В этом ключ к решению великой проблемы. На этом построено все здание. Этим объясняются в конечном счете взаимопроникающие связи и переплетения самых разнообразных «национальных» партий, групп и «лидеров», союзов ультра-националистов, целая серия поразительных и таинственных политических происшествий, путчей и даже террористических актов, которые потрясают одну четверть континента. Все эти явления пронизывает единая, связывающая их, идея. Стена, выстроенная фашистскими маршалами от Финского залива до Босфора, является по существу не чем иным, как первым конкретным выражением нового германского стратегического плана — восточного «плана Гофмана», который пришел на смену западному «плану Шлиффена».
Здесь начинается вторая глава истории национал-социализма. Глава, в которой глубокий внутренний кризис вырастает до чудовищных фантастических размеров; глава, которая неизбежно и непреложно должна закончиться гибелью национал-социализма.
Значение всех этих событий, того поворота, который сделал германский фашизм после кровавой ночи 30 июня 1934 г., решившей судьбу гитлеровского курса, становится совершенно ясным. Все стадии германской политики, все политические демонстрации Германии с того времени фактически направлены в одну и ту же сторону, ведут с несомненной последовательностью именно к этому единственному пункту — к новому военному плану, и именно с этой точки зрения объясняются венский путч 25 июля 1934 г., пакт с Польшей, борьба против Восточного и Дунайского пакта, морское соглашение с Великобританией, ремилитаризация Рейнской области, новая «мирная программа на Западе», а теперь и «священный союз» с Японией. Стрела приближается к цели.
Идея мертвого генерала Гофмана начинает осуществляться.
* * *
Что такое план Гофмана? Как он возник, как случилось, что он, полностью овладев умами национал-социалистов, вытеснил все остальные замыслы подлинных владык «Третьей империи»?
Он обращает германский фашизм на восток вместо запада. Он ставит фашизм перед континентальным фронтом, за которым находится территория в 21 млн. км2 с потенциальными людскими резервами в 175 млн. человек, вместо старой рейнской границы и 40 млн. непосредственных противников. Он беспощадно бросает фашизм против державы, величайшей и сильнейшей из всех, какие существуют сейчас и когда-либо существовали в истории, против Союза Советских Социалистических Республик — основы будущего победоносного социалистического человечества. Он приговаривает фашизм почти с математической точностью к гибели, к полному и окончательному распаду; с логической точки зрения это — безумие, с моральной — варварство, с технической еще хуже — просчет. И все-таки этот план сегодня, так же как и в течение последних двух лет, владеет умом Гитлера; делает голос Геринга крикливым и истеричным; вращает колеса тиссеновских машин с головокружительной быстротой.
Как он возник? Как случилось, что план Шлиффена, неизменная основа германской политики и германских притязаний в течение сорока лет, их ось во время мировой войны, драгоценное наследие Гинденбурга, безоговорочно и демонстративно принятый Гитлером и Герингом в качестве их главной задачи во время их прихода к власти 30 января 1933 г., как случилось, что этот план должен был уступить место новому плану, направленному в совершенно противоположную сторону?
Такая постановка вопроса может вызвать недоразумение. Национал-социалисты не отказались и не откажутся от плана Шлиффена — схемы похода на Париж, а затем на Лондон; этот план остается незыблемым пунктом программы германского фашизма. Тиссеновская континентальная доктрина — главная пружина германского фашизма, — диктующая завоевание всего европейского пространства для необходимой экспансии германского промышленного капитала и для изгнания избыточных частей германской мелкой буржуазии и трудящихся — неизменна до тех пор пока существует германский капитализм; ведь германский капитализм не может отказаться и не откажется от мысли о сокрушении Франции и поражения Англии.
Лотарингия, Уэльс, лондонское сити, Бельгийско-люксембургский район были и остаются силами антагонистическими Руру; если Рур хочет жить, то эти силы должны быть разрушены или захвачены посредством войны Германии с западными державами. Это непреложно. Но не это — не существование или жизненность плана Шлиффена против Запада — ставится под вопрос, подлежит обсуждению лишь вопрос о том, в какой последовательности он участвует в больших замыслах и диспозициях германского фашизма.
