Я уже знала, что меня ожидает. Ведь наступило первое ноября 1929 года… Сотни людей, как финансистов, банкиров и брокеров, так и обыкновенных вкладчиков, после краха на бирже покончили с собой — многие выпрыгивали из окон небоскребов, другие стрелялись или вешались.
Дверь затрещала и слетела с петель, я прошла в кабинет моего мужа. На полу валялись разрозненные листы, окно было раскрыто, по кабинету гулял холодный осенний ветер.
Дэвид сидел за большим столом. Казалось, он спал, уронив голову на грудь. Однако я заметила пистолет, выпавший из руки, и небольшую лужицу загустевшей крови. Охранник, перекрестившись, вылетел прочь — видимо, решив, что настало время вызвать полицию.
Я медленно подошла к креслу, в котором сидел мой муж. Он был мертв, и уже давно: наверное, покончил с собой прошедшей ночью. На столе я обнаружила длинное письмо, адресованное мне. В нем Дэвид просил у меня прощения за то, что оказался плохим супругом, и заявлял, что иного выхода у него нет: иначе ему грозят долгие годы тюрьмы.
О, если бы только он принял иное решение! Вместе бы мы прошли через все испытания! И пускай бы мы потеряли бы все деньги, и прежние друзья отвернулись бы от нас, и Дэвиду пришлось бы отправиться в тюрьму. Я бы ждала его, как Пенелопа ждала своего Одиссея, и рано или поздно он снова был бы со мной, и мы смогли бы снова стать счастливыми…
Но Дэвид рассудил иначе. Я спрятала предсмертное письмо от полиции, потому что оно предназначалось только для моих глаз. Приехавшие служители закона (в те недели в Нью-Йорке прокатилась волна самоубийств и убийств) сразу же вынесли вердикт — суицид. Мне принесли сухие формальные соболезнования, тело забрали судебные медики. Так я лишилась своего любимого Дэвида. Но я слепо верила, что когда-нибудь снова обрету его…
Пророчество сбылось полностью: Дэвида погребли на одном из отдаленных кладбищ, и денег у меня хватило только на скромную плиту из серого камня, на которой были выбиты даты его рождения и смерти. В особняк наведались кредиторы, сопровождаемые сворой адвокатов и судебных приставов. Все, что раньше принадлежало моему мужу, было конфисковано и пошло на погашение долгов. Даже обручальное кольцо мне пришлось снять и отдать алчным стервятникам — никто из них не жалел Дэвида, и я слышала, как они открыто насмехались над ним, называя неудачником и трусом.
В конце ноября я последний раз принесла цветы на могилу своего любимого — и поняла, что это deja-vu: подобное я уже когда-то видела. Так и есть, мой дар не подвел. Вот именно такую сцену я видела совсем недавно, когда все было по-иному. И, главное, когда был жив Дэвид.
Я решила покинуть Нью-Йорк, город, убивший моего любимого. Несмотря на многочисленные приключения, которые мне пришлось пережить, еще никогда я не оказывалась в подобной ситуации — без средств к существованию и особых перспектив найти денежную работу.
То, что у меня имелось (совсем небольшая сумма, которую мне удалось утаить от кредиторов), быстро закончилось. За последующие полтора года я переменила множество профессий — официантки, продавщицы в аптеке, уборщицы, почтальона. В стране начался экономический спад, миллионы людей остались без работы, а те, у кого она была, знали, что в любой момент могут потерять ее.
Так я оказалась в небольшом университетском городке на Восточном побережье. Мне удалось получить место секретарши профессора античной истории в частном колледже для девушек. Ему требовался помощник, знающий немецкий, французский, греческий и латынь. Благодаря своему блестящему домашнему образованию, я удовлетворяла всем требованиям.
Работа была нетяжелая, а шеф — добрым, хотя и взбалмошным типом. Я продержалась у него дольше всего и даже обосновалась в городке, где у меня появилась крошечная квартирка над самой крышей. Видения больше не появлялись, и я решила, что после перенесенной трагедии утеряла свой дар.
