Крикунов тоже здесь. В джинсах, нежно-голубом кашемировом свитере, весь такой несоветский фирмач. И батя её тоже типа фирмач.
— Роман, — говорит он, протягивая мне руку.
— Очень приятно, Егор.
Взгляд у него сочувственно-проникновенный, понимающий. Он тоже в джинсах и всё тех же золотых очках. Волосы приглажены в попытке замаскировать рано возникшую плешь.
«Плешь, а-а, сэйвер оф юниверс…» Эта песня «Квинов» выйдет в этом году, кстати. Вместе с фильмом «Флеш Гордон».
— Мы уже встречались? — спрашивает Куренков, чуть прищурившись.
— Да, — соглашаюсь я. — Один раз, мимолётно.
— А где? — пытается припомнить он.
— В баре у Альберта. Любите спорт и азарт? Вы с Каховским разговаривали.
Его веки дёргаются, но лишь на крохотную долю секунды.
— Хм, — чуть качает он головой. — Бывает, да. А ты?
— Я-то? — широко улыбаюсь я. — Я заядлый игрок. Не как Достоевский, конечно, но на хоккей ставлю постоянно.
— Егор, ты тут не скучаешь? — спрашивает именинница. — А то мой родитель может быть чрезвычайно занудным.
— Нет, конечно, Валентина Романовна. Мы очень хорошо беседуем.
— Прекрати! Что ты творишь! Ещё «товарищ секретарь» скажи. Для тебя я просто Валя. Понял?
— Конечно, Валя, — улыбаюсь я.
— Чего тебе налить? Хочешь шампанского?
— Я алкоголь не пью, я же спортсмен. Так что можно морс.
— А хочешь «Пепси-колу»?
— О, отлично!
Вообще-то ей хорошо сантехнику чистить, ну да ладно, выпью разок, поди с одного-то раза не превращусь в козлёночка.
Среди присутствующих обнаруживаются художник, местный музыкант по имени Изиль, который потом будет писать для доброй половины российской эстрады, адвокат, отец известного в будущем музыкального продюсера, какие-то люди неопределённого рода занятий и даже товарищ Ефим. Он появляется после меня и всех «категорически приветствует».
— О, Роман, я вас категорически приветствую! О! Егор! И ты здесь? Ну и правильно, надо стремиться туда, где собираются лучшие люди города.
— Здравствуйте, Ефим Прохорович, счастлив вас видеть. По большому счёту, я здесь благодаря вам.
Он хлопает меня по плечу.
— Благодарность, молодой человек, это прекрасное качество. Особенно хорошо, когда она проявляется не только в славословии. А-ха-ха! Шутка!
Ефим принимается громко хохотать, немного напоминая буфетчицу в исполнении Олега Табакова.
Мать Валентины оказывается стройной дамой декадентского вида, не выпускающей из рук длинный мундштук с американской сигаретой. Дочь, похоже, пошла не в неё, в отцовскую породу, наверное.
За стол никто не садится. Угощения стоят на столе в углу комнаты и каждый подходит и набирает, что пожелает. Фуршет. Всё экстра модное.
— Знаешь, что означает его имя? — спрашивает меня Куренков, когда музыкант Изиль садится за пианино и начинает исполнять собственные песни.
— Наверное, что он иудей, — пожимаю я плечами.
— А-ха-ха! — хохочет Роман. — Что он иудей и так ясно. Нет, это революционное имя, означает «Исполнитель заветов Ильича».
— Серьёзно? — удивляюсь я. Забавно. Век живи, век учись. Я такого не знал. Я понимаю, Ким, Вилор, Вилен, но Изиль… это прям экзотика.
— Это точно. А чем ты занимаешься? Каким спортом?
— Хожу в «Динамо» на самбо.
— К Скачкову что ли?
— Роман Александрович, есть ли в этом городе взрослый человек, которого вы бы не знали?
— Ты, я вижу, тоже много чего знаешь. Отчество моё, например.
Я пожимаю плечами.
— Выдающихся людей надо знать.
Он хмыкает.
— Так значит ты у Альберта часто бываешь, да?
— Заглядываю иногда. Я вот спросить хотел, можно?
— Ну спроси.
— А вас менеджерские качества Каховского устраивают?
— Чего? — он чуть наклоняет голову и внимательно смотрит на меня поверх очков.
— Да видите ли, дело у него интересное, а организатор он бездарный. Я бы лучше справился.
