пола до потолка, разделённые белыми классическими колоннами. В каждом окне, как в витрине, стояли манекены в элегантных платьях. Красное, жёлтое, голубое…
Но Эмбер остановилась напротив чёрного.
О, Лучезарная! Это же не платье, это просто мечта!
Лаконичное чёрное платье, с открытым верхом и летящей, чуть мерцающей юбкой было будто специально создано для танцев. И для таких изящных девушек, как она. На мгновенье Эмбер представила, как шёлк юбки скользит по ногам и взмывает вверх во время движения, и воображение тут же дорисовало образ роковой красотки: алые губы, бриллиант на шее…
В Тиджуке была одна портниха, которая скупала в богатых домах старые вещи, латала, перелицовывала, перешивала, создавая из них вполне приличные наряды. Вот у неё Эмбер чаще всего и покупала и меняла подходящие платья по сходной цене. Те, что нужны были в её работе. Зачем переплачивать за платье, если оно на один раз?
Но сейчас при виде этого тончайшего, мерцающего серебряными искрами шёлка, она вдруг утратила весь свой практицизм. Это, быть может, дело всей её жизни, так почему не устроить себе праздник в доме врага? Да и это не просто дом, это особняк гранда, она не может появиться там в наряде, перешитом из старья!
В ноздрях приятно защекотало предчувствие какого-то триумфа, и Эмбер не смогла удержаться. Иногда нужно потакать своим слабостям, чтобы жизнь не казалась совсем уж невыносимой. Может же она хоть один раз побыть настоящей сеньорой? Приехать в карете, с пригласительным на тиснёной бумаге и в этом, скорее всего, безумно дорогом платье. И, благоухая духами, кокетливо улыбаться мужчинам из-под шёлковой маски. А деньги… Граф Морено оплатит эту её маленькую слабость. В конце концов, ей полагается компенсация — он ведь собирается её убить.
− Ах, Ваша светлость, почему бы вам не раскошелиться на это платье? — пробормотала она, и, оторвав взгляд от витрины, уверенно открыла дверь.
Она представила, как войдёт в ворота особняка Вилла Бланко, и внезапно подумала о сеньоре Виго де Агиларе. Интересно, умеет ли он танцевать?
Ну конечно, умеет, он же гранд! Что-то такое же чопорное и неспешное, как весь их дом.
Эмбер даже усмехнулась этой странной мысли. И чего бы ей думать об этом? Ей некогда будет танцевать. И уж точно не с сеньором де Агиларом. Танец со злейшим врагом — это глупейший поступок. А она вовсе не дура.
Но отогнать возникший в голове образ танцующей пары ей удалось с трудом.
Как и ожидалось, дело не ограничилось только платьем, пришлось взять ещё и атласные перчатки, и шёлковые чулки, и маску, и плюмаж из перьев. Эмбер пришлось соврать, что это всё подарок для родственницы дона Алехандро, которая приедет на фиесту.
Туфлями она тоже обзавелась, и в парфюмерной лавке не удержалась от того, чтобы купить кое-какие приятные мелочи: маленькую склянку духов, помаду, средство для укладки локонов…
Странное будоражащее ощущение предстоящего праздника разлилось по венам, наполняя душу каким-то неожиданным шкодливым весельем. И она чувствовала себя в этот момент не воровкой, собирающейся на самое дерзкое ограбление века, а девицей на выданье, которая готовится к своему первому балу.
И лишь когда Эмбер села в коляску, то поняла, что везти свои покупки в дом Агиларов ей нельзя. Их может кто-нибудь увидеть, да и где их спрятать? Она задумалась на мгновенье, но решение пришло само собой.
− Авенида Наранья, − бросила она кучеру.
В огромной сейбе, что растёт за воротами Флёр−де−Азуль, есть большое дупло. Там она сегодня и спрячет свои покупки, а завтра…
Завтра она вернётся туда. Завтра она встретится со своим прошлым лицом к лицу. Именно там, в её настоящем доме, в день фиесты, куколка и превратится в бабочку.
*Камалео — от исп. Camaleón (хамелеон) — эйфайр на службе у знати, в обязанности которого входит поиск эйфайров в окружении хозяина. Своеобразный телохранитель. Вымышленный термин.
Глава 19. Наживка
− Ну? И кто из нас тут сыщик? — с усмешкой спросил Виго, глядя на то, как Морис пытается читать вслух на иберийском.
− Дурная шляпа! — пробормотал тот и подал бумаги Виго. — Я вообще-то неплохо знаю иберйский, уж я-то читал документы в Департаменте сыска, но это! Это не иберийский! Это чёрт знает, что за язык аборигенов!
− Это не тот иберийский, на котором говорят в Старом свете или на севере, тут свой диалект, да и тут добрая половина каджунских слов, к тому же, это писал юрист, − произнёс Виго, забирая бумагу и расправляя её края. — А у юристов язык особый.
Коляска тронулась, и Виго погрузился в чтение.
Завещание, копию которого, любезно переписанную помощником нотариуса, Морис принёс из конторы вчера, делило всё имущество дона Алехандро де Агилара между его братом Диего и сыновьями Виго и Домеником. Также там упоминались вполне приличное приданое для Оливии и Изабель, содержание донны Виолетты, в случае смерти супруга, благотворительные взносы, пособия для любимых слуг и прочие, совершенно обычные для подобного документа выплаты. И если смотреть на это завещание непредвзято, то самым большим выгодоприобретателем от смерти дона Алехандро становился его старший сын. То есть Виго де Агилар. Донна Виолетта получала весьма скромное содержание, по сравнению с которым её нынешнее положение было гораздо более выгодным.
− Теперь понятно, почему моя мачеха не отходит от его постели, для неё лучше, чтобы отец остался жив, − Виго протянул документ обратно Морису, и тот убрал его в папку. — По крайней мере, её мы можем выбросить из списка подозреваемых. Из всей нашей семьи смерть моего отца ей наименее выгодна. А знаешь, что очень странно? Отец сказал, что лишит меня всех денег, если я уеду. Но я всё равно уехал. Мать оставила мне кое-что, но в основном я зарабатывал сам. И я был уверен, что от отца мне достанутся только эполеты и кираса нашего деда, да и то в насмешку. С чего вдруг такая щедрость?
− Ну, дон Алехандро мог и раскаяться, − усмехнулся Морис. — Шли годы, он старел, мудрел и понял, что сын есть сын. А вот история с этим бриллиантом, скажу по чести, всё ставит с ног на голову. И когда я сюда только приехал, то думал, что это всё же дело рук крылатых кровососов, а вот теперь я в сомнениях. М-дя, − Морис положил папку на сиденье рядом с собой и скрестил на груди руки. — Знаешь, может, тут дело и не в законе о резервации? Может, это
