— А потом что?
По-приятельски положив руку на плечо, Марсело заглянул ему в глаза и недобро улыбнулся. Вне всякого сомнения, Игнасио угадал ответ прежде, чем Марсело заговорил:
— Для чего, по-твоему, мы здесь? Чтобы попросить у тебя совета?
С видом искреннего недоверия Игнасио упрекнул его:
— Не издевайся надо мной, Марсело!
— Гляди, — начал говорить Марсело медленно, словно подбирая слова, и пока он тянул время, короткий приступ глубокого сухого кашля внезапно стер улыбку, блуждавшую на его губах.
Справившись с кашлем, он пригладил мохнатые брови двумя пальцами и продолжил:
— В квартиру надо войти во что бы то ни стало. Это единственный способ помочь Томасу выпутаться из неприятностей. Ты представляешь себе, что начнется, если они обнаружат девушку раньше, чем мы там побываем?
Игнасио уныло кивнул и произнес:
— Могу себе представить.
— Ну тогда что же ты, дружище! — настаивал Марсело. — Если уж мы ему не поможем, то кто поможет? Для этого и существуют друзья, по-моему.
— Да, да, — согласился Игнасио, слегка устыдившись. — Но послушай, тут же совсем другое дело… Кроме того, имей в виду, я отец семейства и…
— Не морочь мне голову, Игнасио, ради бога! Эту дверь надо открыть, а у нас это может не получиться. А вот у тебя… Я помню, твой отец всегда говорил, что ты лучший слесарь во всей Барселоне.
При этих словах выражение лица Игнасио смягчилось.
— Да, ты же помнишь, каким был папа…
Улыбка исчезла с его губ.
— Хотя, чего уж тут лукавить, — добавил он с наигранной скромностью, любуясь своими длинными изящными пальцами и шевеля ими, словно открывал и закрывал веер, — честно говоря, это занятие было мне не совсем противно.
— Не скромничай, Игнасио, — элегантно польстил ему Марсело.
— Помнится, однажды… — пустился в воспоминания Игнасио.
— Бога ради, Марсело, — встрял я, — не впутывай ты его в это.
— Почему бы тебе не заткнуться, Томас, и не предоставить все мне? — укорил меня Марсело. — Слишком все далеко зашло, а тут еще ты лезешь со своими угрызениями совести.
Игнасио вмешался примирительным тоном:
— Нет, Томас, Марсело прав. Дело в том, что…
Он сделал жест, словно сомневаясь, выдержал паузу, с отчаянием рассматривая свои руки пианиста, неподвижно замершие на столе, и впал в некую задумчивость, но затем, внезапно оживившись, словно ему только что удалось принять безупречное решение, устраивающее всех, добавил, стуча по столу вновь воскресшими к жизни руками:
— Глядите, сделаем так: сейчас вернемся в «Оксфорд», спокойно выпьем по последней рюмочке, немного поболтаем, забудем обо всем, а вы мне дадите пару дней на раздумье.
— Невозможно, — резко отрубил Марсело. — Если делать, то делать немедленно.
— Когда?
— Прямо сейчас.
Игнасио был абсолютно раздавлен непреклонностью Марсело, и на его лицо вновь вернулась страдальческая бледность.
— Ладно, не так уж и надо делать это прямо сейчас, — постарался я сгладить ситуацию, убежденный в том, что Игнасио требуется передышка, чтобы свыкнуться с этой мыслью. — Мы можем перенести все на завтра, правда? В конечном итоге…
— Завтра будет слишком поздно, — отрезал Марсело. — Вы что, совсем не соображаете? Чем дольше мы оттягиваем это дело, тем больше шансов, что семья или полиция заглянет в квартиру, или что соседи учуют запах трупа. Надо делать, и точка!
— Слушай, Марсело, мне, честно говоря, все это кажется преждевременным, — упорствовал Игнасио.
— Преждевременным для чего?
— Не знаю, дружище. Все это так серьезно, и вот так, наспех… Кроме того, Марта меня ждет к ужину.
— Ну так позвони ей и скажи, что не придешь.
— Ну да, — саркастически произнес Игнасио, изо всех сил стараясь снова выдавить из себя улыбку. — Как видно, ты ее совсем не знаешь.
— Конечно же, знаю. Ладно: я сам с ней поговорю.
— Как хочешь. Но тогда мне уже точно никуда не выйти.
— Ну так говори сам.
— Игнасио, пожалуйста, оставь ты все это, — вымолвил я, впадая в отчаяние. — Не обращай на него внимания.
— Да заткнись ты, твою мать!
— Как хотите, — под конец сдался Игнасио, скорее смирившись, нежели согласившись. — Все это мне кажется совершенным безумием, но что с вами делать! Я схожу домой, возьму свои вещи и навру что-нибудь Марте, придумаю по дороге. Во всяком случае, когда я выйду из дома, вы оба ждите меня внизу. Договорились?
