Вдруг что-то ударило по слуху Билла, пробудив его от поверхностного, тревожного сна. Билл несколько секунд приходил в себя, пытаясь определить, что же его разбудило. Он сразу понял, что что-то изменилось, но не мог понять, что именно. Наконец Билл отчетливо услышал хруст, раздавшийся откуда-то из-под колес телеги. Звучало так, будто она катилась не по камням, а по чему-то хрупкому, не выдерживающему ее веса. Медленно Билл приподнялся и посмотрел через бортик телеги, но ничего не смог разглядеть в кромешной тьме. Он лег обратно и почти уже заснул, когда хруст повторился снова, а после еще и еще. Теперь каждый поворот колеса сопровождался хрустом.
Кряхтя Билл встал на колени и, порывшись в кармане, нащупал спичку рядом с табакеркой. Билл, как и большинство разбойников, курил, но весь его курительный табак давно сошел на нет, и свернуть папироску было не из чего. Билл помнил, что одна или две спички, завалялись у него в кармане. Коробок он потерял, так что зажигать спичку пришлось ногтем, который у Билла — этого древнего ископаемого — был тверд, как камень. Первая спичка сломалась, и Билл, чертыхнувшись, выбросил ее во тьму. Хруст под колесами продолжался, он уже не стихал. Телега начала трястись, чего раньше с ней не случалось. По всему выходило, что она наехала на что-то, и Билл хотел выяснить, чем это что-то было, поэтому достал из кармана вторую спичку. Прямо перед тем, как зажечь ее, он услышал голос своей давно почившей матушки. Она напевала мотив колыбельной, слов которой он не помнил, но мелодию узнал бы из тысячи, под ее пение Билл засыпал в детстве. На глаза старика навернулись слезы, он и подумать не мог, что это могло быть предупреждением ему или преддверием к чему-то страшному.
Ноготь чиркнул о головку, вспыхнуло пламя, и Билл перегнулся через бортик, чтобы лучше видеть, когда же он рассмотрел источник хруста, то так испугался, что едва не свалился вниз. Дно ущелья было завалено костями. Птичьи, звериные, человеческие: черепа, хребты, ребра, кости таза, конечностей — все это хрустело и перемалывалось колесами телеги. Останки были разной давности, некоторые покрывал желтый налет, другие были белыми, как мука, третьи имели на себя кровавые пятна и остатки сухожилий. Чем дальше телега углублялась в это кладбище, тем более свежие попадались кости.
Билл так и замер, будучи не в силах пошевелиться, вдруг в глазнице одного из черепов что-то моргнуло и тут же исчезло. Тоже повторилось со вторым черепом, с третьим. В их провалах появлялись глаза, они были желтого цвета и имели красные зрачки. Глаза появлялись во всех черепах: людей, зверей, птиц, не делая различий из того, чем были существа при жизни. В глазах смерти все равны, а эти глаза если и не были глазами самой смерти, то без сомнений, принадлежали чему-то родственному ей. Возникая то тут, то там, то в одной глазнице, то в другой, они сопровождали движение телеги, провожали Билла взглядом.
Послышались какие-то шорохи, слишком далеко, чтобы спичка могла пролить свет на то, что издавало их. Билл был в неведении об их источнике, пока что-то не зашевелилось в поле его зрения. Загипнотизированный этим шевелением, Билл по наитию какой-то черной силы перегнулся вперед через бортик телеги и вытянул руку с зажженной спичкой. Прямо напротив его руки вдруг согнулась другая рука, без кожи и плоти, состоящая из одних только костей и сухожилий. С громким щелканьем перемещались ее суставы, фаланги пальцев согнулись разом, сжимаясь в кулак, а затем раскрытой пятерней полетели вниз и из моря костей выхватили череп. Удерживая череп, рука нырнула с ним в могильник костей, а через секунду вынырнула снова и бросилась вдогонку за телегой. В тот месте, где руки крепятся к плечу, она срослась с хребтом, перевернула его и засеменила шестью лапками, прежде бывшими ребрами какого-то несчастного. Поравнявшись с телегой, рука повернула череп в сторону Билла. В пустующие провалы его глазниц тут же выкатились глаза, а из открывшихся челюстей показалась голова маленького красного аспида, судя по яркости расцветки, смертельно ядовитого. Змея вылезла наполовину и, открыв пасть, хотела было уже броситься на руку Билла, когда в момент начала ее стремительного броска, нижняя челюсть черепа поднялась к верхней, гильотинировав голову аспида. Тут же Билл получил возможность двигаться и отпрянул, свалившись задом в телегу, но не выпустил из пальцев выгоревшую уже наполовину спичку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Билл услышал какое-то бормотание и только тогда вспомнил о том, что в кузове телеги он единственный человек. Старик подполз к Франко и потряс его за плечо, а когда тот не ответил ему ни движением, ни звуком, перевернул его, обратив передом к беззвездному ночному небу. На Франко не было лица, в буквально смысле слова. Вместо него была маска, созданная миллионами копошащихся насекомых, поедающих остатки плоти и снующих по телу покойника. Букашки полностью сожрали кожу Франко, не только с лица, но и с рук и с ног, с его тела под одеждой. Живот Франко впал и грудь тоже. Поддавшись тому же наитию, что заставило его во второй раз перегнуться через бортик телеги, одной рукой Билл разорвал рубашку Франко и увидел, что его ребра почти голые, а в животе зияет дыра, из которой букашки и прут наружу, как осы на нектар. В миг, когда Билл согнул ногу в колене, чтобы вытолкнуть мертвеца из кузова, раздался отчетливый стук, остановивший его. Только тогда Билл понял, что все это время цоканье копыт Беды и других лошадей продолжало раздаваться в ущелье. Это давало надежду на то, что остальные его спутники все еще живы и едут рядом. Билл хотел окликнуть их, позвать на помощь, но тут стук раздался снова, и Билл понял, что это не чье-то копыто стучит, — это сердце продолжало стучать в развороченной груди Франко.
