Василий Ярославович повернулся к пюпитру, продолжил вносить какие-то записи на сероватый бумажный лист. Наверное, разбирался, что и сколько уже убрано, а что еще только обжинать предстоит.
— А ты как считаешь, отец? Нужно мне жениться на Полине этой неизвестной или можно обойтись?
— Я считаю, сын, — не поворачивая головы ответил боярин, — награда тебе это по Божьей щедрости за отвагу и смекалку твою. Посему Господь никакого проклятия на тебя не попустит. Откажешься от первой милости Всевышнего — новых можешь от него не ждать. Не станет Он разбрасываться дарами перед тем, кто подбирать их брезгует.
— А для тебя это важно? Ну чтобы я согласился? Скажи мне просто, без околичностей.
— Да, — лаконично ответил Василий Ярославович.
— Понятно, — обреченно махнул рукой Зверев. — Да, еще одно, отец. Зимой нам нужно быть в Москве. Там случится пожар, и под его прикрытием Шуйские опять попытаются убить государя.
— С чего ты это взял?
— Приснилось.
— Мало ли чего присниться может?!
— Ты забыл, что случилось, когда я увидел подобный сон в последний раз?
Боярин вспомнил — по тому как на скулах его заиграли желваки. Он медленно кивнул:
— Хорошо, поедем. После Юрьего дня, как с оброком сочтемся. Успеем?
— Должны.
— Скажи, а пожар до смотрин случится, что Кошкин затеял, или после?
— Я уточню, — пообещал Андрей. — Извини, что отвлек.
— Ничего. Ты как раз заходи. Тебе тоже с этим всем разбираться надобно уметь. Кстати, ты мне так и не ответил. Так ты согласен сочетаться браком с племянницей соседа нашего, княжной Полиной?
Вот он — шаг в пропасть, в бездну, в необратимость. Поступок, изменить который будет уже невозможно никогда. Зверев почувствовал, как меж лопаток пробежал мерзкий холодок, но все же спокойно кивнул:
— Да, отец, я согласен. Я стану ее мужем.
— Вот и правильно… Князь, — с облегчением улыбнулся Василий Ярославович. — Ступай. Друцкому я отпишу об этом завтра.
Андрей вышел на крыльцо, перевел дух. Увидел Никиту, махнул ему рукой:
— Коня мне оседлай, друже. А отцу скажи: к обеду не приду, есть совсем не хочется. Вечером вернусь.
Лютобор был на улице: рубил на пеньке хворост и складывал палочки одна к одной на вытянутую в траве веревку.
— Надо же! — спешился Зверев. — А я думал, у мудрых чародеев все само собой рубится и в поленницу укладывается.
— Это я запросто, — кивнул колдун. — Да токмо давно добры молодцы не приходили девок привораживать али от болезней исцеляться. Но до очага дровишки дойти сами смогут. Давай-ка, коли приехал, веревочку затяни да вниз все это стащи.
— Это же все равно не само, это на мне получится. — Зверев обмотал вокруг хвороста веревку, забросил связку за плечо.
— То для тебя не само, — закудахтал старик, — а для меня аккурат без хлопот вниз и спустится. Не грусти, я тебя пирогом угощу с черникою. Баба тут одна из Быковки понесла после моего заговора. И на пироги, и на яйца, и на окорок расщедрилась. Про пиво, само собой, не подумала. Баба — она баба и есть.
— Я тебе самогонный аппарат сделаю, — пообещал Андрей, спускаясь по ступенькам. — Будешь сам хлебное вино делать, коли не носит никто. У тебя получится. На нем, кстати, немало настоек лекарственных делать можно.
— Ась? — насторожился старик. — Это что такое?
— На словах не объяснишь, — скинул хворост у стенки Зверев. — Принесу как-нибудь, сам увидишь. Кстати, знаешь… Я женюсь.
— Знаю, — кивнул хозяин.
— Откуда? Я сам на то только час назад решился!
— А разве не сказывал я тебе, что имение у тебя на севере будет? И оттого твой род токмо и уцелеет, что уйти вы в лапландские земли успеете, когда османы да упыри Русь истреблять станут?
— Вот черт! — Только теперь в мозгу молодого боярина совместились давнишние слова чародея с тем, что княжество племянницы Друцкого находится в Карелии. То есть действительно изрядно на север. — Значит… Неужели ничего вокруг не поменялось? Все идет по предначертанному, как мы ни стараемся?
— Велесово зеркало не лжет никогда, — внушительно сообщил колдун.
— Подожди! А помнишь, я поляков утопил? Я ведь, по зеркалу, погибнуть должен был! А я выжил!
— Ты ляхам в руки попал оттого, что ко мне бегаешь. Кабы не чары, что по просьбе боярыни тебя сюда вызвали, ты бы на Козютин мох не ездил, в усадьбе сидел. И ничего бы с тобой не случилось.
