Егор внимательно слушал, ощущая, как его душа покрывается уродливой ледяной коркой, а волосы на голове начинают неприятно шевелиться. Сотни кораблей, разграбленных и пущенных на морское дно, тысячи застреленных и повешенных моряков, зверски изнасилованные женщины, дети, проданные на невольничьи рынки барбаресок, замученные до смерти узники, за которых друзья и родственники не торопились выплатить назначенный выкуп…
«Зверство сплошное, скотство уродливое, мать их всех!», – так и кипел от негодования человеколюбивый и обожающий справедливость внутренний голос. – «А эти мастера художественного слова – из будущих веков – они-то куда смотрели? По их утверждениям, книгам и фильмам получается, что и среди пиратов частенько встречались люди благородные, не чуждые доброты и милосердия… Ложь голимая и наглая!».
После Прокурора выступали многочисленные свидетели и свидетельницы. После их показаний Егора даже слегка замутило, и ему нестерпимо захотелось – лично порубить (порезать, покрошить?) в домашнюю лапшу пару-тройку матёрых и жестокосердных флибустьеров…
Наконец, очевидно, уже изнывая от подступившей дневной жары, Главный предложил высказаться городскому адвокату. Высокий и седобородый господин – самого благородного и благонравного вида – величественно поднялся на помост, держа на вытянутых руках обычную кухонную деревянную доску, на который лежал розовый язык («Похоже, говяжий!», – не преминул отметить внутренний голос), пронзённый острым кинжалом. Седобородый господин – под одобрительные крики зрителей – важно продемонстрировал всем присутствующим дощечку.
– Торжественно извещает судей и почтеннейшую публику, что ему нечего сказать в защиту подсудимого, – скучающим голосом сообщил датчанин и неожиданно предложил: – Сэр Александэр, может, пойдём отсюда, а? Ничего интересного уже не будет. Так, одна сплошная ерунда… А, вот, свободных мест в окрестных кабачках – минут через сорок пять – уже будет не найти… Как же, такой праздник! Предлагаю, прямо сейчас направиться в «Белую ласточку» и занять там самые козырные места. Губернатор и княгиня Александра – после завершения данного спектакля – тоже подойдут туда…
– Высокий Суд удаляется на совещание! – объявил Главный. – Прошу горожан не расходится, через десять минут будет оглашён приговор…
– Ладно, Людвиг, пошли! – решил Егор. – Тут и без нас разберутся …
Когда до дверей трактирчика оставалось метров пятнадцать-двадцать, его нос уловил какой-то очень неприятный запах, и Егор обернулся.
Там, над самым центром города, вверх поднимался столб желто-чёрного, нестерпимо вонючего дыма.
– Жил кровавый Эдвард Теч – как скотина вонючая, и умер[20], насмердев на всю округу, – резюмировал Людвиг Лаудруп. – Ну, командор, пошли? Давай-ка – для начала – по стаканчику ямайского рома…
Глава четырнадцатая
Серебряная река и пампа, где иногда постреливают
(Исидора Коварубио в юности)
В рваные, покрытые многочисленными заплатами паруса дул лёгкий северо-восточный ветер. Корабли эскадры медленно, с трудом преодолевая встречное течение, входила в широкий залив. Узкие волны за кормой «Святого Дунстана», шедшего первым, неторопливо разбегались к далёким и незнакомым берегам, едва различимым в утреннем сиренево-розоватом тумане. Волны были странными, слегка серебристыми и – внешне – ужасно ленивыми.
– Устье великой и знаменитой Рио де ла Платы, что в переводе с испанского языка означает – «Серебряная река»! – торжественно объявил Лаудруп. – Знающие и опытные люди утверждают, что шире этой реки – в месте её впадения в Атлантический океан – нет во всём мире…
Егор, уже неоднократно слышавший этот восторженный географический очерк, только незлобиво усмехнулся и, поёживаясь от холодного ветра, недовольно пробормотал:
– Ветерок-то осенний какой-то. Очень, уж, промозглый…
– Конечно же, осенний! – согласился Людвиг. – В южных широтах апрель и май – самые, что ни наесть, осенние месяцы. Видимо, сам господь Бог так придумал…
Да, была уже середина апреля месяца 1704-го года, плавание откровенно затягивалось. Сперва в Сан-Анхелино они простояли на две недели дольше, чем планировали – пока новую мачту поставили на «Артуре», пока достали надёжную парусину для запасного комплекта парусов…
А потом неожиданно задули сильнейшие северные ветра. Прячась от них, корабли эскадры долго отстаивались в бухте городка Каракаса, потом – в устье полноводной и тёмно-коричневой Амазонки – вблизи безымянной португальской деревушки.
