Он хотел, чтобы его оставили в покое, хотел спать и хотел думать о том, как завтра утром в Нью-Йорке он истратит целых двадцать пять центов на кофе с яичницей.
21
В Нью-Йорке преподобный доктор Кристиан Стерн встретил его сочувственно, но несколько нервно.
— К сожалению, этот негодяй Фрисби пользуется большим влиянием в Хескетовском институте. Я вообще знаю его повадки, но все-таки надо было вам подойти к нему немножечко осторожнее. Теперь, что касается места в другой организации национального масштаба… Дела, правда, сейчас таковы, что хуже некуда: сами понимаете, кризис, застой. Ваш бескорыстный идеализм и ваш Административный опыт мне известны, доктор Плениш. А также ваш ораторский дар. Но все наши главные благотворители пострадали от кризиса. Самоубийство за самоубийством, знаете. Очень, очень тяжело. Но посмотрим, что-нибудь, возможно, и удастся сделать.
Капитан Хет Гисхорн, выдающийся молодой исследователь дальних стран, был англичанин по рождению, но, как у большинства англичан, в его наружности было очень мало английского. Он был плотный, приземистый и гладкий, с толстой белой кожей, к которой не приставал никакой загар; и он носил монокль, но когда нужно было рассмотреть что-нибудь, надевал очки.
Голос у него был вкрадчивый и неприятный. Он питал пристрастие к двубортным синим пиджакам, которые казались выутюженными, даже когда были измяты. И для человека действия, созданного, чтобы вечно водить где-то караваны верблюдов, он удивительно хорошо ориентировался на посту руководителя Нью-Йоркского Общества Распространения Культуры среди Эскимосов, в котором являлся одновременно президентом, ответственным секретарем и единственным лицом, пользовавшимся всеми доходами от пожертвований.
— Доктор Стерн говорил мне, что вы хорошо знакомы с деятельностью стимулирующих организаций, — вежливо сказал капитан Гисхорн, принимая доктора у себя в кабинете.
— О, да-да. — Доктор Плениш соединил концы пальцев и постарался выглядеть более деловитым и не столь голодным. — Составление циркулярных писем как для привлечения средств, так и для поднятия нравственного уровня; обучение персонала искусству правильно отвечать по телефону, у себя директор или нет, а также распознавать среди посетителей праздношатающихся, которые способны только на пустые разговоры, и подлинно сочувствующих, от которых могут быть получены деньги; научно-исследовательская работа по всем вопросам — всегда можно найти обремененного семейством педагога, который за небольшое вознаграждение готов рыться в библиотеках и архивах и писать вполне приличные статьи для напечатания за подписью директора или ответственного секретаря, смотря по обстоятельствам; публичные беседы, преимущественно с женщинами, в частных гостиных и в танцевальных залах отелей; умение доставать актеров и пианистов для бесплатных выступлений на собраниях и организовать дело так, чтобы вовремя были пущены по рядам подписные листы; следить за тем, чтобы ораторы, особенно из политических деятелей, закруглялись в должный момент; добиваться скидки у метрдотелей — мне незачем говорить вам, что если вы берете с участников благотворительного банкета пять долларов и при этом платите ресторану хоть на один цент больше, чем доллар шестьдесят пять, включая обед, чаевые, помещение и освещение, значит, вы не знаете своего дела, а настоящий специалист оборудует все это за доллар тридцать пять и еще с мятными леденцами после десерта; завтракать в обществе банкиров и брать на заметку все, что можно от них услышать о новом повышении на бирже; бывать на заседаниях комитетов и ограничивать тремя минутами ораторов, призывающих к немедленному действию; содержать в порядке списки возможных клиентов с текущим учетом всех данных, как — то: точный адрес, финансовое положение и восприимчивость к эмоциональным призывам; уметь разговаривать по телефону с важными особами; организовать газетную и радиорекламу; следить, чтобы все ведомственные издания и все интервью в печати были выдержаны в духе приятного сочетания оптимизма с предостережением ©б опасности, грозящей Американскому Образу Жизни…
Да, мне кажется, я имею полное право называть себя специалистом по научно организованной филантропии, пропаганде просвещения, поощрению чувства любви к ближнему и популяризации любых благородных начинаний, к каковым принадлежит распространение культуры, а также, без сомнения, и музыки среди эскимосов. Да.
Капитан Гисхорн покачал головой.
— В таком случае, друг мой, боюсь, вы не тот человек, который мне нужен.
— О! — сказал доктор Плениш, и перед его взором пронеслась жареная курица, сочная, золотистая жареная курица с потрошками, засахаренными бататами и оладьями из кукурузной муки.
