Всунув голову в квартиру, я чуть не заорала от ужаса. На полу лежала Валентина. Ее ноги упирались во входную дверь, не давая той раскрыться до конца.
– Тина! – вскрикнула я, роняя покупки.
Прозрачный пакет разорвался, и большой кусок свежей печенки упал прямо перед ней. Но мне было не до субпродуктов.
– Господи, что же случилось, – причитала я, влезая в коридор. – Тина, тебе плохо?
Но гостья молчала. Надо срочно позвонить Кате. Вроде у Тины больная щитовидка, и может случиться приступ или шок или не знаю, как это называется! Она ведь целыми днями лопала шоколад…
Я встала на колени возле нее и почувствовала, как по спине быстро-быстро побежали огромные, размером с кулак, мурашки. На лежавшей красовалась симпатичная, нежно-розовая кофточка-стрейч, угрожающе натягивающаяся на мощном бюсте. С левой стороны, прямо по центру груди, виднелось небольшое отверстие и несколько капель крови.
Стараясь не завизжать от ужаса, я схватила трубку и начала бестолково жать кнопки, вызывая «Скорую помощь» и Володю Костина.
Договорившись со всеми, я принялась дуть Тине в лицо. Мопсы жались к моим ногам, Рейчел тихо подвывала, сидя на пороге гостиной.
– А ну, замолчи! – рявкнула я, чувствуя, как тело наливается свинцовой усталостью.
Судя по всему, дело плохо. Пуля, очевидно, попала в самое сердце, а вся кровь от раны пролилась внутрь. Похоже, Тина мертва. Но кто и зачем стрелял в нее? Да у нее и знакомых никаких в столице нет!
Но не успела я зарыдать над бездыханной Валентиной, как тело шумно вздохнуло и село.
– Куда? Что? – пробормотала жертва, тряся головой. – Ой, болит!
– Где? – глупо спросила я. – Где болит?
– Здесь, – прошептала Тина, прикладывая руку к левой груди, – тут жжет!
Она попыталась встать на ноги.
– Сиди, – испугалась я, – сейчас врач приедет.
– Голова кружится, – пробормотала девушка, все-таки поднимаясь и хватаясь за косяк, – пойду лягу.
– Ой, не ходи, – бестолково суетилась я, не зная, стоит ли говорить ей о ране.
– В кровати лучше, – пробормотала Тина, и тут раздался звонок.
В прихожую вошли двое – мужчина и женщина.
– Что у нас тут? – осведомился врач, равнодушно оглядывая коридор.
– Огнестрельное ранение левой груди, – выпалила я, показывая на Тину.
– У кого? У нее? – изумился доктор. – Она стоит?
– Наверное, шок, – пояснила я.
Врач подергал носом, удостоверился, что от меня не пахнет, и резко велел:
– Показывайте, где болит?
– Здесь, – завела Тина, – здесь, печет очень!
Увидав рану, сотрудники «Скорой помощи» тут же сменили тон. Женщина побежала за носилками, Валентину со всеми предосторожностями вкатили в автомобиль и, пугая водителей сиреной, «Скорая» понеслась по проспектам. Фельдшерица поставила Тине капельницу. Я воспользовалась моментом и шепнула:
– Она выживет?
– Честно говоря, – тоже шепотом ответил врач, – не понимаю, отчего она до сих пор не умерла и даже стояла. Первый раз с таким сталкиваюсь.
Машина неслась, игнорируя красный свет. Меньше десяти минут понадобилось нам, чтобы добраться до приемного покоя.
Мое детство в основном прошло в постели. Может, меня слишком кутали или организм достался от природы хилый, но всевозможные болячки просто преследовали меня. Корь, коклюш, ветрянка, свинка… Но в больнице я не лежала ни разу и сейчас была поражена слаженностью действий врачей.
Откуда ни возьмись прибежало несколько человек в белых и синих пижамах. Каждый занимался своим делом. Кто-то стаскивал с Тины одежду, кто-то делал укол, а самый молодой, но, очевидно, главный, сурово поинтересовался:
– Что тут?
– Проникающее огнестрельное, – зачастила толстая женщина, – давление 60 на 90, пульс 75, температура нормальная, в сознании, показатели стабильны…
– В сознании, – протянул эскулап и велел: – Быстро все, кровь, и в экстренную.
Каталку с Тиной споро повезли в глубь здания, я бежала за ней до тех пор, пока вся камарилья не влетела в стеклянные двери с надписью «Операционный блок».
– Вам туда нельзя, – сурово заявила носатая девчонка в огромном колпаке, – сядьте здесь.
– Где? – спросила я, оглядывая абсолютно пустой коридор.
– Ну не знаю, – обозлилась девчонка, – где-нибудь.