Наконец, суда прошли самый восточный южноамериканский мыс – под названием Каабу-Бранку – и тут же повернули на юго-запад. Но, нет, опять всё не слава Богу! Неожиданно северные ветры сменились на сильные южные, временами переходящие в настоящие шторма и бури.
Опять пришлось идти неровными рывками – неделю плывёшь вдоль болотистого берега, покрытого густой тропической растительностью, две недели отстаиваешься в какой-нибудь неприметной, но гостеприимной бухте. Сальвадор, Виттория, Сан-Паулу, Порту-Алегри – вот, далеко неполный перечень занюханных и крохотных посёлков, вблизи которых им пришлось бросать якоря…
Регулярные погодные катаклизмы очень сильно потрепали все четыре корабля эскадры, но о серьёзном ремонте оставалось только, лишь, мечтать.
– В этих португальских деревеньках даже приличного бронзового гвоздя не найти! – от души возмущался Лаудруп. – Не говоря уже о парусине и о надёжных стальных стяжках для бортовых досок. Первый серьёзный порт, где можно нормально отремонтироваться и, образно выражаясь, неторопливо зализать полученные раны, будет только в устье реки Ла-Платы. Там расположен один очень милый и славный городок – с длиннющим названием, которое полностью переводится с испанского языка как – «Город Пресвятой Троицы и Порт нашей Госпожи Святой Марии Добрых Ветров». Укороченное испанское название – Санта Мария дель Буен Айре, совсем короткое – Буэнос-Айрес. То есть, город добрых ветров… Кстати, сэр командор, нам надо срочно сменить флаги! Начинаются испанские владения, здесь чёрный цвет не в чести… Так что, отдавать команду?
– Отдавай! – усмехнувшись, махнул Егор рукой.
Если честно, то ему и самому было очень интересно – а что там за новинки? Он, конечно же, был в курсе, что по Санькиным эскизам в португальском городке Синише местные мастерицы изготовили новые флаги, но не знал – какие точно. Шторма и ураганы всякие, извержение вулкана, то, да сё.… Ну, замотался, а потом, естественно, забыл…
Флаг, где на фоне нежно-алой утренней зари красовалась чёрная златоглазая кошка, был спущен. А ещё через три минуты на ветру трепетало новое знамя: белая златоглазая кошка – на фоне тёмно-багрового заката.
«Да, Александра Ивановна, голубушка наша!», – восхищённо протянул потрясённый внутренний голос. – «Сильно заморочено! Уважаю!»…
Корабли эскадры, выстроившись в один ряд – носами против течения реки – встали на якоря возле различных портовых сооружений и мастерских, не доплыв до самого Буэнос-Айреса порядка пятнадцати-шестнадцати миль. Естественно, что пассажиры судов сразу же сошли на берег и, не смотря на прохладный северный ветерок и мелкий противный дождичек, отправились на обзорную прогулку: мужчины – в сторону складов и мастерских, женщины и дети – к многочисленным низеньким лавочкам, расположенным вдоль речного берега в противоположной стороне.
При встрече, которая состоялась часа через полтора, Сашенция, на платиновой голове которой уже красовалась местная, очень стильная и широкополая чёрная шляпа, радостно объявила:
– Саша, мы тут с Гертрудой – совершенно случайно – обнаружили просто замечательный постоялый двор! Там такие комнаты, просто мечта! Некоторые, даже, с настоящими европейскими каминами…
– Красивые и удобные комнаты! – поддержала любимую маму Катенька, на плече которой преспокойно восседал камышовый котёнок Аркаша.
– Мы там уже сняли несколько отдельных номеров, – нежно улыбнувшись дочери, продолжила рассказ Санька. – В одном разместятся Петенька и Томас, в другом девочки – под надзором Лукерьи (слава Богу, что она не вышла замуж за этого подозрительного болгарина из Сан-Анхелино!), рядом находится комната Людвига и Герды, а мы с тобой, господин командор, будем жить, – многообещающе покраснела, – в мансарде, под самой крышей…
Хозяйка постоялого двора – низенькая и полная старушка с добрыми глазами двухсотлетней черепахи Тартиллы – оказалась на редкость неразговорчивой. Пожелав всем доброй и спокойной ночи, она выдала ключи, после чего с комфортом устроилась в старинном кресле-качалке и через полторы минуты благостно и умиротворённо захрапела.
Когда накормленные и уставшие за день дети, наконец, уснули, Егор и Санька, попрощавшись с четой Лаудрупов, поднялись к себе в мансарду.