— Вот ведь откуда что берется… — покачал головой Зверев. — Ладно, значит, попаду я на север, род мой сохранится. А как сам я, волхв? Со мной там ничего не случится, Лютобор? Или только дети мои, девочки, с мамой к Астрахани от сарацинского нашествия убегут?
— Ты расстегая, расстегая-то откушай. Вкусный пирог у бабы выходит. Видать, из нужного места руки растут.
— Та-ак, ответ ясен. — Андрей уселся за стол, облокотился локтем, поставив на ладонь подбородок, и воззрился на старика. — Хорошо, мудрый Лютобор. Тогда ответь мне на другой вопрос. Можно ли снять с семьи родовое проклятие?
— Нет, нельзя, чадо мое.
— Оптимистичное известие, — крякнул молодой боярин. — Что, ничего сделать нельзя?
— Отчего нельзя? Можно. Кудесника, что проклятие наложил, извести можно. Его уничтожишь, силу его сведешь — и колдовство, им наведенное, рассыплется.
— Так он, может, мертв давно?
— Душу его разыскать надобно, вызвать, заточить. И извести. — Старик зловеще щелкнул зубами. — Опять же, сломать проклятие можно.
— Это как?
— Силу такую ему подставь, чтобы не справилось. Оно и выдохнется, вреда причинить не сможет.
— А как, где ее взять?
— Ну это несложно, — небрежно махнул рукой старик. — На два дни в лес уйди. Токмо погоду выбери теплую, дабы зря не страдать. Разыщи клен, что в стороне от прочих растет, с пядь толщиной примерно. Прижмись к нему да прошепчи: «Клен, клен, забери от меня силы темные, напитай меня соком желтым». Так два дни рядом с ним, с кленом, и живи. Спиной к нему прижимайся, рукой трогай. Есть эти дни нельзя, токмо пить. А как солнце полный круг пройдет, — в церковь иди, требы на защиту тебя богом греческим исполняй. Дерево из тебя заразу-то и вытянет. А Бог от новой порчи спасет. Он у христиан ныне сильный.
— А если порча еще не наведена? Если она только после свадьбы привяжется? Причем сильная. Больше шести столетий действует, всех мужиков в роду изводит.
— Тогда в чащобы дальние, непролазные ступай. Найди дуб прочный, большой, ладный. Обними ствол, прижмись к нему. — Лютобор протяжно вздохнул. — Деревья — они разные. Не все добрые, не все отзывчивые. Коли не почуешь ничего, другой дуб ищи. Тебе такой потребен, чтобы, обняв его, ты радость и приятствие почувствовал, чтобы хорошо на душе стало, светло и чисто, радостно. Найдешь — рой под кроной, шагах в пяти от ствола, ямку, да нужду туда справь. Токмо не смейся, деревьям это дело весьма приятственно. Ямку закопай и ступай к стволу, обними его, да и шепни от сердца: «На море-океане, на острове Буяне стоит дуб, всем дубам отец, всем людям пример, всем смертным покровитель. Как дуб-отец людям волю дает, так и ты мне свою дай. Прими мою плоть, дай свою силу. От черной немоты, от злого глаза, от тайного сказа, от чернеца и чернушки, от глупой простушки. Как тебя ветра не гнут, так и мне отныне не гнуться ни от злого слова, ни от глупого смеха, ни от злого страха, ни от сладкой лени. Моя воля — твоя воля, моя плоть — твоя плоть, моя сила — твоя сила, мой род — твой род. Отныне, присно и вовеки веков». Так ты, чадо, с деревом побратимом станешь, свою судьбу, волю, свое будущее в единое целое с ним увяжешь. А поскольку жизнь, плоть и судьба дерева взрослого крепка так, что никакому человеку с ней не сравниться, то и проклятию, на смертного направленному, его не одолеть. Никакому колдовству не сломать человека, такого побратима имеющего. И помни: хотя сам обряд в любое время проводить можно, кроме зимы, конечно, и наведываться к дубу тому ты можешь, когда захочется, — но каждый год ты должен являться к нему по осени, брать несколько его желудей и в разных местах прикапывать. То твоя обязанность как побратима: умножению рода дуба своего способствовать, распространению детей его на разные земли. Как раз за этот долг он с тобой силой своей и делится. Одно хочу сказать. Много в этом обряде хорошего. Редко болеет тот, кто с дубом побратался. Да, считай, никогда не болеет. А коли болел — исцеляется. Долголетие ему обеспечено изрядное. Подхватив какую-нибудь болячку, к дубу можешь приехать, обнять его — и сразу легче станет. Плохо вот что: коли дерево-побратим срубят, коли оно заболеет и погибнет, али бурей будет сломано — пойдут у тебя со здоровьем очень, очень большие беды. Так что сам смотри, надобно тебе такое побратимство али нет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
