Мирхофф. – Вот что, Ленро… Резолюцию надо отозвать.
– Отозвать? На каком основании?
– Скажите, – проигнорировал он мой вопрос, – что для нас опаснее: четыре года президента-христианина или международная анархия? И покончить с ней может лишь Организация, обладающая суверенитетом. И с развязанными руками.
– Бальдир Санит, – сказал Уэллс, – пообещал передать нам контроль над военной и разведывательной машиной США и поддержать все наши решения в Совбезе.
– И это не трюк, – добавил Мирхофф. – Он исполнит обещание. Вся внешняя политика Соединённых Штатов будет подчиняться нам и интересам Организации. Мы не можем упустить такой шанс, Ленро.
– Это… – я соображал, – коллегиальное решение?
– Вы можете не отзывать резолюцию, – пожал плечами Мирхофф. – Но тогда мне придётся наложить вето, а это вызовет шум. Хотелось бы обойтись без него.
– Санит вёл переговоры через меня, – сказал Уэллс. – Жаль, я не успел сказать тебе раньше.
– Он активно сотрудничает с нами, – поддержал Мирхофф. – Он сдал нам около двадцати разных радикальных организаций, помог раскрыть… Уинстон?
– Каналы сбыта через протестантские миссии в Латинской Америке. Электронаркотики, галлюциногены, вся эта дрянь.
– Если он войдёт в Белый дом, – сказал Мирхофф, – своего президента получат не республиканцы. Его получит Организация. – Он помолчал, переглянувшись с Уэллсом. – Я понимаю, что его мировоззрение несколько устарело…
– Ленро как раз поставлен для того, чтобы с такими бороться, – сказал Уэллс.
– Да-да, конечно, Ленро, – кивнул Мирхофф. – Вы проделали очень важную работу, но в данном конкретном случае… опасность несколько преувеличена. А выиграть мы можем… больше. Я хочу рискнуть.
– Что скажешь, Ленро? – спросил Уэллс. – Извини, что тебя не поставили в известность раньше, но это и для нас непростое решение. Соединённые Штаты – великая страна, и она справится. Чего нельзя сказать об остальном мире.
– Организации нужен Бальдир Санит в Белом доме, – повторил Мирхофф. – Мы с Уинстоном сидим с шести утра и обсуждаем это не в первый раз… Я знал о твоём плане, я его поддерживал, но Уинстон меня убедил. Мы сидим здесь полтора часа и прикидываем варианты… К сожалению, ничего лучше мы придумать не смогли.
Естественно. Естественно. Какое Зверю дело до внешней политики? Его интересует внутреннее состояние страны, он христианское государство хочет сделать, а не государство-агрессор. Отдать всю внешнюю политику Организации – стопроцентно себя обезопасить. Он попал прямо в цель.
Даже меня его предложение ввергло в ступор.
Порядок во всём мире за счёт плачевного, но в целом не смертельного маразма в США? А почему, собственно, нет?
Бальдир Санит не собирался устраивать геноцид и не хотел развязывать Третью мировую; да, будет атака на свободу слова и сокращение прав, но будем честны: когда Организацию волновали такие мелочи? Рядом с Саудовской Аравией или Пакистаном, членами Организации, Америка Санита смотрелась образцово-показательной страной; да, она входила в Северный альянс и могла причинить неудобства, но если Зверь действительно сдаст внешнюю политику, то система международной безопасности станет только крепче. Правительство в Штатах ещё не раз сменится, и далеко не факт, что новый президент, будь он трижды либерал и четырежды демократ, не решится на внешнеполитический правый поворот и не потребует обратно суверенные права страны на вооружённые силы. Такая перспектива нам всем казалось куда более пугающей, нежели чокнутый, но всё же ручной Зверь в Вашингтоне.
– А что до его убеждений… – Уэллс поднялся из-за стола и похлопал меня по плечу, – я знаю, ты виделся с ним только один раз. Предлагаю вам пообщаться ещё. Я поеду с тобой, если хочешь. Ленро, я гарантирую, он к тебе прислушается. Он реалист, мы сможем найти компромисс. Он учтёт твои претензии, и его политика после избрания не будет столь радикальна, как ты опасаешься. Он понимает, что стоит на кону, и готов к сотрудничеству.
– Спасибо, Ленро, что пошли навстречу, – сказал на прощание Мирхофф. – Мы всегда были одной командой, мы делаем одно общее дело. Об этом нельзя забывать.
Мы с Уэллсом покинули кабинет Мирхоффа и спустились ко мне. Докери молча семенил следом. Я приказал собрать комитет в половине двенадцатого – теперь мне предстояло убедить их, что резолюцию нужно отозвать. Но я не видел проблемы. Если аргументы Мирхоффа подействовали на меня, то почему они не подействуют на моих коллег?
Мы с генералом выпили кофе и проговорили ещё два часа. Он дважды извинился, что вызвал меня через Докери, ждал меня сразу у генсека (по его словам, виноват в этом был Мирхофф) и долго не выходил на связь. Рассказал о причинах долгого отсутствия – как предотвращал гражданскую войну в Южной Америке, устраивал перевороты в Африке, предупреждал очередную экологическую катастрофу в Азии. Ничего необычного, всё в штатном режиме. Я взял с него обещание, что мы ещё встретимся до того, как он покинет Нью-Йорк, а он попросил меня не игнорировать его предложение о встрече с Бальдиром Санитом и пообещал лично всё устроить.
На том и расстались. В пять часов Генассамблея проголосовала против закона об ужесточении ответственности за разработку потенциально опасного программного обеспечения (дело «Эневтики»), а о резолюции «в отношении кандидата в президенты США Бальдира Санита» благополучно забыли. На текст резолюции по распоряжению Мирхоффа наложили гриф «секретно» и спрятали на десять лет, а спустя десять лет никому уже и в голову не приходило, что выборы мог выиграть не Санит.
Да, я продал Америку. Но Санит выполнил свою часть сделки, и нынешняя христианская Америка уже неспособна к самостоятельной внешней политике. Итог далеко не худший: Зверь ведь действительно не был, как резонно заметили Мирхофф и Уэллс, безумным диктатором – каковым, например, оказался куда более приятный в личном общении Джонс. Реальная демократия в Штатах, увы, закончилась, христиане стали привилегированным сословием, уровень образования резко упал, но винить в этом одного Санита будет неправильно.
Он стал закономерным финалом пути, по которому Штаты шли уже давно – примерно с тех пор, как решили, что религия и гражданские свободы могут мирно сосуществовать.
Я был готов драться со Зверем, у меня были принципы. Но помните, что я решил насчёт принципов? После смерти Евы Карр и встречи с Энсоном на кладбище, после предательства наших агентов на Ближнем Востоке и личной просьбы единственного человека, к кому я питал подлинное уважение, – неужели Бальдир Санит так важен для меня, что я должен выступить один против всех? Раз американцы хотят видеть его своим президентом, какого чёрта я должен им мешать? Если Мирхофф считает, что Зверь в Белом доме нужен Организации, почему я должен его переубеждать?
Был бы Санит Гитлером, написал бы он свой «Майн кампф» – я бы перегрыз ему глотку, задушил
