а ты постоянно бросаешься на меня, потому что я легкая мишень. Но со всем этим я ничегошеньки не могу поделать, согласись.
Минни наградила меня взглядом, способным повалить секвойю, и выскочила за дверь. Я встала и пошла искать пульт. Нет, серьезно! Я что, виновата, что ли? Чего она хочет от меня, в самом деле? Если бы я могла что-нибудь сделать с родительским разводом, я бы сделала. Но когда все так паршиво, один в поле не воин, особенно я. Наконец я разыскала пульт, села обратно на диван – и с каждой минутой злилась все сильнее. Минни уже достала своими перепадами настроения и постоянными придирками. Вообще-то, если бы она немножко подумала…
– Сеффи! Звони в скорую! Быстро!
Я в жизни не бегала с такой скоростью. Слетела вниз по лестнице через три ступеньки, помчалась на голос Минни. Вбежала в ее комнату – никого. Бросилась в мамину спальню через лестничную площадку – и остановилась, будто ударилась о невидимую кирпичную стену. Мама лежала на полу, а рядом валялся пузырек из-под таблеток, и таблетки рассыпались по полу. Совсем немного. Минни положила мамину голову себе на колени, лихорадочно гладила ее по волосам, звала: «Мама, мама!»
– Скорую, сейчас же! – завизжала она на меня.
Я побежала обратно через площадку к телефону, выпучив глаза, от потрясения даже не в состоянии моргнуть. Мама пыталась покончить с собой.
Мама пыталась покончить с собой…
Глава 38
• Каллум
Что-то со мной не так. Я не плакал. Не мог. Сел на кровати и вытаращился в пустоту. Потом лег, закинул руки за голову – ничего. Лег на живот, зарылся лицом в подушку, стал ждать, когда хлынут слезы. А они не хлынули.
У меня погибла сестра, а я ничего не чувствую. По-прежнему уткнувшись в подушку, я сжал кулаки и сунул их под нее, чтобы не вести себя глупо: хотелось ударить в стену или в спинку кровати. Пальцы коснулись чего-то гладкого и прохладного. Я сел и поднял подушку. Там лежал конверт, а на нем аккуратным бисерным почерком сестры было написано «Каллуму». Меня словно обожгло ударом тока. Я схватил конверт. Уронил на пол. И смотрел на него, не веря своим глазам.
– Линни? – прошептал я растерянно.
Обернулся, словно ожидал, что она стоит на пороге и широко улыбается мне: «Ага, попался!» Но в комнате было пусто. Что мне делать? Я нагнулся и двумя дрожащими пальцами подобрал письмо. Мне отчаянно хотелось поскорее узнать, что там, но вместе с тем я был в ужасе. Сосчитай до трех и бери. Я дошел до двух, потом вскрыл конверт. И стал читать с колотящимся сердцем.
Дорогой Каллум!
Писать такое письмо очень трудно, но я хочу, чтобы именно ты знал правду. Если мне очень повезет, а Бог будет очень добр ко мне, к тому времени, когда ты прочитаешь эти строки, меня уже не будет на свете. Все проще простого: я устала и хочу уйти. Я давно думала, как лучше всего это сделать, и решила, что самый легкий способ – броситься под автобус, трамвай или поезд. Машинки маленькие, могут и промахнуться. Видишь? Вместе с рассудком ко мне вернулось и чувство юмора. Возвращение рассудка я бы еще пережила. Но возвращение к реальности мне не по силам.
Я постараюсь обставить все как несчастный случай, чтобы избавить маму с папой от позора, но ты должен знать правду. Мне больше не стыдно за то, кто я есть, но я не хочу жить в мире, где я недостаточно хороша и все, что бы я ни делала, будет недостаточно хорошо, потому что я нуль, всегда буду нулем, и это невозможно изменить. Надеюсь, вам с Сеффи повезет больше, чем нам с Джедом, если ты к этому стремишься. Береги себя. И будь сильным, что бы ни обрушила на тебя жизнь. Будь сильным за двоих, за нас с тобой.
С нежной любовью,
Линетт
Линни…
Я смотрел на письмо в руке. Слова расплывались и колыхались перед глазами. Мне не нужно было читать его во второй или в третий раз. Одного хватило с лихвой. Я скомкал письмо в руке, стиснул его, чтобы сделать как можно меньше. Сжал, как сжималось мое сердце. Просидел совершенно неподвижно то ли минуту, то ли час – сам не знаю сколько. Столько, чтобы боль в горле успела отступить. Столько, чтобы в глазах перестало жечь. И только тогда понадеялся, что будет не так больно, только тогда решился пошевелиться. Разорвал письмо на мельчайшие клочки, и они посыпались на пол, словно бумажный дождь.
Я впервые