— Договорились, — подтвердил Марсело, не скрывая радости, и прежде, чем Игнасио успел пожалеть о своих словах, положил на стол купюру в две тысячи песет и поднялся. — Тогда пошли.
Я, конечно же, чувствовал себя виноватым, и, быть может, поэтому, пока мы выходили из «Яхты», подошел вплотную к Игнасио и так, чтобы Марсело меня не услышал, без особой уверенности прошептал на ухо Игнасио:
— Пожалуйста, не чувствуй себя обязанным, если не хочешь идти. Это моя проблема, и решать ее должен я сам.
Словно не услышав меня, будто говоря сам с собой, Игнасио проворчал:
— Чушь это все по поводу дружбы, приятель!
19
Марсело припарковал машину около киоска на площади Жоакима Фольгера. Выходя из машины, Игнасио произнес:
— Сейчас вернусь.
Двадцать минут и десять выкуренных сигарет спустя мы увидели, как он идет назад через улицу Бальмес.
— Глазам своим не верю, — прошептал Марсело.
Игнасио был одет в очень свободный синий свитер, джинсы, белые кроссовки и синюю куртку; ансамбль завершала черная кепка с козырьком и рекламой автомобильных шин, напечатанной большими белыми буквами. В руке он держал ящик с инструментами.
— Этого нам только не хватало, — вздохнул Марсело. — Вырядился, как шут гороховый.
— Ребята, простите за опоздание, — бодро извинился Игнасио, устраиваясь на заднем сидении.
Мы влились в поток машин, плетущихся по улице Бальмес. Вскоре пришлось встать перед красным сигналом светофора на углу Бальмес и бульвара Сант-Жервасио. Поймав взгляд Игнасио в зеркале заднего вида, Марсело прокомментировал:
— Ты принял меры предосторожности и переоделся, не так ли?
— Я всегда так одеваюсь, когда предстоит какая-нибудь халтурка. Здесь или в Сентельес. Я знаю, что это выглядит немного вызывающе, но дело в том, что…
— Вызывающе? — переспросил Марсело. — Ну что ты, скромнее не бывает.
— Ты правда так думаешь? — сказал Игнасио с подозрением, но все же польщенно. — Честно говоря, я не знаю…
— Да правда, правда! — настаивал Марсело. — Ты мог бы догадаться и для нас что-нибудь подобное принести: тогда бы мы все трое были в униформе и нас схватили бы еще быстрее.
— Не пошел бы ты, Марсело! Мало того, что я согласился пойти с вами… Кроме того, это не моя вина. Единственное, что мне пришло в голову сказать Марте, — это то, что я иду помогать к тебе домой, и она заставила меня надеть все это.
Шаловливая, почти детская улыбка вспыхнула в его глазах: он заговорщически положил руку мне на ключицу и, словно делясь секретом, добавил:
— А кто ее знает, парень: вдруг она мне не поверила и хочет таким образом помешать мне пойти куда-нибудь развлекаться. — Он расхохотался. — Ведь может так быть, правда?
Пораженный присутствием духа Игнасио, или тем, что он так быстро справился со своими страхами и нерешительностью, я улыбнулся, соглашаясь, а Марсело в этот момент проворчал:
— Мы на Виа Лайетана. Я опять на Виа Лайетана.
— У меня от вас голова кругом, — пожаловался Игнасио. — Мы разве не говорили, что нам надо на улицу Республики Аргентины?
Красный свет сменился зеленым. Марсело снова вздохнул, включил первую скорость и тронулся с места. Мы свернули направо по бульвару Сант-Жервасио, проследовали по улице Крайвинкель и оказались на улице Республики Аргентины. Через некоторое время, проехав пару пустынных хорошо освещенных улиц, Марсело остановил машину на углу, неподалеку от призрачного входа в парк; свет фар выхватил из темноты вывеску: «Парк Сант-Жервасио». Оттуда уже можно было различить дом Клаудии.
— Вон там, — сказал я, указывая направление.
Марсело припарковался у тротуара, рядом с мусорным контейнером, и обернулся к нам.
— Ладно, — произнес он. — План таков. Я сейчас пойду туда один: если портье нет на месте, то я сразу вернусь и мы войдем все втроем; а если он на месте, мне понадобится пять минут, чтобы отвлечь его.
— А как ты собираешься это сделать? — поинтересовался я.
— Не твоя забота, — ответил он. — Когда пройдет пять минут, входите. Я присоединюсь к вам, как только смогу.
Просунув руку между передними сиденьями, Игнасио потребовал:
— Ключи.
«Какие еще ключи?» — чуть не спросил я. Я вручил ему связку ключей Клаудии, их было пять. Игнасио принялся изучать их с пристальным, почти профессиональным интересом. Пока он этим занимался, Марсело неуловимо преобразился и приобрел важный и серьезный вид капитана, отправляющего своих людей на смертельно опасное задание, отрывисто спросив:
