«Не туда тебя повело, – одернула себя Волина. – Сейчас ты ударно поредактируешь, а вечером расслабишься в приятной компании». Она вернулась к тексту, пытаясь не думать о предстоящей встрече.
Она полностью погрузилась в работу, отлавливая и сокращая пафосные моменты и длинноты. Вике нравились книги, где нет ни одного лишнего предложения, ни одного лишнего слова. В своем романе она нещадно удаляла все, без чего история могла обойтись. Герой огляделся по сторонам. А мог ли он не оглядеться? Что изменил тот факт, что он огляделся? Это как-то влияет на сюжет? Или на душевное состояние героя? То, что он огляделся по сторонам, как-то изменит направление его мыслей и затем отразится на поступках? Даст читателю намек на какую-то идею? Нет? Значит, удаляем! Ибо незачем бессмысленно оглядываться по сторонам. Была бы Волина поотчаянней, она весь роман сократила бы до абзаца, а абзац до заголовка.
В 20.00 в квартиру позвонили. Вика поспешно сохранила файл, подошла к двери и посмотрела в глазок. Затем повернула замок и с улыбкой пригласила Организатора войти.
Марина откинула капюшон худи назад, сняла кроссовки и огляделась:
– Уютно у тебя.
– Ничего особенного, – пожала плечами Вика. – Пойдем сразу на кухню. Я торт купила.
– Это ты зря. Хотя он же, наверное, диетический?
Вика хихикнула, увлекая ее за собой:
– Разумеется, диетический. Разве бывают другие торты?
Марина устроилась на удобном мягком стуле и молча смотрела, как Вика крутится у буфета, достает чашки и ложки… Сейчас она выглядела совсем иначе, чем в день их знакомства. Ни следа от былого отчаяния. Глаза веселые, наглые. Движения уверенные. На мгновение Марина выпала из реальности, окунувшись в воспоминания.
Когда это было? Года три назад? Популярность «Waterfall» набирала обороты, почти все свободное время Илья проводил на репетициях и возвращался домой усталый и счастливый. Стояло начало марта, еще лежал снег, и было холодно, но в воздухе уже пахло весной. Марина уговорила Илью снять за городом маленький уютный коттедж и провести там все выходные, расслабиться, отдохнуть от суеты.
Домик был деревянный, под старину, но со всеми удобствами. Весь второй этаж занимала огромная спальня, устланная овечьими шкурами. Вместо кровати у окошка возвышалась плотная перина и гора подушек. Первый день они спускались вниз только чтобы поесть, и снова поднимались в спальню, где катались по полу, хохотали и занимались любовью.
В гостиной на первом этаже горел камин. Они сидели в старинном кресле, закутавшись в шерстяной плед, смотрели на огонь и слушали, как потрескивают дрова. Обстановка была столь умиротворяющей, что Илья даже не включал плеер, с которым никогда не расставался. Музыка была бы лишней.
Марина разомлела в тепле. Плотнее прижалась к Илье и прошептала, как сильно его любит.
– И я тебя, – он помолчал и потом неожиданно добавил: – Можно тебя кое о чем попросить?
– Конечно, – она с любопытством подняла глаза.
Илья долго подбирал правильные слова и начал издалека:
– В моей жизни сейчас все хорошо. Ты знаешь, раньше я метался от одного занятия к другому, не зная, что предпочесть. С твоим появлением в моей жизни появились порядок и смысл. Я помню, как однажды ты сказала: «Когда не знаешь, что делать, делай то, что у тебя получается лучше всего…»
– Это не я сказала, а Наполеон Хилл.
– Неважно, кто, – скривился Илья. – Услышал-то я эту фразу от тебя. И она здорово мне помогла. Что я терял от того, чтобы попробовать всерьез заняться музыкой? Я даже не рисковал ничем, по большому счету. И это сработало!
Марина молчала, боясь пропустить хоть слово. Илья редко откровенничал.
– Теперь, когда у меня есть любимое занятие, которое приносит мне не только радость, но и деньги, я иногда думаю… – он запнулся, не зная, как сказать.
– О чем? – мягко спросила Марина. – О чем ты думаешь?
– А если это однажды закончится? – выпалил Илья и тут же добавил: – Возможность сочинять музыку примиряет меня с действительностью. Но что, если однажды я возьму в руки гитару и не смогу ничего сочинить?
– Уверена, этого никогда не случится, – с жаром возразила она.
Илью не удовлетворил подобный ответ.