Томительно потекло время. Из операционной не доносилось ни звука. Часы, висящие над входом, равнодушно щелкали минутной стрелкой. Наконец раздался громкий шепот, я с надеждой глянула на наглухо закрытые стеклянные двери, но звук шел с другой стороны. Я обернулась. Прямо по коридору двигались Володя Костин и Слава Самоненко.
– Ну, – громче, чем следует, поинтересовался майор, – что произошло? Мы приехали, коридор в пятнах крови, дверь не заперта, и собаки, перемазанные до ушей кровищей. Уж не хочешь ли сказать, будто мопсы сожрали Тину?
Слава захихикал. Я разозлилась на милицейскую бесцеремонность и сердито ответила:
– Крови никакой не было, только крохотная дырочка слева.
– Не знаю, – вздохнул Володя, – вся прихожая измазана, словно раненую возили по полу. Она где лежала?
– Сначала ногами к двери…
– Что значит – сначала? – удивился Слава. – Ты ее перекладывала? Ужасная глупость! Человека с подобным ранением не следует трогать! Вот почему столько крови на полу!
– Вечно, Лампа, ты хочешь как лучше, а получается как всегда, – припечатал Костин.
Я принялась бестолково отбиваться:
– Кровь, наверное, от печени!
– От чего? – нахмурился Володя.
– Ну я вошла, увидела Тину на полу и от испуга уронила печень!
– Чью? – полюбопытствовал Слава.
Я уставилась на него во все глаза.
– Коровью, то есть говяжью, вернее, телячью…
– Хорошо хоть не свою, – вздохнул Володя.
– Никак в толк не возьму, – гнул свое Самоненко, – печень откуда?
– Из магазина. Купила к ужину, вошла домой, перепугалась, выронила пакет, он разорвался. Собаки не растерялись и съели.
– А, – протянул Самоненко, – так бы и объяснила, мы сначала черт знает что подумали.
Что? Что, интересно, можно предположить в данной ситуации? Неужто и впрямь решили, будто у меня отвалилась печенка? Ну не идиоты?
– Ладно, – махнул рукой Володя, – с этим разобрались. Значит, ты принялась перекладывать беднягу…
– Нет, она сама встала.
– Как?
– На ноги, вернее, сначала села, а уж потом поднялась.
– С огнестрельным в груди? – в один голос вскричали Костин и Самоненко.
Я пожала плечами:
– Прислонилась к косяку, пожаловалась на жжение слева, крови, правда, совсем не было, а тут и врачи подъехали.
Повисло молчание. Потом Слава пробормотал:
– Во, блин, баба дает! Может, она терминатор? Ты бы, Вовка, встал?
– Не пори чушь! – рявкнул Костин.
В ту же секунду стеклянные двери распахнулись, вышел долговязый парень с эмалированным лотком и поинтересовался.
– Мамонтова Валентина ваша?
– Да, – закивала я, – как она?
– Такое вижу впервые, – ухмыльнулся хирург, – много чего было, но подобное! Кстати, хотите взять на память?
И он подсунул мне под нос лоток. В эту же секунду я заорала дурниной и попыталась отскочить.
– Что это? – железным голосом осведомился Слава. – Ты, доктор, сдурел? Какие-то ампутированные части подсовываешь.
– Я бы на месте Мамонтовой хранил вот это всю жизнь! – с чувством провозгласил хирург.
– Да что там, черт возьми? – вскипел Костин.
– Силиконовый протез, – пояснил доктор, – вообще-то крайне вредная для женского организма вещь, но Мамонтовой она жизнь спасла.
– Не понял! – вновь завел Слава.
– Объясняю, – поднял вверх палец доктор, – некоторые женщины не довольны размером груди. Ну нет у них округлостей. Чтобы сделать бюст побольше, они идут на болезненную и совсем не безопасную для организма операцию – вставляют силиконовый протез. На ощупь – грудь как живая. Почти весь Голливуд с резиной бегает, и наши начали. Размер – не ограничен, вот Мамонтова просто арбузы запихнула!
– Ясно, – откликнулся Володя, – пуля…
– Застряла в протезе, – радостно сообщил доктор, – мы, конечно, силикон убрали, шовчик наложили. У больной гематома, ушиб, но – жива! Вот кабы не страсть к чудовищному бюсту, сейчас бы в морге отдыхала, ну что, берете на память?
– Спасибо, не надо, – пробормотала я, – а вторая грудь большой останется?
– Слушайте, дама, – обозлился хирург, – тут оказывают экстренную помощь. Оклемается, обратится в косметическую клинику, а мы сиськами не занимаемся.
– Говорить она может? – влез Слава.
– Завтра с утра, – заявил доктор, – посещения с девяти.
– Мы из милиции, – пояснил Самоненко.
– А хоть из Администрации президента, – хмыкнул эскулап, – здесь командую я. Сказал завтра – значит, завтра.
– Ладно, не кипятись, – вздохнул Слава.
– Между прочим, я спокоен, как камень, – начал наливаться краснотой хирург.