Он долго молчит, изучая моё лицо, а потом предлагает:
— Отойдём-ка в сторонку.
Мы садимся на диван, свободный, поскольку все гости толпятся вокруг безголосого Изиля.
— А зачем тебе? — спрашивает Куренков.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Так затем же, зачем и вам.
— Деньги?
— Деньги, связи. Люди ведь там непростые, как правило.
— Непростые, — соглашается он. — Да вот не слишком ли ты юн для этого?Сейчас ты на коне, чувствуешь силу, за тобой Новицкая. Но через полгода всё может измениться.
— В одном месте ухудшится, в другом улучшится. Всё правильно. Нужно работать в разных направлениях.
Он задумчиво трёт переносицу указательным пальцем, погрузившись в размышления.
— Это дело непростое, — наконец произносит он. — Во-первых, Каха связан с блатными, а нам сейчас нет резона там воду мутить. Во-вторых, работает человек и пусть работает. Он только начал ещё. В-третьих… В общем, есть и в-третьих и в-четвёртых. Убирать мы его пока не собираемся.
— Зря. От меня эффект больше будет. А если я с блатными утрясу и уберу его сам, причём чисто и в рамках кодекса?
— Самомнение у тебя немалое. Только всегда ли это на пользу? Уберёшь, тогда можно будет рассмотреть твою кандидатуру. Но для этого тебе придётся помочь мне ещё в одном деле.
— Считайте, что дело сделано. Помочь в вашем деле я и авансом могу, не дожидаясь достижения первых двух условий.
— Хм. Ты хорошо подумал?
— В общем, да, — чуть помешкав, отвечаю я.
— Ну ладно. Просто только что ты подписал договор своей собственной кровью. Ты это понял?
— Вот вы значит кто на самом деле? Серьёзно? Сейчас аж мурашки по спине побежали. Только не смейтесь, как Мефистофель.
— Да теперь нам обоим не до смеха будет, — говорит он тихо, но пафосно.
Излишне пафосно. Ну, это ты зря Рома, посмеёмся ещё. Отчего бы не посмеяться?
Двадцать третье февраля — красный день календаря. Вообще-то не красный, рабочий день это, просто в этом году на субботу выпадает. И это уже завтра, но пока дождёшься поседеешь и весь адреналин на годы вперёд выработаешь. Да, Раджа? Да. Хороший, хороший мальчик. Только ты со мной не споришь и делаешь всё, как я сказал.
Хотя нет, лукавлю. Все меня слушаются, все. Артюшкин, Лида, Трыня, Платоныч, даже Каха, Баранов и, в некотором смысле, Куренков. Ну что же. Значит надо действовать. И вечный бой, покой нам только снится. Верно же? Верно, Радж, верно.
Я выхожу из дому и иду в горком. Мы красные кавалеристы и про нас былинники речистые ведут рассказ. Вот же прилепилось, теперь до ночи будет в голове крутиться. По радио только что услышал.
— Здравствуйте, товарищи, — приветствует собравшихся Новицкая. — Все у нас? Давайте начинать.
Заседание проходит, как обычно. Обсуждаются всё те же вопросы и с теми же интонациями. Многие члены бюро относятся к моему присутствию мягко говоря нейтрально и индифферентно, вероятно считая краткосрочной блажью Новицкой. Ну что же, увидим. Как будут развиваться события, покажет время. Или «Время».
— Иванова, — говорит Ирина в конце заседания. — Что у нас по завтрашнему мероприятию? С транспортом всё решено? Не будет сбоев, как в прошлый раз?
— Всё решено, подтверждено и несколько раз перепроверено. Выезжаем в восемнадцать часов от горкома. Будет междугородний «Икарус».
— А с питанием и программой какая ситуация?
— Всё чётко. Согласно инструкциям.
— Ну, хорошо, Лена. Значит завтра в восемнадцать часов все должны быть как штык. Уважительная причина для отсутствия — смерть. Больные — на носилках. Всё ясно? Вопросы по программе к товарищу Ивановой. Всё. На этом заседание объявляю закрытым.
Все начинают расходиться, а я подхожу к Новицкой. Не я один. Вокруг неё оказывается целая толпа, но она, заметив меня, кивает:
— Слушаю тебя, Егор.
— Ирина Викторовна, — говорю я, — хотел предупредить, что я завтра могу опоздать.
— Что?! — сдвигает она брови и в этом возгласе отчётливо слышится львиный рык. — Ты не слышал, что я только что говорила?
