— Ох, пожалуйста, не читай мне лекцию номер двадцать восемь! — перебила его жена с несвойственной ей резкостью. — А может, ты как раз больше пользы принесешь, если вступишь в эту Гражданскую Конференцию и научишь их там лучше относиться к меньшим — братьям. И затем, я что-то не видела, чтобы какой-нибудь профсоюзный организатор очень беспокоился о том, что нам нужен новый радиоприемник или башмачки для Кэрри!
— Н-иу… — сказал доктор Плениш.
22
Гражданская Конференция по Конституционным Кризисам была известна в Вашингтоне под названием «Гракон».
Цели Гракона были настолько ясны и недвусмысленны, что новому заместителю управляющего доктору Гидеону Пленишу не пришлось вновь испытать сомнения, смущавшие его при первом знакомстве с Хескетовским институтом. Контора занимала два этажа в старом, казенного вида красно-кирпичном здании. В начале 30-х годов, во время кризиса, Гракон располагал особенно обширными фондами, потому что именно в те годы крупные промышленники и коммерсанты больше всего боялись революции, а мистер Сандерсон-Смит и доктор Плениш искусно приучали их к мысли, что Гракон гарантирует им сохранение контроля над страной.
Если добрый доктор и лелеял какие-либо мечты о том, чтобы влить в Гракон либеральную струю, они, не успев расцвести, завяли в атмосфере ледяной деловитости этого учреждения.
На первый взгляд идеалов у Гракона было хоть отбавляй, и именно в области идеалов было предложено работать доктору Пленишу. В лекциях, брошюрах и газетных статьях, которые Гракон изготовлял или благосклонно инспирировал, звучали проверенные боевые лозунги: «Традиционное право американца на труд без вмешательства профсоюзных смутьянов!», «Исконным американским учреждениям угрожают зарубежный атеизм и международно-еврейский социализм», «Идеалы Отцов-Основателей — свободное предпринимательство, экономика изобилия, свободная конкуренция, не стесненная законами против роскоши, чтобы у беднейшего из граждан были такие же шансы достигнуть славы и богатства, как у самой богатой корпорации или самого образованного и привилегированного частного лица».
И наконец, злободневное: «Усилиями Муссолини поезда ходят точно по расписанию».
Задача доктора Плениша сводилась к тому, чтобы брать лозунги, в которые он до сих пор верил, и выворачивать их наизнанку. Он по-прежнему трудился в области идеалов и Повышения Морального Уровня, только перешел на службу в конкурирующую фирму, и его жалованье выражалось теперь в успокоительной цифре — 4 500 долларов в год. Плениши занимали узкий высокий дом в Джорджтауне и принимали у себя сенаторов; и раза два и он, и Пиони, и Кэрри были счастливы, вернее, Пиони была счастлива, вернее, Пиони говорила, что она счастлива.
Глава Гракона мистер Г. Сандерсон Сандерсон-Смит был эстетом. Он написал брошюру о сюрреализме, был поочередно теософом, нудистом,[95] спиритом и бахаистом, и люди с завистью сообщали друг другу, что он тайно поглощает бенедиктин, приправленный перцем и кленовым сахаром. Но он был превосходным Мастером Организаторского Искусства, как он сам себя называл.
Правда, миллионеры-тяжеловесы, которых доктор Плениш всегда побаивался так же, как Гамильтона Фрисби, футболистов и членов Фи Бета Каппа, смотрели на Сандерсон-Смита сверху вниз, но зато он умел вогнать их в дрожь сообщениями из одному ему известных источников о еврейских, коммунистических, скандинавско-ирландско-фермерско-рабочих заговорах против них и о бунтовщиках, занятых производством ручных пулеметов в подземелье близ Сент-Себастьяна, штат Северная Дакота. С перепугу они давали ему средства, чтобы он мог, как он ласково выражался, «вложить вместо автоматов библию в мозолистые руки этой св… гм… свободомыслящей братии».
Гракон издавал журнал «Флаг или Враг?» с иллюстрациями, на которых изображались поучительные сюжеты вроде избиения полиции забастовщиками и переправы Джорджа Вашингтона через Делавар, причем в подписи говорилось, что если бы он предпринял эту переправу в наше время, то лишь для того, чтобы провести воскресный день у Дюпонов. Журнал кормился обильными объявлениями банков, страховых обществ и компаний по городскому строительству. В теории его тираж распространялся среди «простых рабочих» с целью убедить их покинуть свои красные ячейки и сменить профессиональные союзы на единую Лигу Союзов; на практике номера журнала попадали в конторки почтенных старых джентльменов, владевших текстильными фабриками в Массачусетсе.
