сообщил мне по секрету о намерении местных эсеров и анархистов взорвать штаб Блохина. В тайне от Хованского мы мобилизовали своих боевиков для охраны штабного парохода и вскоре, действительно, арестовали двух анархистов, рабочих кожевенного завода. Фамилия одного была Воронцов, а другого, кажется, Колчин. Впоследствии Воронцов вступил в партию и мы с ним подружились. На допросе они сообщили, что решили взорвать штаб Блохина, потому что ему не доверяют, и, сделав внушение, Ермолаев их отпустил.
Дело снабжения армии поначалу было организовано так. Бывало, Ольмерт поедет по камским городам, реквизирует под расписку у купцов обувь, одежду мануфактуру, хлеб, сахар, чай, крупу, нагрузит всем этим свой пароход и приведет его в Сарапул. Выгрузит и снова поедет, а я выдаю все это частям, уходящим на фронт. Из этого продовольствия и обмундирования даже Блохин себе ничего не брал, а мы – тем паче. В общем, своего имущества у армии фактически не было – мы даже питались в частной столовой.
Между тем, гражданская война становилась все более ожесточенной. Когда ижевские повстанцы потеснили наши отряды, Блохин испугался и без разрешения Москвы отправился в Вятку. Взял с собой и нас, работников штаба, прицепив к нашему пароходику баржу с красноармейцами и скудным имуществом. В реке Вятке к нам подошел катер, и выскочивший из него человек потребовал предъявить разрешение на проезд. Ольмерт не растерялся (он вообще умел приструнить) и, в свою очередь, строго попросил того же от него самого. Незнакомец оказался проходимцем «из бывших», который грабил проходящие суда, а заодно и всю округу, выдавая себя за начальника красногвардейского кордона. В «резиденции» его банды мы обнаружили целый склад награбленного. Все это мы реквизировали, а бандитов сдали в вятский Особый отдел. Там главаря расстреляли, а его соучастников отправили на фронт. И таких самозванцев и мародеров мы вылавливали и уничтожали на протяжении всей гражданской войны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
