город, — это его более высокий заработок
за вычетом этой арендной платы[133]. Пока эта арендная плата ниже, чем разница в доходе, обусловленная разницей в производительности сельского и промышленного труда, люди продолжают переселяться в город. Но с ростом числа горожан растет и арендная плата. Процесс продолжается до тех пор, пока арендная плата не съедает всю разницу в доходе, обусловленную различием в производительности труда. По достижении этой точки стимулы к переезду в город исчезают; пользуясь жаргоном экономистов, мы «достигаем точки равновесия». Но гораздо интереснее, что теперь мы можем дать однозначный ответ на наш вопрос:
весь доход от агломерации присваивается в виде ренты собственниками земли. Хотел бы сразу заверить всех, кто находится ближе к правому краю политического спектра и у кого это рассуждение, может быть, вызвало какие-то возражения: это не марксизм, и Генри Джордж не был социалистом. Но он был глубоким экономистом; через много лет после его смерти два других экономиста доказали его вывод как теорему. Им хватило порядочности назвать ее «теоремой Генри Джорджа»[134].
Затем Генри Джордж задал второй вопрос, который в контексте нашей общепринятой экономической науки просто лишен смысла: «Имеют ли собственники земли право на этот доход?» Хотя этот вопрос непонятен для экономистов, он вполне понятен простому человеку. Чтобы ответить на него, не нужны никакие теоремы — нужно лишь практическое моральное рассуждение. Если нам нужно понять, заслужил ли человек тот или иной доход, мы ищем в прошлом какое-то его действие, обусловившее полученный им доход. Но когда мы пытаемся проследить источники агломерационного дохода, мы обнаруживаем, что действия, которыми он был обусловлен, совершались всем работающим населением города. Работая в городе, каждый житель вносил свой вклад в общий прирост производительности труда. Агломерационный доход создается взаимодействием больших масс людей и поэтому является коллективным достижением, которое приносит пользу всем. На языке экономистов такой результат именуется «общественным благом». Какую же роль сыграли в этом процессе собственники земли? Даже если они что-то делали, то с точки зрения этого вопроса они могли с таким же успехом просто загорать на пляже. Более того, нельзя исключать, что именно так они и тратили свое время. Они получали свой доход благодаря тому, что им принадлежит земля, на которой образовалась эта концентрация людей. Их собственная деятельность не играла в генезисе агломерационного дохода абсолютно никакой роли. На невнятном языке экономической науки такой доход называют «экономической рентой».
Важный момент состоит в том, что, согласно общепризнанным моральным нормам, собственники имеют меньше права на доход от удорожания их земли, чем если бы это удорожание было связано с их трудом или если бы оно соответствовало доходу на капитал, накопленный ими путем сбережений. Это не означает, что у них вообще нет никаких прав на долю в этом доходе. Как законные собственники земли, они имеют юридическое право на участие в агломерационном доходе. Но это право вступает в конфликт с коллективным заслуженным правом всех работающих жителей города. Всякий раз, когда возникает подобный конфликт обоснованных критериев, путь прагматизма заключается в том, чтобы искать компромисс, а не карабкаться на трибуны догматизма. Вот здесь-то и могут быть весьма уместны налоги. Предположим, что общество пришло к согласию относительно ставки налога на те доходы, в которых «заслуженность» и юридическое право совпадают: так, фермер создает продукт, право на который он заработал и которое в то же время вытекает из права его собственности на землю. Предположим, что такая общепризнанная ставка составляет 30%. Тогда ставку налога на доход от прироста стоимости земли, отражающего агломерационный процесс, нужно устанавливать значительно выше 30%. Это отражало бы то положение, что право собственника земли на этот доход значительно «слабее» права фермера на свой доход.
Собственно говоря, только через обложение агломерационного дохода и использование собираемого налога на нужды всего города те работники, чьим трудом этот дополнительный доход был создан, могут получить какую-то его долю: долю, которая, согласно приведенному выше рассуждению, вполне ими заслужена.
Идея Генри Джорджа стала одним из первых примеров применения практического рассуждения, основанного на различении ренты и других видов дохода по степени их «заслуженности». Он был достаточно добросовестным ученым, чтобы проводить различие между рентой от удорожания земли и доходом на капитал, который он считал морально оправданным. Таким образом, его взгляды не были ни марксистскими, ни популистскими.
Были ли они чудачеством? Ни в малейшей степени — здравый смысл его моральных доводов нашел широчайший отклик: его книга «Прогресс и бедность» была одной из самых продаваемых американских книг за весь XIX век.
Увы...
Хотя Генри Джордж предложил убедительные моральные аргументы в пользу высокого налога на доход от прироста стоимости городской земельной недвижимости и хотя его идеи имели широкий общественный резонанс, они так и не нашли должного практического воплощения. Люди, накопившие целые состояния благодаря тому, что принадлежавшие им земли оказались в центральных районах крупных городов, сопротивлялись обложению своих доходов. Они вовсе не выстраивали никакой противоположной моральной аргументации — они просто использовали часть своих стремительно растущих богатств на приобретение политического влияния.
В Великобритании герцог Вестминстерский, владевший значительной частью земель в центре Лондона, удобно устроился в палате лордов и стал богатейшим человеком в стране. Человек, главный бизнес которого был связан с торговлей земельной недвижимостью в Нью-Йорке, стал сегодня президентом США.
Но ввести такой налог никогда не поздно. Сегодняшний электорат намного лучше образован, чем во времена Генри Джорджа, так что формирование политической коалиции, способной преодолеть сопротивление сложившихся групп интересов, могло бы оказаться сегодня менее сложной задачей. Кроме того, с 1980-х годов наблюдается быстрое ускорение роста метрополисов, отражающее крупное повышение агломерационного дохода. Напомним, что такой доход есть следствие большого усложнения труда и связанного с этим роста профессиональной специализации. Таким образом, сегодня агломерационный доход, который можно было бы обложить налогом, несравненно больше, чем во времена Генри Джорджа, и то, что этот вопрос не нашел никакого выражения в публичной политике, становится все более противоестественным. Мы по привычке повторяем старые споры о налогах, вытекающие из наших идеологических установок.
Но мое «Увы...», вынесенное в подзаголовок этого параграфа — это не сожаление об отсутствии этого вопроса в сфере публичной политики. Оно — о том, что то же самое нарастание сложности труда, которое обусловило новый агломерационный доход метрополисов, лишило оснований и теорему Генри Джорджа. Его идея о том, что эти доходы можно уловить путем налогов на землю, больше не работает. Аргументы в пользу налогообложения этих доходов по-прежнему очень убедительны, но это требует «интеллектуальной» перестройки налоговой