Кроме того, Гракон издавал отдельными брошюрками речи, которые, несомненно, были бы произнесены в конгрессе, если бы депутаты согласились их выслушать. В этих речах сообщалось, что у автора была хорошая мама и вполне приемлемый папа и что все руководители рабочего движения — ужасные люди.
Косвенно Гракон оказывал влияние на целый ряд печатных изданий. Он рекомендовал школьным советам изымать из обращения учебники, в которых Авраам Линкольн изображался как агностик. Он договаривался с фабрикантами об оказании содействия репортерам, желающим сочинять статейки о непревзойденных качествах современного оборудования и чудесах распределения продукции. И в письмах, якобы присланных возмущенными читателями, напоминал редакторам, что либералы, по существу, опаснее, чем коммунисты, в чем, вероятно, был прав.
Он устраивал благонадежным профессорам ангажементы на чтение лекций и издавал специальные листки, в стандартизованных передовицах которых говорилось, что президент Гардинг как-никак был великим человеком и что честный рабочий не считается с временем.
Но в своей деятельности Гракон не ограничивался литературными упражнениями В экстренных случаях он посылал опытных кулуарных агитаторов в законодательные собрания штатов для борьбы с гнусной гидрой в образе билля о принудительном устройстве душевых на заводах. Так, однажды доктор Гидеон Плениш совершил путешествие на Запад, где выступил на заседании законодательной комиссии в роли эксперта по экономическим вопросам и беспристрастного налогоплательщика.
Но превыше всех этих начинаний Гракон ставил свою обязанность собирать с напуганных промышленных магнатов все пожертвования, какие удавалось выжать путем уговоров и угроз. Ежегодно выпускались отчеты, из которых жертвователи с удовлетворением узнавали, «на что истрачен каждый цент ваших щедрых даяний»: об этом вещали стройные колонки цифр, выведенных с точностью до одного цента под такими рубриками, как канцелярские расходы, разъездные, жалованье сотрудникам, почтовые расходы, издательские расходы и многое другое. Тем не менее мистер Сандерсон-Смит жил в доме, ранее служившем резиденцией послу, и дал возможность трем весьма красивым и приятным молодым людям пройти курс в колледже.
Он устраивал у себя элегантные приемы, на которые иногда приглашал Пленишей. Здесь Пиони встречала поэтов, актеров и новую для нее разновидность — галантных старичков. Она с головой ушла в водоворот псевдобогемы и так усердно общалась со знаменитостями, что порой ее тянуло в Кинникиник отдохнуть.
Однако в следующую минуту она уже уверяла мужа, что пошутила, что она счастлива, как чижик, счастлива, как дитя. Она стала тратить на вечерние туалеты чуть больше, чем нужно, и у нее появилась манера вполголоса сообщать людям, только что прибывшим в Вашингтон:
— Я оказалась за столом рядом с одним человеком, который близко знаком с морским министром, и он сказал мне, только это между нами…
Она восхищалась светским лоском Сандерсон-Смита, хоть за глаза и называла его «Санди-Угорь». Она любила повторять шутку Сандерсон-Смита, не уступавшую застольным беседам Оскара Уайльда:
— Вчера вечером Санди мне сказал — я заставила его повторить два раза: «Я ничего не имел против, когда всякие плебеи заявляли, что живая свинья лучше мертвого льва. В этом есть смысл. Но теперь они орут, что живая свинья лучше живого льва». Правда, блестяще?
Доктор Плениш вздыхал:
— Мне кажется, ради острого словца Санди подчас жертвует истинным либерализмом.
— Вздор! — отвечала Пиони.
Она по-прежнему видела в муже кладезь премудрости, но отлично справлялась и без его помощи.
Она убедилась, что совсем нетрудно пригласить в гости члена конгресса или даже главу какого-нибудь департамента. Нужно только предложить им бесплатный обед и очень хорошую незаконную выпивку. Она подружилась с несколькими депутатскими женами, которые, отпуская кухарку на вечер, сами стряпали обед; они посвящали Пиони в свои секреты и сплетничали с ней о прислуге, в то время как их мужья утоляли ее жажду величия, небрежно упоминая в разговоре самого президента: «Видел вчера Гувера, он говорит: мы наконец выходим из кризиса. Да, вот так и сказал!»
