Рейтинговые книги
Читем онлайн Мефистофель. История одной карьеры - Клаус Манн

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 42 43 44 45 46 47 48 49 50 ... 71

Беседа всемогущего с комедиантом становилась все оживленней. Вне всякого сомнения, премьер-министр веселился. Какие же великолепные анекдоты рассказывал Хефген? Как он добился того, что генерал авиации буквально захмелел от благодушества? Все в партере старались ухватить хотя бы несколько слов из тех, что слетали с кроваво-красных уст. Но Мефисто говорил тихо, лишь всемогущий мог расслышать его изысканные шутки.

Красивым жестом Хефген раскинул руки под накидкой так, словно бы у него выросли черные крылья. Всемогущий похлопал его по плечу; все в партере это заметили, благоговейный шорох нарастал. Но он тотчас смолк, как музыка в цирке перед опаснейшим номером, когда случилось нечто чрезвычайное.

Премьер-министр поднялся; вот он стоит во всем своем величии и сверкающей полноте и протягивает комедианту руку! Поздравляет его с великолепным исполнением? Похоже, что всемогущий заключил с комедиантом союз.

В партере распахнули рты и глаза. Все буквально глотали жесты троих там, в ложе, как некий невиданный спектакль, как волшебную пантомиму под заголовком «Артист обольщает власть». Никогда еще Хендрику так не завидовали. Счастливчик!

Догадывался ли кто-нибудь из любопытствующих о том, что в действительности происходило в груди Хендрика, пока он глубоко склонялся над мясистой, волосатой рукой? Только ли счастье и гордость заставляли его содрогаться? Или он, к собственному удивлению, испытывал и кое-что другое?

Что же именно? Страх? Нет, почти отвращение… «Я вывалялся в грязи, – сам себе поражаясь, подумал Хендрик, – теперь у меня на руке пятно, его никогда не сотрешь… Я продался… Я отмечен клеймом!»

VIII

По трупам

На следующее утро весь город знал: премьер-министр в своей ложе принял артиста Хефгена и в течение двадцати пяти минут с ним беседовал. Представление после антракта началось со значительным опозданием, публике пришлось ждать, впрочем, ждала она с удовольствием. Сцена, которая была представлена в ложе премьер-министра, была куда увлекательней «Фауста».

Хендрик Хефген, который в «Буревестнике» выступал в качестве «товарища», на которого почти махнули рукой, отщепенец, эмигрант, – вот он у всех на глазах сидит бок о бок со всемогущим толстяком, и тот пребывает в самом оживленном настроении. Мефистофель флиртовал и шутил со всемогущим, тот несколько раз хлопал его по плечу и при прощании долго не выпускал его руки. Государственный театр взволнованно рокотал при этом представлении. В ту же ночь сенсационное событие страстно обсуждалось и комментировалось в кафе, салонах, редакциях. Имя Хефгена, которое в течение последних месяцев не произносилось без злорадной ухмылки или пожатия плеч, стали упоминать с благоговением. На него упал отблеск немыслимого блеска, окружающего власть.

Ибо колоссальный летчик, только что произведенный в генералы, принадлежал к самой что ни на есть верхушке авторитарного и тоталитарного государства. Над ним был только единый фюрер, а того уже вряд ли можно было отнести к категории смертных. Как господа небесного окружают архангелы, так диктатора окружали паладины. Одесную был юркий карлик с хищной мордочкой, горбатый пророк, хвалитель, хулитель, заушатель, шептун, пропагандист и лжец с раздвоенным жалом змеи. Ошуюю же находился великолепный толстяк. Он стоял, широко расставя ноги, величаво опершись на свой меч правосудия, сверкая орденами, лентами и цепями, каждый день в новом роскошном уборе. Покуда карлик одесную трона сочинял очередную ложь, толстяк готовил какой-нибудь новый сюрприз для собственного развлечения и для развлечения народа: празднества, казни, пышные наряды. Он коллекционировал орденские звезды, фантастические титулы. Разумеется, он коллекционировал и деньги. Он хохотал приятно хрюкающим смехом, выслушивая многочисленные анекдоты об этой его страсти к роскоши, которые народ позволял себе сочинять. Иногда, когда бывал в плохом настроении, он приказывал кого-нибудь арестовать и пытать за слишком смелое высказывание. Но большей частью он доброжелательно ухмылялся. Быть предметом общественного юмора казалось ему признаком популярности, а к ней-то он и стремился. Он не умел так блестяще трепаться, как его конкурент, дьявол от рекламы, и приходилось добиваться популярности посредством массивных и дорогостоящих экстравагантностей. Он не мог нарадоваться своей славе и своему образу жизни. Он украшал свое распухшее тело, выезжал верхом на охоту, жрал и пил. Он приказывал воровать для него картины из музеев и развешивал их в своем дворце. Он поддерживал знакомства с богатыми, изысканными людьми, за его столом бывали принцы и знатные дамы. А ведь он был беден и жалок, и как еще недавно! Тем жадней наслаждался он сознанием, что денег и прекрасных вещей у него теперь сколько душе угодно. «Ну не сказочная ли у меня жизнь?» – думал он часто. У него была склонность к романтическому. Поэтому он любил театр, похотливо принюхивался к закулисной атмосфере и с удовольствием сидел в бархатной ложе, выставляясь напоказ публике, прежде чем увидеть что-нибудь приятное на сцене.