В начале 1936 г., на четвертом году «великой эпохи» Адольфа Гитлера, после тридцати шести месяцев непрестанной борьбы, обмана, насилия и интриг, оказалось, что Гитлер, сосредоточивший свое внимание главным образом на Западе, стоит перед барьером, непроницаемость которого сделала его почти абсолютно неприступным. Призрак «национал-социализма над Европой» возымел свое действие. Эта непроницаемость не просто дипломатическая или политическая; она стратегическая в самом конкретном смысле этого слова. Геринг не может больше найти никакой бреши для наступления на запад, предусматривая, что он начинает с этого фронта; такой бреши нет ни в горизонтальном, ни! в вертикальном направлении — последнее обстоятельство имеет решающее значение.
В начале 1934 г. на вопрос, «может ли Германия выиграть войну?», можно было отвечать утвердительно, потому что в этой войне на западе, несмотря на французский пояс укреплений, все еще имелось три открытых стратегических пути: путь на крайнем севере — через Голландию—Бельгию, путь на крайнем юге — через Швейцарию; и великий безграничный путь над землей — открытый путь на Париж для геринговской воздушной армады, которая должна была начать наступление и сделать его возможным и по двум другим путям1.
Тем временем обнаружилось кое-что в области высокой европейской политики: предварительный результат большой тактической диверсии, сделанной германской дипломатией, которая на «нео-бисмарков—ский» манер намеревалась натравить одну против другой западные державы и в особенности — оторвать Англию и Италию от Франции. Именно таково было главное условие для повторного применения шлиффеновского плана против Франции, условие практической возможности использования этих трех путей.
Большие маневры, которые в сентябре 1935 г. проводились одновременно в Итальянских Альпах, в Швейцарии и во Франции, бесспорно доказали, что с эпохой военной моторизации отошла в прошлое эпоха больших горных наступлений: быстрые моторизованные дивизии не могут пройти с нужной им скоростью. Они содержат больше тяжелой стали, чем солдат,[56] и застревают в узких горных проходах, теряя как раз свое специфическое и решающее качество — скорость, играющую главную роль в современной войне движения. Не защищенное от вражеской обороны на земле и контратак с воздуха, наступление превращается в катастрофу.
И совершенно ясно, что в этом ничего не меняет и новое германо-итальянское сближение. Поскольку Муссолини тоже предпринимает тактические маневры и макиавеллистические шахматные ходы, чтобы противопоставить Германию Англии, он не начнет войны против Франции, с которой он два года назад заключил военное соглашение. Ведь в этом случае он теперь будет иметь против себя не только французскую армию и воздушный флот, но и английский средиземный флот — комбинацию, которой он боится больше всех других и которая для него оказалась бы смертельной. В этом случае для него была бы потеряна и Австрия, отданная на произвол «союзных» германских отрядов.
Иначе обстоит дело с брешью на другом конце: северным проходом через Голландию. Здесь условия были с самого начала гораздо более благоприятными потому, что обходное движение — Южная Голландия — Северная Бельгия — Северная Франция — немедленно вывело бы германскую «ударную армию» в обширное и открытое пространство, оставив всю французскую линию укреплений и их новое бельгийское продолжение — арденнские фортификации — в стороне. Единственным серьезным препятствием мог бы явиться канал Альберта Антверпен — Льеж. Наступление по этому пути должно было пойти через Антверпен и Брюссель, т. е. к северу от Мааса, а не через Льеж. Это действительно идеальное направление для нового, на этот раз неотразимого, «шлиффеновского удара» против Парижа, во много раз усиленного, благодаря моторизации и воздушному флоту; именно эту «брешь» на крайнем севере облюбовали германские генералы и всегда имели ее в виду в качестве нового основного варианта шлиффеновского плана.
Теперь, однако, эта брешь также крепко закрылась, не менее герметически, чем на юге. Силы, закрывшие ее: мистер Болдуин, провозгласивший новую «рейнскую доктрину» Британской империи, британское адмиралтейство, которое может в один прекрасный день направить свои корабли в Голландию и Бельгию, чтобы защищать эту доктрину, и сэр Эдвард Эллингтон, маршал воздушных сил, который может послать весь британский военный воздушный флот (а кто может сомневаться, что этот флот составит грозную силу) в том же направлении, к бельгийско-голландскому берегу, чтобы укрепить заслон против германского нашествия. Против такого заслона, против такой контрконцентрации германские «убедительные аргументы» разобьются вдребезги, потому что эти препятствия будут не намного слабее «стальной стены Мажино» дальше к югу. Здесь уже само германское наступление получит удар во фланг. А это означает крах шлиффеновского метода.
