К счастью, для посещения людей, отбывающих предварительное заключение, ордер на посещение не требовался, а после ее звонка начальнику тюрьмы выполнение правила о заявке на посещение, которая должна подаваться минимум за двадцать четыре часа, потеряло свою актуальность. При входе Стоун предъявила свое удостоверение, показала, что в карманах у нее лежит всего несколько монеток, и терпеливо подождала, пока ее быстро обхлопали со всех сторон. Она так же неподвижно постояла, когда мимо нее медленно прогулялись сторожевые псы. После того как надзиратели убедились, что у инспектора нет с собой никакой контрабанды, ее провели в помещение для свиданий.
Первое, что произвело на нее впечатление, было неумолчное жужжание голосов. И хотя отдельные группы людей старались говорить тихо, общая атмосфера притворного оживления бросилась ей в глаза. Это была тюрьма, которая тем не менее пыталась быть похожей на рыночную кофейню в базарный день.
Казалось, что все стараются держаться жизнерадостно ради своих собеседников. Заключенные говорили с преувеличенным весельем, потому что не хотели, чтобы их родственники и друзья беспокоились о том, как им живется за решеткой, а посетители вели себя так, как будто пришли на пикник на речном берегу и как будто это было единственным местом, где они хотели оказаться в этот уикенд. Интересно, подумала Ким, сколько упаковок «Клинекса» будет использовано по обе стороны стены после окончания свидания.
Она заметила Руфь, которая сидела у стола по левой стороне комнаты. Стоун почти не узнала женщину, которая как раз в этот момент поздоровалась с проходящим офицером.
Быстрый осмотр подтвердил, что Руфь слегка набрала вес, и та худоба, на которую Ким обратила внимание во время ареста, совсем исчезла. Волосы были вымыты, и хотя не очень стильно подстрижены, но все же здоровыми прядями опускались ниже плеч. Казалось, что в заключении девушка изменилась к лучшему. Она выглядела так, как будто только что вернулась после нескольких дней, проведенных в спа-санатории.
– Инспектор, – сказала Руфь, протягивая ей руку. Ким зафиксировала у себя на лице улыбку – с этим выражением она никогда не чувствовала себя комфортно, но ей хотелось расслабить узницу.
– Сегодня к вам больше никто не приходил?
– Ма и па были вчера, – покачала головой Руфь так, как будто больше приходить было и некому.
– И как они?
– Они переносят все это гораздо тяжелее меня, – пожала плечами девушка и осмотрелась вокруг. – Могу понять, почему некоторые просят свои семьи держаться от них подальше. Мне все объяснило выражение на лице ма. Тюрьма – это для чужих детей. Дни посещений – самые тяжелые дни недели.
– А со стороны кажется, что многие получают от этого чуть ли не удовольствие…
– Это вы так думаете. Все это делается во имя посетителей, но когда они уходят, то начинаешь мучиться тем, что совершила нечто, из-за чего люди, которых ты любишь, вынуждены проводить свои уикенды в подобных местах.
– Хотите кофе?
– С молоком и двумя кусочками сахара, пожалуйста, – кивнула Руфь.
Ким отошла от стола, ощущая некоторую сюрреалистичность происходящего. Они вели милую и вежливую беседу, и в то же время инспектор была тем самым офицером, которому девушка была обязана своим арестом.
В данной ситуации немного враждебности со стороны Руфи было бы штукой неудивительной, но Ким ее не ощущала. Более того, все чувства Стоун говорили ей о том, что Руфь не держит на нее зла.
Пока она ждала, когда приготовятся напитки, Ким почувствовала, что на нее кто-то смотрит. Инспектор повернулась и увидела грузную женщину, вокруг которой вились трое ребятишек. Женщина смотрела на нее тяжелым взглядом. Сама Ким женщину не узнала, но некоторые ветераны тюрьмы могли рассмотреть медную монетку на расстоянии пятидесяти метров.
Стоун вернулась за стол и поставила на него картонные стаканчики.
– Итак, как вы здесь привыкаете?
– Да вроде неплохо, – пожала плечами Руфь. – К тюремной жизни несложно адаптироваться. Здесь все по расписанию: подъем, зарядка, душ, еда и отбой. Вообще здесь мало что меняется. Ты привыкаешь и к этому, и к соседям по камере, и к тому уголку камеры, который принадлежит только тебе. Ни о чем не надо беспокоиться и ничего не надо решать.
Ким заметила, что последнее предложение девушка произнесла с облегчением.