С громким скрипом позвонков мертвец поднял голову и выкатил на Билла свои желтые глаза. — Безбожник! — закричала искореженная оболочка, которая прежде была Франко, теперь в ней жило или, лучше сказать, обитало что-то другое. Голос этого чего-то был не как одни колосок, а как целый сноп их, многоголосие, легион. — Грешник! — завопил Мертвец повторно и, сверкая красными зрачками, бросился на Билла. Тот успел схватить ружье, лежавшее рядом, но не успел его нацелить. Уперев ладонь левой руки в один из стволов оружия, а правой — продолжая удерживать ружье у приклада, Билл что было мочи толкнул Франко, телега дрогнула в этот миг, и живой труп полетел прочь из кузова. Старик вскочил так быстро, как уже лет тридцать не думал, что может, — вскочил и направил ружье во тьму. Огарок спички по-прежнему был в кузове, каким-то чудом, но отнюдь не божьим, уцелев во время нападения мертвеца. Он продолжал гореть, пока Билл напряженно высматривал Франко во тьме.
Поначалу никаких признаков движения не было, но стоило Биллу уверовать в спасение и опустить ружье, как тут же он услышал топот ног и увидел приближающегося Франко. Он догонял телегу, мчась так быстро, как не мог бежать человек. Пожалуй, только лошадь Прерикон и смогла бы обогнать его. На его костях почти не осталось плоти, а трупоеды, догрызая мясо, отпускали его кости и исчезали во тьме. Шлейф букашек тянулся за бегущим мертвецом, словно дым за паровозом. Палец Билла нажал один из спусковых крючков двустволки — произошла осечка. Дрожащей рукой он вдавил второй: грянул выстрел, и начинка третьего номера дроби отбросила Франко на несколько шагов. К несчастью, он был далеко не заяц и не утка. Половина начинки патрона ушло в никуда, в прорехи между ребрами, часть угодило в сами ребра, пара дробинок увязла в его трепещущем сердце. Оно несколько раз обнадеживающе сбилось, в эти несколько ударов Франко споткнулся и едва не упал, но вместо того, чтобы окончательно остановиться, — сердце вдруг загорелось. А вслед за сердцем и весь Франко с адским хохотом воспылал, его череп объял огонь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Предатель! — возопил сонм бесов, которыми скелет был одержим, и его рта валили рои мух, сыпались пауки и многоножки, но не долетая до телеги, они сгорали в воздухе, превращаясь в сажу.
Выстрел Билла воспламенил его так же быстро, как еще недавно ноготь старика зажег головку спички. И эта самая спичка, ее догорающие остатки, упущенные стариком из вида, подожгли телегу. Огонь прокатился по деревянным бортикам, как нож по маслу, их словно окатили керосином. Билл закричал, его старые обноски загорелись, и он, выпустив из рук ружье, принялся сбивать с плеч огонь, а после сбросил с себя горящую куртку. Это получилось у него далеко не с первой попытки, он боролся с одеждой, как пациент бедлама борется со смирительной рубашкой, но в отличии от душевнобольного пациента бедлама Билл в конечном итоге все же смог с ней совладать. Во всю эту ночь он был, однако, ближе к сути безумия, чем все пациенты всех лечебниц мира вместе взятые. Когда же, наконец, Билл ее сбросил, то увидел, что одна из горящих рук бегущего Франко вот-вот дотянется до его шеи. Пылающий череп продолжал хохотать.