– Если вдохновение уйдет, это будет катастрофа, – помрачнел он. – Я не хочу стать одним из тех, кто когда-то был талантлив и успешен, но постепенно сдулся, превратился в заурядного, жалкого человечишку, способного лишь смаковать прошлые заслуги.
Этот пессимистический порыв был настолько не в духе Ильи, что Марина встревожилась. Отстранилась и посмотрела в его глаза:
– О чем ты хотел попросить меня?
– Когда я больше не смогу сочинять музыку, убеди меня, что это не конец света. У тебя уже получилось однажды внушить мне необходимость посвятить себя музыке. Думаю, внушить обратное будет не намного сложнее.
Марина куснула губу и абсолютно серьезно проговорила:
– У меня есть идея получше. Если ты когда-нибудь утратишь вдохновение, то я сделаю все возможное, чтобы вернуть его.
Илья улыбнулся и поцеловал ее в щеку:
– Милая.
– Ты не понял, – она покачала головой. – Я правда обещаю тебе. Я обязательно что-нибудь придумаю. На преступление пойду, если понадобится.
Илья заметно развеселился:
– И как же преступление повлияет на мою способность к сочинительству?
Она пожала плечами:
– Не знаю. Подумаю об этом, когда придет время. Просто хочу, чтобы ты был на этот счет спокоен. Я ведь тебя никогда не подводила. Ты музыкант и всегда им останешься.
– Обожаю тебя, – Илья обнял ее, порывисто встал и понес вверх по лестнице, придерживая за бедра. Он не воспринял ее обещание всерьез и забыл о нем уже на следующий день.
Но Марина не забыла.
Труднее всего было решить, что время пришло. Когда у Ильи начались трудности с творческим процессом, она до последнего отказывалась придавать этому значение. Мало ли, какие периоды бывают в жизни. Он перетрудился эмоционально и физически, ему нужно отдохнуть и восстановить силы. Проходил месяц за месяцем, но ситуация не менялась. Сперва Илья регулярно садился за синтезатор, наигрывал мелодии, пытаясь ухватить идею. Но ничего не получалось. И однажды он перестал пытаться. Опустил руки. Но даже тогда Марина все еще боялась смотреть правде в лицо.
Он отдалялся. Они все реже занимались сексом, все меньше разговаривали по душам. Марина никогда не шпионила за мужем. Не изучала тайком контакты в его телефоне, не читала переписку, не обыскивала карманы, не подбирала пароль к электронной почте. Она почувствовала сама, когда он начал ей изменять. Она знала, что от известного музыканта глупо требовать верности. Редкий мужчина устоит перед толпами молоденьких поклонниц, готовых удовлетворить любой каприз своего кумира. Она ожидала подобного и восприняла бы это спокойно, если бы речь шла исключительно о физической измене. Но здесь крылось кое-что другое. Кое-что пострашнее. Вместе с музыкой из их отношений уходила близость.
Марина долго не признавалась себе, что постепенно становится чужой для собственного мужа. Он находился рядом, но как будто не замечал ее присутствия. Наверное, ей стоило намекнуть, как ей обидно. Но нежелание выглядеть истеричной, ревнивой собственницей останавливало ее. Она стискивала зубы и продолжала сохранять самообладание.
В один из дней, уходя куда-то по делам, Илья обхватил ее за плечи и поцеловал в висок. Это был правильный, выверенный до миллиметра жест. Марине показалось, что ее обнимает робот. Она с ужасом поняла, что расставание – всего лишь вопрос времени. Сам Илья этого еще не осознал, но довольно скоро мысль о разводе посетит его голову. Потеря вдохновения, как зыбучие пески, утягивала за собой все ценное, что было в его жизни. И она, Марина, не являлась исключением.
Нужно было действовать немедленно. Пока еще оставался шанс все исправить.
Марина долго смотрела на номер в телефонной книжке. Она искренне полагала, что никогда не позвонит этому человеку. Никогда не воспользуется возможностью, которую тот однажды предложил. Она знала, что он выполнит свое обещание. В любое время, когда ей понадобится помощь. Дальнейшая судьба зависела от одного-единственного разговора. Марина колебалась, но все-таки позвонила Давиду.
Он ответил сразу и предложил встретиться в тот же вечер. Они сидели за столиком в кафе, она смущалась, крутила и ломала зубочистки. Она готова была провалиться сквозь землю – столь неловко себя чувствовала. Давид терпеливо ждал, затем накрыл ее пальцы своей ладонью и одобряюще похлопал:
