Слава богу, здесь было пусто. Никаких горничных, спешивших по утренним делам, чистить каминные решетки или подавать в столовую завтрак. Едва ли не бегом Эмили проделала путь до комнаты Шарлотты и, даже не постучав, взялась за ручку и распахнула дверь.
— Шарлотта, скорее просыпайся! Просыпайся и послушай меня! Сибилла мертва!
Она едва различила в постели силуэт сестры. Лишь волосы, темным облаком разметавшиеся по белоснежной подушке.
— Шарлотта! — крикнула она, слыша в своем голосе истеричные нотки, но ничего не могла с этим поделать. — Шарлотта!
Сестра присела в кровати, и предрассветную тишину нарушил ее шепот:
— В чем дело, Эмили? Ты больна?
— Нет, нет, — Эмили жадно глотала ртом воздух. — Сибилла мертва. Мне кажется, ее убили. Я только что обнаружила Сибиллу… в ее комнате, задушенную собственными волосами.
Шарлотта бросила взгляд на часы на прикроватном столике.
— Эмили, сейчас двадцать минут шестого. Ты уверена, что тебе не привиделся кошмар?
— Уверена! О боже, неужели меня обвинят в том, что это я убила ее! — воскликнула Эмили и из последних сил попыталась собрать в кулак всю свою волю.
Увы, как она ни старалась, тело ее начала сотрясать дрожь, и она, разрыдавшись, повалилась на постель в ногах кровати. Шарлотта встала и, подойдя к ней, обняла за плечи и стала укачивать, как ребенка.
— Что случилось? — негромко спросила она, стараясь говорить как можно спокойнее. — Скажи, что тебе понадобилось в комнате Сибиллы, причем в такую рань?
Эмили была понятна озабоченность сестры, но она решила не поддаваться душевным терзаниям и страху. Ей могут помочь лишь здравые рассуждения, и ничто другое. И она попыталась выбросить из головы всю злость и сосредоточиться лишь на самом важном.
— Позапрошлым вечером я обратила внимание на ее лицо. На какой-то миг на нем читалась такая ненависть, когда она повернулась к Юстасу, что я решила узнать у нее почему. Что ей о нем известно? Неужели она боялась, что он что-то замыслил? Шарлотта! Все они убеждены, что это я убила Джорджа! И сделают все для того, чтобы Томас был вынужден арестовать меня. Так что я должна выяснить, кто это сделал, и тем самым спасти себя.
Несколько секунд Шарлотта молчала, затем медленно поднялась с места.
— Я лучше пойду проверю, и если ты права, то разбужу тетю Веспасию. А еще нужно будет вновь вызвать полицию. — С этими словами она набросила на плечи шаль и завернулась в нее, едва слышно прошептав: — Бедный Уильям.
Шарлотта ушла, а Эмили осталась лежать, свернувшись в комок, в ногах кровати. Она попробовала думать, надеясь распознать в случившемся какую-нибудь закономерность, но, увы, наверное, еще рано. Ее всю трясло — не от холода, потому что воздух в комнате был теплым. Холод царил внутри ее, где также поселилась и тьма. Кем бы ни был убийца Джорджа, теперь этот человек убил Сибиллу, причем, вне всяких сомнений, потому, что та знала, кто он такой. Или она.
Интересно, это имеет какое-то отношение к Юстасу и Тэсси? Или только к Юстасу? Или же не к нему, а к Джеку Рэдли?
В следующий миг дверь открылась, и в комнату вошла Шарлотта. В сером утреннем свете, сочившемся в окно, ее лицо казалось бледным, как мел. Руки ее дрожали.
— Действительно мертва, — с трудом выдавила она. — Оставайся здесь и закрой за мной дверь. Я пойду разбужу тетю Веспасию.
— Погоди! — крикнула ей Эмили, вставая, и тотчас потеряла равновесие. Ноги ее были как ватные, колени подкашивались. — Я тоже с тобой. Я не хочу оставаться здесь одна. И тебя не пущу ходить по дому в одиночку.
Эмили вновь попыталась встать, и на этот раз тело послушалось ее. Не проронив ни слова, они с Шарлоттой плечом к плечу зашагали по коридору, еле слышно ступая по толстому ковру. Жардиньерка с папоротником, в высоту едва ли не с дерево, отбрасывала на обои тени, похожие на осьминогов.
Сестры одновременно постучали в дверь Веспасии и прислушались. Ответа не последовало. Тогда Шарлотта постучала вновь и на всякий случай повернула дверную ручку.
Дверь оказалась не заперта. Шарлотта распахнула ее, и они обе скользнули внутрь, после чего вновь закрыли за собой дверь.
— Тетя Веспасия! — позвала Шарлотта.
В этой комнате было темнее — наверное, потому, что шторы здесь были плотные. Но даже в полумраке они увидели кровать, а на подушке — голову тети Веспасии. Седые волосы были собраны в мягкий узел. Какая она все-таки старенькая, подумала Эмили.
