— А если порча еще не наведена? Если она только после свадьбы привяжется? Причем сильная. Больше шести столетий действует, всех мужиков в роду изводит.
— Тогда в чащобы дальние, непролазные ступай. Найди дуб прочный, большой, ладный. Обними ствол, прижмись к нему. — Лютобор протяжно вздохнул. — Деревья — они разные. Не все добрые, не все отзывчивые. Коли не почуешь ничего, другой дуб ищи. Тебе такой потребен, чтобы, обняв его, ты радость и приятствие почувствовал, чтобы хорошо на душе стало, светло и чисто, радостно. Найдешь — рой под кроной, шагах в пяти от ствола, ямку, да нужду туда справь. Токмо не смейся, деревьям это дело весьма приятственно. Ямку закопай и ступай к стволу, обними его, да и шепни от сердца: «На море-океане, на острове Буяне стоит дуб, всем дубам отец, всем людям пример, всем смертным покровитель. Как дуб-отец людям волю дает, так и ты мне свою дай. Прими мою плоть, дай свою силу. От черной немоты, от злого глаза, от тайного сказа, от чернеца и чернушки, от глупой простушки. Как тебя ветра не гнут, так и мне отныне не гнуться ни от злого слова, ни от глупого смеха, ни от злого страха, ни от сладкой лени. Моя воля — твоя воля, моя плоть — твоя плоть, моя сила — твоя сила, мой род — твой род. Отныне, присно и вовеки веков». Так ты, чадо, с деревом побратимом станешь, свою судьбу, волю, свое будущее в единое целое с ним увяжешь. А поскольку жизнь, плоть и судьба дерева взрослого крепка так, что никакому человеку с ней не сравниться, то и проклятию, на смертного направленному, его не одолеть. Никакому колдовству не сломать человека, такого побратима имеющего. И помни: хотя сам обряд в любое время проводить можно, кроме зимы, конечно, и наведываться к дубу тому ты можешь, когда захочется, — но каждый год ты должен являться к нему по осени, брать несколько его желудей и в разных местах прикапывать. То твоя обязанность как побратима: умножению рода дуба своего способствовать, распространению детей его на разные земли. Как раз за этот долг он с тобой силой своей и делится. Одно хочу сказать. Много в этом обряде хорошего. Редко болеет тот, кто с дубом побратался. Да, считай, никогда не болеет. А коли болел — исцеляется. Долголетие ему обеспечено изрядное. Подхватив какую-нибудь болячку, к дубу можешь приехать, обнять его — и сразу легче станет. Плохо вот что: коли дерево-побратим срубят, коли оно заболеет и погибнет, али бурей будет сломано — пойдут у тебя со здоровьем очень, очень большие беды. Так что сам смотри, надобно тебе такое побратимство али нет.
— Надо записать, — поморщился Зверев. — С ходу не запомнил. Только мне так показалось, Лютобор, этот заговор лишь одному человеку помочь сможет. Мне, например. А что остальной семье делать? Жене, детям? Проклятие ведь на них тоже ложится.
— Заговору научи, — непонимающе вскинул руки мудрый волхв. — У всех побратимы будут — никому проклятие вреда не причинит.
— Могут и не согласиться. Жена сильно верующей запросто окажется, и детей так же воспитают. Священники христианские не дадут, шум поднимут. Власть над душами ныне ведь у них. И не скроешь ничего. Знаешь, что такое исповедь? А дети хитрить не умеют.
— Тогда… Тогда пойди и убей колдуна.
Вечером, въехав в ворота, Зверев увидел, что Василий Ярославович стоит на крыльце, облокотившись локтями на резные перила, и задумчиво смотрит в сторону Крестового озера. Андрей бросил поводья подворнику, поднялся к нему.
— У Лютобора был? — поинтересовался боярин.
— Да, — не стал отнекиваться молодой человек.
— И что?
Зверев подумал, пожал плечами:
— Что нам эти проклятия? Суета.
Боярин улыбнулся, кивнул:
— Коли так, завтра к князю Друцкому поеду. Обговариваться. — Он оттолкнулся от перил. — Ладно, пойду с матушкой о подарках условлюсь.
— А я?
— Ты за усадьбой приглядывай. То ведь не твое дело — свадьба. То хлопоты родительские.
Родители уехали с изрядной свитой на следующее утро — ради такого случая десятерых холопов с работ сняли. Вернулись и вовсе за полночь, пьяные до изумления. В смысле — все, кроме лошадей. Андрею ни боярин, ни Ольга Юрьевна ничего не сказали. Хотя чего говорить? Видно, что от ворот поворот никто им не давал.
— Трудно жить без фотоаппарата, — вздохнул Зверев. — Хоть глянуть бы, на кого жена будущая похожа?
Увы, об этом ему предстояло узнать только на самом бракосочетании.
Вечером, наласкавшись с Варей, он вытянулся на спине, закинул руки за голову, закрыв глаза и пытаясь хоть примерно представить, какова она — княгиня Полина? Память услужливо нарисовала облик веснушчатой девчонки с пляшущими в глазах огоньками свечей, с пухлыми пунцовыми губами. Черные, круто изогнутые брови, выступающие скулы.
— Людмила, — узнал ее молодой боярин. — Людмила Шаховская…
Он представил дымку вокруг ее облика, шагнул в нее — и оказался в лесу. Куда ни глянь — поваленные сосны, могучие дубы, сплетающиеся кронами с липами и березами. На вид — чащоба дремучая, непролазная. Но, тем не менее, света много. Впереди — поляна с тропинкой утоптанной от края и до края, камень большой, замшелый посередине, с выступом над землей.
На выступе том и сидела княгиня Людмила — в одной вышитой рубахе ниже колен, простоволосая и босая. На коленях у нее лежала большая краюха хлеба, и она, отламывая по маленькому кусочку, кормила с рук подходящих из-под деревьев ягнят, козочек, лисиц, волков и огромных, горбатых, бурых медведей.
— Вот, значит, какие у тебя сны… — тихо пробормотал Андрей.
Но девушка услышала, вскинула голову, вгляделась в тень, под которой таился незваный гость, и охнула, приоткрыв маленький ротик:
— Опять ты?!
— Не бойся, я ухожу. Просто глянуть на тебя хотел. Все, ухожу. Спи.
Зверев и правда отступил, но не ушел — спрятался за ствол низкой, кряжистой, словно дуб, березы, и опустился на четвереньки, воображая себя мохнатым, матерым волком. Во сне оказалось совсем не трудно превратить руки и ноги в лапы, вытянуть лицо, отрастить хвост и даже им завилять. Андрей неторопливо выступил в таком виде на поляну, настороженно подобрался к жертве. Остановился. Людмила протянула ему кусочек хлеба. Он, наклонив набок голову, слизнул угощение — совершенно, кстати, безвкусное, — а потом положил подбородок княгине на колени. Девушка погладила его по голове, почесала за ушком. Молодой человек ухмыльнулся обманом украденной ласке, мурлыкнул. Княгиня провела ладонью ему по волосам пару раз, потом остановилась:
— А почему ты мурлыкаешь? Ты же волк!
Зверев понял, что прокололся, развернулся и потрусил назад к деревьям.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
