Чтобы ее успокоить, я поведала ей слова святого старца, даже имя ему придумала — святой Антоний:
— Мы, Павловна, все в ответе за тех, кого приручили. А от себя добавлю: привязалась я к ней душой, столько страхов натерпелась бедняжка. Пусть уж будет под приглядом.
Нянюшка, уже узнавшая о моих приключениях в дядином поместье, только вздохнула и стала распоряжаться насчет обустройства Ариши. Повитуху из города уже вызвали. По отзывам — неплохая женщина. И руки перед работой моет.
Мы с Павловной до последнего надеялись, что родится девочка и большинство наших проблем отпадут сами собой. Что дядюшке, что его Дарье на девочку будет наплевать, она точно поперек законных сестриц не наследница.
Но теперь уж ничего не сделаешь — импровизированную родильную палату огласил первым «уа» мальчишка. А Дарья Сергеевна вот уже неделю как опросталась еще одной девчонкой. То есть законного наследника мужеска полу у дяденьки так и нету.
Как-то страшновато было оставлять в этот момент поместье. Но на ярмарку мне нужно попасть кровь из носу. Даже если я не найду себе хорошего купца-компаньона или интересанта, просто продать кое-что, а купить еще больше — жизненная необходимость. Денег, оставшихся с выкупа вороватого старосты с женой, с гулькин нос. Зерна, мяса и кож, а также прочих припасов прасолам я так и не запродала. Мужики принесут оброк с зимних заработков не раньше, чем через два месяца. К весне последние копейки придется считать, если не пополню карман в Нижнем.
Для товаров и припасов, включая фураж — я не собиралась столоваться в придорожных трактирах и тратиться на еду с сеном, — были снаряжены еще двое саней. Такой наш обоз, или, как я уже выяснила его тогдашнее название, «поезд», тронулся в путь.
Я в очередной раз отметила преимущества зимнего пути — почти без тряски и очень быстро.
Заночевали в придорожном селе буквально за мелочь. Условия ночевки оказались уж очень непривычны. На прощание я не стала ругаться с мужичком, но вместо чаевых подарила три блохоубойственных порошка.
На другой день предстоял выбор маршрута — ехать в Нижний прямо или заехать в уездный городок. Потеря времени — да. Но тут я сообразила, что имеет смысл заглянуть в почтовую контору, узнать, не пришел ли ответ от Авдотьи Петровны. Такие учреждения были во всех губернских и уездных центрах, по системе «до востребования».
Письма не было. Я вернулась в сани и уже намеревалась погрузиться в чтение, пользуясь ясной погодой, как вдруг меня окликнули.
— Добрый день, Эмма Марковна. Никак наши края покинуть решили?
Это был Михаил Федорович Первый. Капитан-исправник только что сошел с саней и направлялся в свое управление по соседству с почтовой конторой.
Блин! Все мы творцы своего счастья! Проехала бы мимо городишка, пожалуй, и не встретилась бы. А письмо — послать парня из поместья, привезли бы. Теперь объясняйся. Тем более мой скромный обоз вполне годился для релокации: собрала гардеробы и припасы и уехала.
— Здравствуйте, Михаил Федорович. Вроде бы я не подписывала бумаги с запретом не покидать пределов поместья, а также уезда. Ведь так?
Возможно, я сказала это чуть эмоциональнее, чем собиралась. Михаил Федорович развел руками и неожиданно для меня улыбнулся.
— Так, Эмма Марковна, никаких ограничений для вас не предусмотрено. Зимой многие помещики в большие города уезжают — в Нижний, а кто и в Москву. Удивился, что февраль на дворе, а вы только сейчас собрались. Не откажетесь со мною чаю выпить?
Никакого официоза в голосе не было, а только усталость и искреннее гостеприимство.
Если бы не мой занозистый ответ, я бы только поблагодарила и распрощалась. А так — приняла приглашение.
Когда мы поднимались на крыльцо, я хотела обратиться с просьбой, но Михаил Федорович ее предугадал. Его кучер позвал моих людей в теплую дежурку. Кучера спросили разрешения, я ответила, что возле полиции за лошадей и сани можно не опасаться.
Когда исправник снял шинель, я еле удержала удивленно-сочувственный посвист: уж очень он исхудал, осунулся, хоть и шагал так же бодро. Все же спросила:
— Михаил Федорович, вы хворали?
— Да не то чтобы сильно, сударыня, но все на ногах да в разъездах.
— По делу Абрамова? — не удержалась я от вопроса.
Михаил Федорович взглянул с легким раздражением — и тут работа. А потом сдвинул брови, будто мысленно махнул рукой.
— Да, по нему, по какому же еще. Очень тяжко. Беда случилась, и теперь не хочу, чтобы она бо́льшую потянула.
Я не стала задавать уточняющих вопросов, догадавшись, что такие слова — преамбула к подробному рассказу. И не ошиблась.
Подали самовар. Чай оказался густым и крепким, не ожидала.
— Барина схоронили, приехали наследнички, брат и сестрица. Брат, любитель настоек, готов службу оставить и в поместье поселиться, а машины сахарные продать, не нужно ему. Я на него посмотрел: трезвый — меланхолик, в подпитии — веселый, лучшего барина не представить. Но сестрица алчет мести. Считает, что старшего брата мужики удавили. Мне деньги совала, — собеседник изобразил пальцами толщину пачки, — пусть я бы допросил и дворовых, и крестьян под плеткой. Я отвечал, что по закону будет, а подарок больше, чем фунт чаю, не беру.
— Чай и правда отменный, — заметила я, вглядываясь в лицо исправника. Эта история явно для него имела особое значение.
— Тогда она и во все инстанции написала, и сама пыталась следствие вести — с кучером-магометанином с Кавказских гор, что одну баранину ест, и двумя лакеями. Трижды в неделю, болен ли, здоров, езжу унимать, чтобы не устроила несчастным мужикам «Фуэнте Овехуну». Я даже братцу дал советы, кому в губернии надо взятки дать, чтобы скорее вступить во владение, выделить денег сестрице да спровадить — она поклялась здесь не жить.
Я улыбнулась — да, пожалуй, самое лучшее решение. Но два слова показались мне знакомыми.
«Фуэнте Овехуна»… Когда-то, в прежней жизни, я ходила на этот спектакль. И даже догадываюсь, в чем смысл. Но лучше спросить.
— Михаил Федорович, а что такое «Фуэнте Овехуна»?
Исправник изменился в лице. То ли не понял вопрос. То ли на себя рассердился — чего он такое ляпнул. Потом собрался и ответил:
— Есть такая пьеса гишпанского сочинителя Лопе де Веги, как в какой-то тамошней провинции рыцари обижали крестьянских девиц, ну а мужики не стерпели и их погубили. Суд приехал, стали их пытать, а все на вопрос «кто убивал?» отвечали: «Фуэнте Овехуна», в смысле