— Тетя Веспасия, — еще раз окликнула ее Шарлотта.
Леди Камминг-Гульд открыла глаза. Тогда Шарлотта шагнула ближе к занавешенному окну, чтобы быть ближе к свету.
— Шарлотта? — Веспасия приподнялась в кровати. — В чем дело? Кто это с вами? Эмили? — в ее голосе послышались тревожные нотки. — Что случилось?
— Эмили кое-что вспомнила, а именно выражение на лице Сибиллы позавчера за ужином, — начала Шарлотта. — Она подумала, что если поймет, что это было, это ей кое-что объяснит. И она пошла, чтобы спросить Сибиллу.
— В такую рань? — Веспасия выпрямилась в кровати. — И как, это что-то ей объяснило? Скажи, Эмили, ты выяснила, что хотела? Что сказала тебе Сибилла?
Шарлотта закрыла глаза и сжала кулаки.
— Ничего. Она мертва. Задушена собственными волосами. Кто-то закрутил их вокруг столбика балдахина. Не знаю, может, она сделала это сама, а может, кто-то другой. Сказать точно не могу. Надо будет вызвать Томаса.
Все так же сидя в кровати, Веспасия внимательно слушала ее, не проронив ни слова. Шарлотта стояла ни жива ни мертва от страха, но затем Веспасия подняла руку и трижды дернула за шнурок колокольчика.
— Дайте мне мою шаль, — попросила она.
Шарлотта выполнила ее просьбу. Опершись на руку Шарлотты, которую та протянула ей для опоры, Веспасия неуклюже слезла с кровати.
— Нам стоит замкнуть дверь. Не хотелось бы никого впускать внутрь. И еще, я считаю, нужно поставить в известность Юстаса, — она сделала глубокий вдох. — И Уильяма. Как вы думаете, в такую рань Томас будет дома? Отлично. В таком случае поскорее напишите ему записку и отправьте лакея, чтобы тот привел его и констебля.
Неожиданно в дверь постучали. Все трое испуганно вздрогнули. Однако не успел кто-то из них откликнуться на стук, как дверь открылась сама и в комнату вошла растрепанная и испуганная Дигби. Увидев, что с Веспасией все в порядке, она успокоилась, и ее испуг сменился озабоченностью. Убрав с лица растрепанные волосы, она приготовилась рассердиться.
— Слушаю вас, мэм. Что-то случилось? — осторожно спросила служанка.
— Мне чаю, Дигби, — ответила Веспасия, изо всех сил стараясь сохранить чувство собственного достоинства. — Я бы хотела выпить немного чая. Принеси нам его на всех. И для себя тоже. И как только поставишь чайник на плиту, разбуди кого-нибудь из лакеев и вели, чтобы он вставал.
Дигби строго и вместе с тем удивленно посмотрела на хозяйку. И тогда та была вынуждена прояснить ситуацию.
— Молодая миссис Марч мертва. Так что лучше разбудить двух лакеев. Одного, чтобы послать за доктором.
— Доктору можно позвонить по телефону, мэм, — возразила Дигби.
— Ах, да. Как я о нем позабыла… Просто я еще не привыкла ко всем этим новомодным штучкам. Думаю, у Тревеса есть телефон.
— Да, мэм.
— В таком случае разбуди одного лакея и отправь его за мистером Питтом. Я уверена, что уж у него телефона точно нет. И не забудь про чай.
Следующие несколько часов прошли как в лихорадочном сне — этакое необычное сочетание гротеска и самой заурядной обыденности. Ну как, скажите на милость, столовая, где был подан завтрак, могла выглядеть так, как и всегда — окна распахнуты настежь, а блюда на серванте ломиться от снеди? Тем временем Питт уже оказался наверху. Вместе с доктором Тревесом он склонился над мертвой Сибиллой, удушенной собственными волосами, и пытался решить, сама ли она наложила на себя руки, или же кто-то прокрался в комнату и затянул эти роковые узлы. Шарлотте не давал покоя вопрос, не потому ли накануне к ней вломился Джек Рэдли, а вовсе не потому, что был в нее влюблен? Просто она проснулась слишком рано и подняла тревогу. Шарлотта была уверена, что точно такая же мысль пришла в голову и Веспасии.
Когда они, наконец, сели завтракать, был одиннадцатый час и все уже сидели за столом. Даже Уильям, посеревший и осунувшийся, с трясущимися руками, и тот предпочел шумное общество одиночеству своей комнаты через стенку с комнатой Сибиллы.
Эмили сидела как статуя. Ее подташнивало, на пищу было противно смотреть: стоит съесть хотя бы кусочек, и тот моментально попросится обратно. Небольшими глотками она отпивала горячий чай. Он обжигал ей язык, с трудом проникая дальше, в сдавленное волнением горло. Постукивание чашек и блюдец, обрывки фраз — весь этот пустой, ненужный шум раздражал, выводил из себя… и пугал. С таким же успехом это мог быть грохот колес по дороге или гоготанье гусей.