— Я вижу, что вы настоящий деятель интеллектуального прогресса, но в этом эскимосском предприятии всякими комитетами и выступлениями занимаюсь я сам. Мне нужен просто толковый работник, который мог бы в случае надобности вести за меня разговоры по телефону, завтракать с мелкими жертвователями и рассылать циркулярные письма. И я могу платить не больше тридцати пяти долларов в неделю.
— Дайте сорок. Мне жить не на что.
— Заметано! — сказал капитан Гисхорн, который отличался большими лингвистическими способностями и владел разговорной речью не хуже, чем персидским языком или наречием племени суахили.
Доктор Плениш отправился на телеграф и молнировал Пиони, что нашел работу, что любит ее и Кэрри и что к рождеству надеется забрать их в Нью-Йорк.
Он не упомянул о своем жалованье и сам старался не думать о том, что будет получать теперь только сорок долларов в неделю, тогда как в Хескетовском институте получал семьдесят пять, не считая знаков благодарности от поставщиков школьного оборудования (он опасался, что на эскимосов в смысле благодарности рассчитывать не приходится, сколько бы культуры он им ни прививал).
Еще до октября он убедился, что капитан Гисхорн поступил с ним не так, как подобало бы поступать с людьми в филантропических кругах. Фактически доктору Пленишу все же пришлось применять все те знания и навыки, которые он перечислил в их первой беседе, так как капитан отправился исследовать Голливуд и Санта — Барбару и в продолжение нескольких месяцев выражал свой интерес к Эскимосской Культуре только тем, что требовал еженедельно финансовый отчет и забирал все деньги, за вычетом сумм, необходимых для уплаты аренды и жалованья служащим.
Впрочем, он вел себя настоящим джентльменом: в письмах никогда ни на что не жаловался — только просил доктора рассылать побольше циркулярных призывов, устраивать побольше интимных евангелических собраний и выжимать побольше денег из всех, кого можно было уговорить «проникнуться сочувствием к горестному положению наших Северных Братьев, до сих пор остающихся в стороне от всеобщего единения и взаимопонимания народов».
Иногда доктору Пленишу приходило в голову, что это не совсем справедливо по отношению к скандинавским миссионерам в Гренландии; иногда он думал о том, что его, пожалуй, устроило бы меньше взаимопонимания и больше наличных денег.
Ему не очень уютно жилось осенью и зимой 1930 года — года его победного вторжения в Нью-Йорк. За доллар в день он снимал в театральном районе номер с железной кроватью, двумя стульями, гидеоновской[90] библией, раздавленным тараканом на стене и ванной в другом конце коридора.
Не более радовала глаз и контора Эскимосской Культуры. Она состояла из большой комнаты, где помещался облезлый дубовый стол для него и сверкающее сталью бюро для капитана Гисхорна, шкаф с перепиской, шкаф с картотекой клиентов, забытые кем-то галоши и, на особой полке, роскошно переплетенное и богато иллюстрированное издание «Любовниц французских королей и английских герцогов» в семи томах. Кроме того, была еще темная проходная комната, где стоял стол мисс Кэнтлбери, не слишком юной и не слишком хорошенькой стенографистки — она же телефонистка и секретарь, — четыре стула для проблематических посетителей, зонтик мисс Кэнтлбери и богато иллюстрированное и роскошно переплетенное издание «Летописи арктических и субарктических экспедиций исследователей, звероловов и миссионеров всех вероисповеданий с древнейших времен до 1799 года нашей эры» в девяти томах.
Доктор Плениш часто думал о том, что этот объемистый труд мог бы помочь ему как проникнуть в психологию эскимосов, так и научить их строить дизель-моторы, но как-то никогда не хватало времени заглянуть в него.
Контора помещалась в старом шестиэтажном кирпичном здании на Четвертой авеню, с лифтом, который трясся и стонал при подъеме. Чуть не рядом был салун, где во все время действия сухого закона можно было получить лучший в Манхэттене бесплатный завтрак в приложение к платной выпивке. На одном этаже с Эскимосской конторой помещались массажист, агент по продаже резиновых изделий, издатель Нового завета, дела которого шли так успешно, что он выдерживал даже конкуренцию Библейского Треста, ночная стенографистка, знавшая все про всех, а также главная, она же и единственная, контора компании Золотых и Сапфировых Россыпей Свастика-Родезия, которая по занимаемой площади и по общим моральным установкам была поразительно схожа с Обществом Распространения Культуры среди Эскимосов.