– Все могло бы быть и хуже, – сказала Руфь, осматриваясь вокруг. – Я вступила в клуб утренних прогулок, записалась на парочку курсов и время от времени у нас устраиваются вечера отдыха для всех.
«Похоже, что вы и в самом деле здорово ко всему этому адаптировались», – подумала Ким, понимая, что слышит вариант рассказа «для посетителей». Несмотря на все это и на то, что в тюрьме было вполне сносное отделение для мам с детьми, уровень суицида здесь был на четвертом месте среди всех подобных учреждений в стране.
– Мне придется провести здесь очень много лет, – улыбнулась Руфь. – И выбор у меня довольно ограничен. Так что сразу хочу сообщить вам, что признаю себя виновной. Как квалифицировать мое преступление – пусть решают судьи и адвокаты, но я не собираюсь защищаться!
Она говорила об этом так, как будто речь шла о проигрыше в шахматы, а не о долгих годах жизни.
– Простите меня, но мне кажется, что я лишила вас дара речи, – негромко рассмеялась Руфь.
Это была совсем не та женщина, которую она арестовала. Девушка, сидевшая перед ней, казалась смирившейся, уравновешенной и почти довольной жизнью.
– Но вы имеете право на судебное разбирательство, – речь шла о судебной системе, в которую Стоун свято верила.
– Суда не будет, – покачала головой Руфь. – Я не хочу, чтобы моя семья и моя мать пережили такое. И не надо смотреть на меня в таком шоке. Я вовсе не сумасшедшая. Я сделала то, что сделала, и готова полностью отвечать за свои действия. Убийство не может остаться безнаказанным. Я должна заплатить цену, определенную обществом, а потом начать все сначала.
Ким уже давно ждала, когда встретит человека, который разделял бы ее взгляды на преступление и наказание, но не думала, что таким человеком окажется женщина, которую она сама же и арестует, – и уж тем более не представляла, насколько неудобно она будет чувствовать себя при такой встрече.
Эта женщина принимала наказание как-то уж слишком легко, и Стоун никак не могла избавиться от ощущения, что Руфь была не единственной виноватой во всем произошедшем.
– Надеюсь, что я ответила на ваши вопросы, – сказала заключенная, приготовившись встать.
– Прошу вас, присядьте. Я приехала совсем не за этим, – покачала головой инспектор.
Казалось, что хорошо дозированное спокойствие Руфи слегка поколебалось, и по лбу у нее пробежали морщины.
– Не могли бы мы поговорить о докторе Александре Торн?
– Простите, но я вас не понимаю, – прищурилась Руфь.
Ким понимала, что ей надо быть очень осторожной.
– Мне бы помогло, если б вы рассказали мне о ваших беседах.
– А вам это зачем? – Стоун почувствовала, что голос женщины стал грубее.
– Это должно помочь КСУП лучше понять вас.
Было видно, что ее ответ не убедил Руфь, и она сложила руки перед собой.
– Знаете, мы просто разговаривали, как вы, наверное, догадываетесь. И много чего обсуждали.
– А не могли бы вы рассказать мне о вашей последней встрече? Это действительно может мне сильно помочь.
– Мы какое-то время разговаривали, а потом она сделала вместе со мной символическое упражнение по визуализации.
Было видно, что Руфь неловко себя чувствует и постепенно закрывается от нее. Прошу, только не сейчас, безмолвно взмолилась Ким. Она должна узнать, что, черт возьми, это за упражнение по визуализации. Шестое чувство подсказывало инспектору, что в нем не могло быть ничего хорошего. Стоун понимала, что ей надо отбросить все условности и добиваться своего, если только она хочет что-нибудь узнать.
– Руфь, а в вашей последней встрече не было ничего, что могло бы спровоцировать ваши последующие действия?
– Я все сделала сама! Сама взяла нож, подстерегла его, проследила за ним и воткнула этот нож в него.
Ким видела, как женщина, сидящая напротив нее, возбуждается все больше и больше. Ее напрягшееся лицо покраснело.
– А вам не кажется, что доктор Торн могла манипулировать вами и использовать вас в своих целях? Тем же использованием ножа в вашем символическом упражнении и тем, что заставила вас представить себе, как вы убиваете Алана Харриса? Ведь может же быть так, что она все это сделала намеренно?
– Не говорите глупости. Откуда она могла знать, что я использую ее попытки помочь мне в качестве…
Руфь замолчала, поняв, что только что подтвердила то, что со стороны инспектора было просто удачной догадкой. Их последняя беседа была зеркальным отражением самого преступления.
– Руфь, прошу вас, будьте со мной откровенны.
