требующие близости к политическим центрам.
Устранение барьеров в международной торговле еще более увеличило выигрыш от сосредоточения лиц специализированных профессий в одних и тех же центрах, рынки для которых из национальных стали глобальными. Раньше главными потребителями услуг лондонских фирм были британцы; сегодня это весь мир. Таким образом, сегодня возникает спрос на услуги юристов еще более узкой специализации, что вызывает соответствующий рост их квалификации и эффективности их труда. Их доходы благодаря этому тоже растут очень внушительно.
В свою очередь, большая концентрация людей с очень высокими доходами создает спрос на разного рода услуги. Здесь важна близость: рестораны, театры, магазины сосредоточиваются в этих центрах, чтобы удовлетворять всякую прихоть людей, у которых куча денег и совершенно нет времени. Это сгущение роскоши создает новую гравитацию: сюда тянутся «global rich». Лондон, Нью-Йорк, Париж — это города, где живут миллиардеры, которые сделали свои состояния в других местах, но с удовольствием тратят их здесь.
Метрополисы становятся центрами процветания и благополучия.
Революция глобализации и упадок провинциальных городов
Совсем иначе развивалась ситуация в Шеффилде, Детройте или Лилле. Я помню, как всякий, кто оказывался в Шеффилде в 1960 году, говорил: «Господи, какой процветающий город!» В 1990 году этого уже никто бы не сказал.
Кластеры передовых компаний конкретных отраслей, подобные сложившемуся в Шеффилде в 1960-е годы, обладали крупными преимуществами по сравнению с потенциальными конкурентами, но вовсе не были неуязвимыми. Шеффилд не имел никаких естественных преимуществ для организации выплавки стали. Это производство возникло здесь когда-то благодаря рекам с быстрым течением, энергию которых использовали, чтобы вертеть шлифовальные круги; к XX веку его единственным преимуществoм оставалось то, что компании и квалифицированная рабочая сила уже были сконцентрированы здесь. Каждая компания оставалась здесь потому, что здесь оставались остальные. Производительность труда была высока, но это отражалось в ставках оплаты труда, поэтому компании не были особенно прибыльными.
В это же время на другой стороне земного шара, в Южной Корее, одной из «новых рыночных стран», зарождалась новая сталеплавильная промышленность. Создавая свой стальной кластер, эта страна опиралась на другое преимуществo: гораздо более дешевую рабочую силу. К 1980 году производить сталь в Южной Корее было уже несколько выгодней, чем в Шеффилде, и южнокорейские компании начинали обходить шеффилдские на мировом рынке. Шеффилдская сталеплавильная промышленность начала угасать, южнокорейская — расти. По мере того как шеффилдский кластер сжимался, сходило на нет и преимущество, обусловленное присутствием многих взаимозависимых компаний в одном месте (преимущество агломерации). Издержки поползли вверх. Напротив, издержки компаний южнокорейского кластера по мере его роста сокращались. Дальше все развивалось стремительно: шеффилдская металлургия, упоминавшаяся еще в «Кентерберийских рассказах» Чосера, поразительно быстро развалилась. Потомственные квалифицированные рабочие оказались без работы и каких-либо перспектив устроиться по специальности. Много людей были одновременно выброшены из привычной колеи их жизни, и эта человеческая трагедия была настолько тяжелой, что об этом был даже снят фильм «Мужской стриптиз». Трогательная и горькая самоирония героев фильма на фоне происходящей катастрофы хорошо отражает события тех лет. Это мой родной город, и эту перемену я пережил особенно остро, но тот же процесс повторился во многих некогда процветавших городах, таких как Сток-он-Трент, где пришел в упадок кластер керамических производств, созданный еще Джозайей Веджвудом. И конечно, все эти и многие другие примеры меркнут перед горькой судьбой, постигшей начиная с 1980-х годов американский Детройт.
Оживают ли такие города вновь? Идеологи правых считают, что без вмешательства государства рыночные силы в конце концов решают эту проблему. К сожалению, это не более чем идеологический постулат. Чтобы узнать, что происходит на самом деле, нужны исследования экспертов.
Рынок реагирует на упадок кластера, но не заменой его новым кластером. Первое следствие этого процесса — резкое падение цен на жилую и коммерческую недвижимость. Собственники жилья оказываются в ловушке: их долг по ипотеке превышает стоимость приобретенного жилья, а переезд в благополучные города осложнен тем, что жилье там намного дороже. Падение цен на коммерческую недвижимость может, конечно, привлечь в город какие-то виды бизнеса, но обычно это те его виды, которые составляют «подбрюшье» национальной экономики: местное складское хозяйство, дешевые производства, выживающие только при очень низких ставках аренды, или колл-центры, работающие в дешевых помещениях и нанимающие временных работников за небольшие деньги. С приходом в город таких предприятий цены на недвижимость и заработки отчасти восстанавливаются, но для самого города это тупиковый путь. Эти виды деятельности не требуют высокой квалификации, и работающее население города уже не имеет доли в доходах, обусловленных ростом производительности труда в результате растущей специализации[126]. Процветающие компании, разместившиеся в столичных регионах, по-прежнему находятся на передовых рубежах технологического прогресса, и благодаря этому заработки жителей этих регионов выше, но этот поток технологий и денег не доходит до депрессивных городов. Так, согласно американской статистике последних лет, высокооплачиваемые рабочие места на высокотехнологичных предприятиях все больше концентрируются в крупнейших кластерах[127]. Говоря более образным языком, «диффузия» технологий от лидирующих регионов к отстающим замедляется[128].
Так возникают депрессивные города.
Как быть с новым расслоением?
Приведенный выше анализ помогает понять, почему во всех экономически передовых странах столичные регионы стремительно развиваются, а многие провинциальные города оказались в состоянии унизительного упадка. Что можно с этим поделать? «Решений» предлагалось немало уже, все они хорошо знакомы. Идеологи «пекут» их в большом количестве, но их чрезмерный оптимизм — это путь в тупик.
Наиболее простые средства преодоления нового расслоения предлагали популисты. Поскольку всё это новые явления, они предлагают просто открутить часы истории назад. Их рецепт — протекционизм, который позволит обратить вспять процессы глобализации рынков. Прежде чем потешаться над этими рецептами, читателю всё же стоит подумать над тем, действительно ли всё это одна безнадежная глупость. Если для многих людей прошлое было в некоторых важных отношениях лучше настоящего, то стратегия восстановления прежней экономической системы могла бы и в самом деле оказаться чем-то разумным и безопасным. Но те же люди уже научились не принимать на веру легковесные заверения в том, что если они согласятся на очередные перемены, то всё закончится хорошо.
И все же стратегия, обращенная в прошлое, обречена на провал. Это связано прежде всего с тем, что «новые рыночные страны», такие как Южная Корея, создавшие новые экономические кластеры, завоевавшие мировое первенство, совершенно не заинтересованы в том, чтобы обращать время вспять. Глобализация позволила им добиться беспрецедентного сокращения бедности. Если Южная Корея будет и далее доминировать в сталеплавильной отрасли, никакие протекционистские меры не помогут Великобритании восстановить господство Шеффилда на мировом рынке. В лучшем случае Шеффилд
