Ви`ател вел их извилистым, как след змеи, путем, петляющим то к востоку, то к западу но, тем не менее, в основе своей не меняющимся и лежащим на юг. В коренные земли филиала Валентиниана. Безымянный возвращался домой… И хотя до центральных регионов было всё ещё далеко, влияние приграничья ощущалось всё слабее, сменяясь обыденной, мирной картиной ничем не тревожимой жизни, пусть и лишенной человеческого присутствия.
Поход их завершился на девятый день со времени выхода из Штормскальма, и произошло это совершенно внезапно. Ви`ател ни словом, ни жестом не предупредил Безымянного, что они приближаются к цели перехода, вместо этого, когда до полудня оставалось около часа, он просто замер на месте посреди странного, довольно большого поля:
— Вот мы и пришли, — провозгласил он, остановившись возле нескольких округлых, словно бы обкатанных водой, валунов в рост человека, образовывавших некую обособленную группу, как бы отгороженную от остального пространства своим внешним видом и нелепой формой. Он довольно покивал головой сам себе и, разведя руки в жесте гостеприимного хозяина встречающего долгожданного гостя на пороге дома, провозгласил: — Пришли!
Безымянный, насупившись, огляделся по сторонам: искривленные, изуродованные деревья с перекрученными, будто старческие суставы, ветвями; клочковатая, низенькая трава, разбросанная чахлым, беспорядочно-пестрым ковром на истерзанном и перепаханном покрывале буро-коричневой земли с бегущими в разные стороны паутинками-нитями непонятных, бледно-серебристых прожилок; выщербленные, покрытые частыми корявыми оспинами камни, словно бы от нечего делать разбросанные и вдавленные в почву в самых, казалось бы, неподходящих местах. Такой же самый пейзаж сопровождал путников на протяжении всего нынешнего перехода, да и вчерашний, надо заметить, не сильно от него отличался, разве что уродство было не столь очевидным и бросающимся в глаза.
Вздохнув, Безымянный обратил взор на техника и, с трудом сдерживая рвущееся наружу раздражение, поинтересовался:
— Пришли. Осталось понять куда?
— О, это весьма любопытное место! — загадочно улыбнувшись уголками губ, провозгласил техник. — Место утраченной памяти и забытых мифов. Сакральное, в некотором роде, место. Здесь тесно переплелись прошлое — далекое и не очень — и настоящее. Даже будущее пустило сюда глубокие корни! Будущее, возможное пока лишь как надежда, мечта о вероятности, к каковой стремишься всем сердцем, всей душой… и в которой отказывает себе разум, вынужденный ограничивать себя жестокими рамками в тщетной попытке избежать пагубных реалий окружающей действительности.
Александер помолчал некоторое время, ожидая дальнейших пояснений. Но их не последовало. Отчаявшись получить хоть какие-то дополнительные сведенья, он выругался сквозь плотно сжатые зубы и задал технику вопрос, который тот, очевидно, ждал:
— И что же это за место такое? — бесцветным тоном выдавил он.
Как же он устал от этой бесконечной игры полунамеков и скрытых смыслов. Устал до нервного зуда, до зубовного скрежета! Нет бы просто сказать, куда они, к демонам, приперлись и чего техникам от него, в конце-то концов, надо! Куда там! Как он ни пытался, как ни бился, стремясь разговорить Ви`атела и вытащить из него хоть какую-то информацию о цели предстоящей миссии, — всё оказалось тщетно! Проклятый техник или попросту отмалчивался, или отговаривался бессмысленными словами, или, вот как сейчас, загадочно улыбался, будто посмеиваясь про себя над скудоумием и недогадливостью спутника.
— Легенда! — вздев кверху палец, нараспев проговорил техник. — Грустная для одних, позабытая за ненадобностью — для других.
Безымянный никогда не отличался взрывным характером, как большинство его родичей, никогда не склонен был к немотивированному злу: ни в силу природных своих наклонностей, ни в меру обретенного опыта. Трудная жизнь, исполненная опасностей, печальный опыт прошлого с его болью, потерями и тоской, мудрость, обретенная в череде тяжких испытаний, — всё это выковало из него человека, не способного в угоду собственным эмоциям на поступок, противный разуму и тому кодексу чести, что он сам для себя выработал. Вот только за последние дни этот самый кодекс уже дважды подвергался преизрядному испытанию, проверке на прочность. Впервые это произошло, когда он, бросившись, точно несмышленый юнец, в омут неведомой авантюры с головой, согласился на работу, предложенную техниками, не выяснив о ней ничего совершенно.
