При виде знакомого размашистого почерка меня охватило какое-то теплое, волнующее чувство. Как будто не просто мой отец вошел в комнату и присел рядом со мной, но и Трент стал для меня более живым и понятным. Благодаря этим письмам я узнала его лучше. Оказывается, Джон Блейк высоко ценил своего молодого друга, доверял ему и много ожидал от него в будущем.
В письмах встречались упоминания обо мне и моей матери, и вся наша теплая счастливая семейная жизнь ненадолго вернулась ко мне. Сейчас глубокие философские мысли, которые мой отец так часто использовал в своих лекциях и беседах со студентами, значили для меня гораздо больше, чем раньше.
Он словно нарушил долгое молчание, последовавшее после его смерти, и пришел мне на помощь. Трент почувствовал, насколько сильно я сейчас нуждаюсь в отце, и именно поэтому отдал мне его письма.
Углубившись в чтение, я наткнулась на одно простое высказывание, которое задело меня за живое. Джон Блейк был по существу простым человеком и никогда не делал из мухи слона. «Мужество, — писал он Тренту, — это часто не больше, чем просто способность продолжать идти вперед. Люди, лишенные этого качества, сворачивают в сторону или отстают навсегда».
Продолжать идти вперед. Это был тот самый совет, в котором я сейчас нуждалась. Продолжать жить, день за днем, независимо от того, насколько тяжело мне было оставаться в «Высоких башнях» и чувствовать на себе тяжелые мрачные взгляды мужа. Это испытание моей стойкости. Я должна верить, что впереди меня ждет дневной свет.
И тем не менее в канун Нового года, когда вся семья Чандлеров собралась в гостиной, я снова упала духом. Совсем недавно я с оптимизмом смотрела в будущее, страстно желая, чтобы это время наступило, и еще неделю назад готова была встретить Новый год в твердой уверенности, что Гленде не удастся сломать мне жизнь, а у моего брака есть перспектива стать нормальным.
Но теперь даже ее смерть обернулась для меня поражением, и мужество, о необходимости которого напомнили мне отцовские письма, временами начинало колебаться, словно неуверенное пламя свечи. Я все чаще задумывалась о том, что, возможно, для меня оно могло заключаться в отъезде из «Высоких башен», а не в том, чтобы оставаться там.
Все легкомысленные рождественские украшения исчезли из дома вместе с елкой. И все же воспоминания еще жили здесь. Закрывая глаза, я видела Гленду любующейся золотым медальоном с головой леопарда, который Гленн подарил ей. Впрочем, мне даже не требовалось закрывать глаза, потому что сегодня, в канун Нового года, он надел медальон, который она подарила ему, хотя забыл о моем подарке — свитере. Его сходство с сестрой-близнецом стало еще более заметным, чем раньше, как будто в своем горе Гленн перенял то самое выражение лица Гленды, которое было запечатлено им в черной мраморной головке.
За окнами падал снег, а часы на каминной полке мерно тикали, неумолимо приближая нас к следующему году. Номи сидела у камина и спокойно вязала, а я зачарованно наблюдала за ее ловкими пальцами. Совсем недавно они ткали розовые зигзагообразные полоски в моем шарфе, а сейчас вязали свитер для Гленна — толстый теплый свитер в норвежском стиле. Я чувствовала, что Номи находит в этом занятии успокоение. Видимо, погружаясь в работу, она отвлекалась от мрачных мыслей.
В гостиной царило молчание, но оно не говорило о покое. Впрочем, возможно, это было только мое ощущение. Я то и дело вскакивала со своего места и подходила к одному из французских окон, наблюдая, как на дорогу медленно и мягко падает снег. Он еще не был достаточно глубоким, так что машина могла легко спуститься с холма.
Мне хотелось взять автомобиль Гленна и уехать отсюда куда угодно — хотя бы к Макинтайрам на другую сторону озера. Интересно, а как они встречают Новый год? Ведь эта трагедия коснулась и их тоже. Гленда когда-то была женой Трента и оставалась матерью Кейта, который поклонялся ей со слепым обожанием. Прозрел ли он до трагедии, или внезапная смерть матери, хотя сам он и не мог сейчас этого осознать, была для мальчика благом?.. Сейчас его страдания были острыми, но чистыми. Его мать умерла раньше, чем он успел разочароваться в ней, и ему не пришлось с горечью убедиться в том, что его любовь не стоила таких страданий… Как это произошло со мной. И все же я не могла поверить, что моя любовь могла умереть так скоро.
Над входной дверью горела лампочка, и хлопья снега танцевали в ее желтоватом свете. Сквозь белую пелену я могла видеть часть дороги, ведущей к дому. В какой-то момент мне показалось, что что-то двигается там, в темноте, и я замерла, внимательно всматриваясь.
Тем временем за моей спиной Колтон заговорил с сыном:
— Когда ты собираешься вернуться к работе, Гленн?
— К работе? — переспросил тот, словно не поняв, что значит это слово.
— Конечно. Ты должен чем-то заняться. Это единственное средство приглушить боль. Я понял это, когда потерял твою мать.
— Чем я могу заняться? — горько спросил Гленн.
— Ты уже работал с Диной раньше, — сказал Колтон. — Начни снова. Она здесь, в твоем распоряжении. На этот раз вырежи ее головку из дерева.
— Но я не чувствую… — Гленн оборвал фразу, возможно, не желая, чтобы я услышала ее.
— Чтобы начать, тебе и не нужно ничего чувствовать, — заверил его Колтон. — Все это придет в процессе работы. Твой взгляд зацепится за что-нибудь, и появится вдохновение… Почему бы тебе не начать с ее волос, ведь тебя всегда интриговала их красота. Попробуй передать ее в дереве. Убери эти кольца над ушами, как у старой девы, и распусти их по плечам. Дерево может оказаться для этого даже более подходящим материалом, чем алебастр.
Неужели мне придется снова позировать Гленну? — в ужасе подумала я. Мне сейчас совершенно не хотелось этого. И тем не менее, это могло помочь ему, а если он будет смотреть на меня с меньшей ненавистью во взгляде… Я отвернулась от окна.
— Я не хочу даже пытаться! — в бешенстве воскликнул Гленн.
Номи отложила свое вязание.
— Не кипятись, Гленн. Твой отец абсолютно прав. Стоит тебе только начать, и работа пойдет. Это будет правильным решением.
Я снова отвернулась к окну, радуясь тому, что не успела первой предложить мужу свою помощь. Хорошо бы я выглядела сейчас, когда он с таким отвращением воспринял совет отца использовать меня в качестве модели. Мне будет только лучше, если я никогда больше не буду позировать Гленну.
В этот момент я увидела высокую фигуру, поднимающуюся к дому. Это был Кейт, который сгибался под тяжестью какого-то огромного рюкзака.
— Пришел Кейт, — сказала я. — Он что-то несет.
Номи поднялась и пошла открыть мальчику дверь. Мы слышали, как она разговаривает с Кейтом, приглашая его войти и предлагая ему оставить свою ношу в холле. Затем она привела его в гостиную.
— Кейт хочет поговорить с тобой, Колтон, — сказала она.
Тот даже не приподнялся со своего удобного кресла.
— Входи, мальчик, входи! Что привело тебя сюда в канун Нового года? У вас что-то случилось?
Кейт покачал головой.
— Я ушел из дома, — сказал он. — И хочу жить здесь, дедушка.
Все мы с удивлением посмотрели на мальчика. Хотя он и был сыном Гленды, никто не считал его Чандлером, и я еще ни разу не слышала, чтобы он называл Колтона дедушкой. Тому это не нравилось, и Гленда следовала его примеру, не позволяя Кейту называть ее мамой. Сейчас же, обращаясь к нему, мальчик использовал слово «дедушка» намеренно, словно определяя свое место среди нас и напоминая Колтону об их родстве.
— Садись, Кейт, — сказала Номи. — Только сначала сними свою мокрую куртку. А сюда я поставлю твои вещи.
Мальчик неловко освободился от куртки, отдал ее Номи вместе с шапкой и неуверенно сел в предложенное ему кресло.
Колтон наконец пришел в себя от удивления.
— Что-то случилось, Кейт? Расскажи нам все. Мы не можем принять тебя против желания твоего отца, пока не узнаем, что привело тебя сюда.
Мальчик бросил в мою сторону быстрый враждебный взгляд, встал и подошел к деду.
— Я не хочу говорить об этом. Им все равно, что происходит со мной. Отец и Пандора ненавидели Гленду, и я не могу больше оставаться с ними. Если вы позволите мне жить здесь, я буду работать по дому, помогать тете Номи… А послезавтра кончатся каникулы, и я смогу ходить в школу отсюда. Спать я готов в любом месте, так что мне не нужна отдельная комната. Сгодится и раскладушка в мансарде.
Колтон казался более растерянным, чем когда-либо. После смерти дочери он уже не производил впечатления сильного, уверенного в себе человека.
— Ты сказал своему отцу и бабушке, что пошел сюда?
Кейт отрицательно покачал головой.
— Я просто собрал свои вещи и ушел. Но они поймут, где я.
— Позволь ему остаться, Колтон, — вмешался Гленн. — Он сын Гленды, и лучше ему расти здесь, чем в другом месте. Он скорее Чандлер, чем Макинтайр.