Его жизнь и сейчас уже казалась ему отличной, но совсем интересной, совсем по вкусу ему она станет лишь тогда, когда вновь вспыхнет война. Война – так считал толстяк – была бы еще более острым развлечением, чем все удовольствия, которые он себе позволял. Войне он радовался, как ребенок рождеству, и главную свою задачу видел в том, чтобы ее приготовить с самой хитроумной тщательностью. Пусть карлик от рекламы делает свое дело, выделяя миллионы на подкуп и взятки, расстилая целую сеть шпионов и провокаторов по пяти континентам, наполняя эфир наглыми угрозами и еще более наглыми заверениями о мирных планах, – его, толстяка, интересует лишь авиация. Ибо в первую очередь Германия должна иметь самолеты. Ведь в конце концов отравление атмосферы подлостью – лишь подготовительная игра. В один прекрасный день – и толстяк так страстно мечтал, что день этот недалек! – воздух европейских городов должен быть отравлен уже не только в переносном значении слова. Об этом уж позаботится генерал авиации. Он отнюдь не все свое время проводит в театрах или за переодеваньем.

Вот он стоит на толстых, словно колонны, ногах, выпячивает огромный живот и сияет. На него и на хлопотливого шефа рекламы падает почти столько же света, сколько и на фюрера посередке. Тот же, в свою очередь, кажется, ничего не видит – его глаза пусты и тупы, как глаза слепца. Быть может, он смотрит внутрь? Или прислушивается к своему внутреннему голосу? И что он там слышит? Поют ли, твердят ли голоса в его сердце все время одно и то же, одно и то же – то, что не устают ему подтверждать министр пропаганды и все руководимые им газеты: что он ставленник божий и ему нужно лишь следовать собственной звезде, чтобы Германия, а с нею и весь мир были счастливы под его водительством? Впрямь ли он это слышит? Верит ли он в это? По его лицу – обрюзглому лицу обывателя, отмеченному экстазом самодовольства, – можно бы решить, что он и впрямь это слышит, что он в это действительно верит. Но предоставим его собственным восторгам и сомнениям. Это лицо не скрывает тайн, которые долго нас могли бы занимать и будоражить. В нем нет духовной высоты, оно не облагорожено страданьем. Отвернемся от него.

Оставим этого великого мужа на его крайне подозрительном Олимпе. Кто же толпится вокруг него? Великолепное собрание богов! Прелестная группа гротескных, опасных типов, перед которой проклятый богом народ извивается в горячечном бреду благоговения. Возлюбленный фюрер скрестил руки на груди, из-под сурово насупленного лба слепой, жестоко-тупой взгляд сверлит толпу, коленопреклоненно шепчущую у его ног благодарственные молебны. Министр пропаганды кукарекает, министр авиации ухмыляется. Что же настраивает его на такой бодрый лад, что причиной такого веселья? Думает ли он о казнях, рисует ли ему фантазия новые, неслыханные методы уничтожения? Поглядите – вот он медленно поднимает громадную, толстую руку! Глаз всемогущего упал на кого-то в толпе. Отведут ли несчастного тотчас на пытку и смерть? Напротив, его ожидает милость, его ждет повышение. Кто же он? Артист? Ведь известно же, что сильные мира сего имеют склонность к комедиантам. Скромным, но твердым шагом он выступает вперед. «Приезжайте же». Он, пожалуй, подходит к этому обществу, у него то же фальшивое достоинство, тот же истерический порыв, тот же тщеславный цинизм и дешевый демонизм. Артист выпячивает подбородок и сверкает драгоценными глазами. И вот толстяк почти любовно протягивает к нему руки. Артист приближается к группе божеств. Вот он уже может купаться в их блеске. И с совершенной грацией придворного кавалера он преклоняет голову и колена перед жирным великаном.

В квартире Хендрика у площади Рейхсканцлера не переставая бренчал телефон. Бёк сидел у аппарата с записной книжкой и записывал имена. Звонили директора театров и киностудий, артисты, критики, портные, представители автомобильных фирм и коллекционерши автографов. Хефген к телефону не подходил. Он лежал в постели. С ним была истерика от счастья. Премьер-министр пригласил его на интимный ужин во дворце.

1 ... 42 43 44 45 46 47 48 49 50 ... 71
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Мефистофель. История одной карьеры - Клаус Манн бесплатно.
Похожие на Мефистофель. История одной карьеры - Клаус Манн книги

Оставить комментарий