Второй случай произошел только что. Безымянный не считал себя человеком, способным на хладнокровное, предумышленное убийство. Да, ему, разумеется, приходилось убивать, в том числе и людей, и происходило это куда чаще, чем хотелось бы. Но даже казнь Сарги — этого полоумного маньяка, державшего в страхе несколько поселений в Запределье, — не являлась убийством как таковым. Там был поединок, схватка не на жизнь, а на смерть — но не убийство! Так что никогда, ни разу до сего мгновенья не возникало у Александера желания отнять жизнь у существа просто по той причине, что оно его безумно раздражало! Но сейчас он был всего в одном крохотном шажке, от того чтобы наброситься на Ви`атела — желательно сзади! — и попросту удушить его, выдавить то подобие жизни, что он имел.
Вероятно, техник как-то почувствовал настроение своего спутника, хотя тот ни единым жестом или словом не выдал бушевавших в нем эмоций. А может, ему самому надоела игра? Как бы то ни было, он отбросил прочь свой менторско-игривый тон и сказал:
— Когда завершился Восемнадцатый Поход Священного Гнева, твои предки согнали на это поле тех немногих техников, что ещё оставались в живых. Горстка изувеченных, истерзанных пытками и лишеньями, сломанных и разбитых узников — их и было-то не больше шести сотен! — в окружении тысяч конфедератов, закованных в экзоброню, сияющую на солнце, подобно звездам в безлунной тьме! Величественное зрелище вышло, надо полагать! Парад по всем правилам…
Техник зашелся в беззвучном смехе, но лицо его отражало отнюдь не веселье. В лице его, в каждой черточке обычно бесстрастной маски поселилось ныне только одно чувство, глубокое и необъятное, как сама Бездна, — ненависть! Жгучая, испепеляющая, беспощадная ненависть. Глядя в это искаженное лицо, Безымянный уже не в первый раз усомнился в собственном выборе и подумал: а не ловушка ли всё это? Хотя для каких целей она могла понадобиться техникам — он не представлял, что отнюдь не означало отсутствие таковой цели. Одно можно было утверждать с очевидностью: месть здесь ни при чем. Не того полета птица он сам, чтоб ради него устраивать весь этот спектакль.
Но на всякий случай он отступил на несколько шагов назад и приготовил пару парализующих информационных форм. Он даже начал окружать себя коконом энергетических потоков — чем бес не шутит, глядишь, прямо сейчас придется вступить в бой.
— Поле Милосердия… так называется это место! — Ви`ател, казалось, не заметил перемены, произошедшей в его спутнике, не различил его тревоги. Техник продолжил свой рассказ как ни в чем не бывало! — Поле Милосердия… твои предки действительно верили, в большинстве своем, что даруют моим предшественникам великую милость победителей — избавление от страданий! Забавно… — снова беспричинный, озлобленный смех, больше походящий на плач. — Ирония заключалась в том, что как раз здесь, на этом самом месте, располагается одна из самых больших лабораторий моего народа. Потаённая, сокрытая, заброшенная…
— Возможно, оттого Конфедерация и выбрала это место? — предположил Безымянный, стараясь разговором отсрочить момент неизбежного, как казалось ему, нападения.
Техник развернулся лицом к человеку, и взгляд его вновь вернул прежнее, осмысленное и даже в некотором роде умиротворенное выражение.
— Нет! — категорично заявил он. — Никогда Конфедерация не ведала об этом месте. Оно было покинуто задолго до тех времен, как наш народ подвергся гонению.
— В застенках «вопрошающих» очень хорошо умеют развязывать даже самые неразговорчивые языки, — усмехнувшись, возразил Безымянный. Он немного помолчал, а затем добавил: — Особенно, самые неразговорчивые. Мнемоники «алых» — спецы своего дела, и они способны вытянуть из любого сознания все, что им нужно.
Ви`ател равнодушно пожал плечами, словно и не было давешней, необузданной вспышки гнева.
— Не в этом случае, — весьма безмятежно проговорил он. — Как я уже сказал, «Кротовая нора» — так называется эта лаборатория — была покинута своими создателями очень давно. Техники, обитавшие в этом месте, оставили его около двух тысяч лет назад, сами же — бесследно сгинули. Где и когда — неизвестно. С тех пор и до момента, как мой клан обнаружил и заново открыл лабораторию, она находилась в глубокой консервации, окруженная защитным вакуумным куполом. Никто не знал о ней. Никто даже не подозревал о её существовании! Мы сами обнаружили её лишь недавно и при весьма необычных обстоятельствах, не оставляющих сомнений, что для всего остального мира её существование — тайна. Всего пять лет назад она находилась в замороженном состоянии.