Однажды профессор послал меня к одному из своих коллег, чтобы забрать выпуск какого-то научного издания. Я попала в бюро другого профессора, но его, как назло, не было на месте. От нечего делать я принялась рассматривать обстановку в скромном кабинете, и в глаза мне бросилась фотография молодой женщины, одетой старомодно. Я взяла фотографию в руки, и перед глазами у меня возникла картинка: девушка заплыла слишком далеко в море и начинает тонуть, к ней на помощь бросается молодой человек, но не может спасти ее. Она захлебывается и исчезает в волнах… Я даже ощутила на губах вкус соленой морской воды.
— Прошу прощения, что задержался, мой коллега наверняка ждет свои журналы, — раздался у меня за спиной голос.
Я, быстро поставив рамку с фотографией на стол, обернулась. Передо мной стоял тот самый молодой человек из моего видения, только постаревший лет на двадцать — борода поседела, плечи поникли, лицо избороздили морщины. Заметив, что я рассматривала фотографию, он сердито проговорил:
— Мисс, прошу не копаться в моих личных вещах! Эта фотография мне очень дорога.
— Вы не виноваты! — вырвалось у меня.
Профессор замер посреди кабинета, зажав в руках стопку книг. И я добавила:
— Да, да, не ваша вина, что она утонула. Вы не могли помочь ей.
Похоже, профессор, как и я, не мог смириться с гибелью любимого человека. Реакция у него была странная — он выронил книги и растерянно уставился на меня.
— Ее накрыла большая волна, — сказала я. — И вы проявили чудеса мужества, решив броситься вслед за ней в неспокойное море. Но у вас не было ни малейшего шанса.
Профессор подскочил к двери, захлопнул ее и спустил жалюзи. Затем, приблизившись ко мне, почему-то шепотом спросил:
— Откуда вам известно? Вы… вы не можете знать, что тогда произошло! Никто не может знать! Об этом известно только мне одному!
Я попятилась — в глазах профессора горел страх, смешанный с ненавистью. Он надвигался на меня, сжав кулаки.
— Видение! У меня было видение. Вам нечего бояться, я никому не скажу! — воскликнула я.
А затем путано рассказала профессору о том, каким даром обладаю. Он внимательно выслушал меня, страх из его глаз исчез, уступив место любопытству. Предложив мне сесть и напоив кофе, профессор сказал:
— Если бы кто-то заявился ко мне и сообщил, что может видеть прошлое или будущее, я бы высмеял подобного человека. Ведь я — рационалист и не верю в Бога. Но вы убедили меня в обратном.
— Я не ведаю, откуда у меня подобные способности, — ответила я. — Извините, профессор, что причинила вам боль. Я не хотела…
Тот, взяв в руки фотографию, погладил и забормотал:
— Ее звали Люси. Она была самой большой любовью в моей жизни. Мы собирались пожениться, но… То была моя идея — отправиться на пляж. Люси любила море и обожала плавать. Мне не удалось переубедить ее, и она, невзирая на плохую погоду и высокие волны, кинулась в воду. — Помолчал немного и добавил: — Никто не знал, что я в тот день был с ней. Мы как раз поссорились и помирились только на пляже. Для всех я был в другом городе. Люси утонула, а я ничем не смог помочь ей. И самое ужасное… — Профессор запнулся и продолжил тихо-тихо: — Никто, кроме меня, не в курсе того, что я был тогда с Люси. Ее тело так и не нашли, обнаружили только одежду на пляже. Решили, что она утонула. Но ни полиция, ни ее родители не подозревали, что я был там! Поэтому я верю вам, мисс Мельникофф. Вы не могли ничего узнать ни от кого другого, кроме меня. Единственный, кто хранит тайну все двадцать четыре года, — я сам. Обещайте, что никому не расскажете о том, что вам открылось!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
