Между тем конфликт Мелвилла с американским обществом имел давнюю историю. Начало его обозначилось уже в первых книгах писателя — «Тайпи» (1846) и «Ому» (1847).
Возникновение этих книг было окружено ореолом романтической легенды, что сделало их особенно привлекательными для читателей. В начале 1841 года Мелвилл ушел в море матросом на китобойной судне «Акушнет». Это было его второе плаванье. Перед этим юноша успел перепробовать много профессий. После того как его отец, состоятельный нью-йоркский коммерсант, разорился и умер, оставив жену и восемь человек детей без всяких средств к существованию, Герман в тринадцать лет поступил клерком в банк, батрачил на ферме, помогал старшему брату торговать мехами, учился землемерному делу, учительствовал в сельских школах. Свое первое плаванье из Нью-Йорка в Ливерпуль он описал впоследствии в автобиографическом романе «Редберн». Второй рейс оказался гораздо более драматичным. Возмущенный тираническими порядками на борту корабля и жестокостью капитана, Мелвилл со своим приятелем-матросом Тоби Грином решил дезертировать и осуществил этот замысел, когда «Акушнет» стал на якорь в заливе Нуку-Хива, у Маркизских островов.
Не зная местности, беглецы заблудились в горах, попали в непроходимые тропические заросли, сквозь которые принуждены были пробираться ползком, как змеи, преодолевали головокружительные пропасти и, наконец, вышли в долину, населенную тем самым племенем туземцев, встречи с которым они всячески старались избежать. Это были «тайпи», слывшие отъявленными людоедами. Они, однако, оказали пришельцам радушный прием, и Мелвилл прожил среди них около месяца. Описание этой «робинзонады» и размышления над сравнительными преимуществами естественной и свободной жизни «дикарей» и столь непохожей на нее собственнической «цивилизации» легли в основу книги «Тайпи», написанной Мелвиллом по возвращении на родину. Само это возвращение было сопряжено со многими опасностями и приключениями. Бежав от своих друзей-тайпи, чьи каннибальские повадки не могли его не тревожить, несмотря на все их гостеприимство, Мелвилл был взят на борт австралийского китобойного судна «Люси Энн». Команда «Люси Энн» взбунтовалась; Мелвилл в числе других мятежников был высажен на остров Таити, где находился под стражей, пока не закончилось разбирательство дела. Только в августе 1843 года ему удалось снова поступить матросом на американский военный корабль, направлявшийся из Гонолулу в США. Эта автобиографическая канва была использована Мелвиллом в книге «Ому», служившей продолжением «Тайпи».
Обе эти книги имели большой успех. Большинство читателей, однако, восприняло их просто как увлекательный рассказ о путешествиях и приключениях в далеких заморских краях. За Мелвиллом на всю жизнь прочно укрепилось прозвище: «Человек, который жил среди людоедов». Между тем и «Тайпи» и «Ому» представляли собой нечто более значительное, чем простой путевой дневник. Трудно сказать, каков именно был сравнительный удельный вес поэтического вымысла и подлинных фактов в этих книгах. Но несомненно то, что и в «Тайпи» и в «Ому» проявились и социально-утопические идеи молодого писателя, противопоставлявшего порокам буржуазного мира естественную, гармоническую и человечную — да, человечную, даже несмотря на каннибализм! — жизнь «дикарей», не знающих ни частной собственности, ни эксплуатации, ни имущественного неравенства. Недаром английский критик из журнала «Атенеум» обратил внимание на сходство первых книг Мелвилла с романтической поэмой Байрона «Остров», где также на основе документальных данных была воссоздана история взбунтовавшихся моряков, которые впервые приобщились к свободе и счастью среди первобытных полинезийских племен.
Очеловечил темнокожий белых,В гражданственном устройстве озверелых, —
писал Байрон.
Социально-утопические идеи носились в воздухе в США в то время, когда молодой Мелвилл, вернувшись из своих скитаний, писал «Тайпи» и «Ому». Именно к 1841–1847 годам относится существование знаменитой общины «Брук-фарм», устроители которой надеялись осуществить программу Фурье, сочетая совместный труд на общинной земле с интенсивной творческой духовной жизнью. Эксперимент «Брук-фарм» потерпел неудачу, но оставил все же глубокий след в истории американской демократической культуры. То же можно сказать и о другом замечательном социально-утопическом эксперименте, предпринятом в одиночку Дэвидом Генри Торо в 1845–1847 годах, когда он попытался «отключиться» от всех связей с миром «чистогана». В книге «Уолден, или Жизнь в лесу» Торо рассказал о том, как, подобно новому, добровольному Робинзону, он поселился в лесной глуши, в собственноручно построенной хижине, и жил своим трудом, питаясь овощами, выращенными на распаханной им самим целине, и рыбой, выловленной в озере. Торо умер от туберкулеза, но его книга и идеи, в ней воплощенные, живут и поныне.
Противопоставление власти доллара иных, естественных и гармонических форм человеческого общежития, не оскверненных ни ханжеством, ни расчетом, составляет подтекст обеих первых книг Мелвилла. Как замечает советский исследователь творчества Мелвилла Ю.В. Ковалев, читатель «Тайпи» и «Ому» скоро начинает сомневаться — «так ли прост этот матрос, как он хочет казаться».[162]
Да, признает Мелвилл, тайпи пожирают тела убитых врагов; но разве цивилизованное общество не обрекает своих собственных граждан на стократ худшие муки? «Дьявольское хитроумие, с каким мы изобретаем всевозможные смертоносные орудия, мстительная злоба, с какой мы ведем наши войны, сеющие горе и опустошение, — разве этого не достаточно, чтобы охарактеризовать цивилизованного человека как самое свирепое животное на земле?» Когда Мелвилл составлял язвительный перечень всех «благ» цивилизации, каких лишены жители Маркизских островов, ему, наверное, вспоминались горькие, хмурые годы его отрочества после разорения и смерти отца. Там нет «…ни опротестованных векселей, ни назойливых кредиторов, ни крючкотворов-адвокатов; нет бедных родственников, стыдливо занимающих место за чужим столом; нет неимущих вдов с детьми, живущих впроголодь на подачки холодных филантропов, нет нищих, нет долговых тюрем, нет надменных и жестокосердых набобов, — одним словом, нет Денег! Этот „корень всех зол“ неизвестен в долине».
Труд туземцев — постройка лодки, добывание огня, рыбная ловля, полировка украшений — легок и весел, как забава.
Прелестная Фэйевей — героиня «Тайпи» — живое воплощение расцвета естественной человечности. Мелвилл вспоминает ее «странные синие глаза», то непроницаемые, то сверкающие, «как звезды», ее темно-каштановые кудри, ниспадавшие на обнаженную грудь, ее нежную кожу. Но он отчаивается передать словами все очарование этого юного существа. «Дитя природы», она выросла среди вечного лета, вскормлена «простыми плодами земли» и, главное, наслаждалась всю жизнь «совершенной свободой от забот и тревоги». Отсюда — ее неповторимая грация; она кажется сама частью того водопада, в струях которого купается, частью моря, по которому стремит свой челн, обратив в парус свою легкую одежду… Ни в одной из своих позднейших книг, посвященных «цивилизованной» Америке, Мелвилл не создал женского образа, который мог бы сравниться с поэтической фигурой Фэйевей.
Критическое отношение к буржуазной цивилизации, проявившееся уже в первых книгах Мелвилла, обостряется в дальнейшем. Его роман «Марди» был сложной философско-политической аллегорией, полной сатирических намеков на современность. Фантастические странствия героев в тщетных поисках похищенной Йиллы (Свободы? Красоты? Гармонии бытия?) приводили их в разные страны. В надменной Доминоре угадывалась Англия. Эта страна несметных богатств кажется сперва прекрасным зеленым садом. Но в ней слышны стоны голодных: «Хлеба! Хлеба!» Люди со связанными за спиной руками (безработные) ропщут на машины, которые по воле злого волшебника (капитала) лишили их работы. Стучат колдовские станки, бьют о наковальни тяжкие молоты, жужжат веретена в зловещей пещере, где нет больше места людям. Толпа повстанцев с красными знаменами, вооруженная дубинами, молотами и серпами, осаждает королевский дворец. Но их предводители — шесть коварных масок — заманивают восставших в ловушку, на верную смерть, — это были предатели, подкупленные королем… Здесь, как и во многих других главах «Марди», можно уловить прямые отголоски недавних политических событий в Европе. Разгром чартизма, поражение революций 1848–1849 годов глубоко потрясли Мелвилла, и он воссоздал их в романтически-сказочных образах своего романа.
А Америка? Ее можно легко узнать в аллегорическом изображении Вивенцы. Подплыв к ее берегам, путешественники читают на арке, под которой возвышается статуя богини — покровительницы Вивенцы, горделивые слова: «В этой республиканской стране все люди рождены свободными и равными». Но, приглядевшись внимательней, они замечают в углу другую надпись: «За исключением племени Хамо». «Это аннулирует все остальное», — восклицают путники.
