При появлении Карла в русском лагере был созван военный совет, на котором председательствовал Август. Вопрос о нападении на шведов даже не ставился. Хотя русские войска почти вдвое превосходили шведские по численности, Петр не был еще готов рискнуть армией, на создание которой ушло так много усилий, и настрого запретил Огильви давать бой в открытом поле. Однако Огильви считал свои силы достаточными по крайней мере для того, чтобы выдержать осаду. Другие возражали: если шведы окружат крепость, армия окажется отрезанной от России и не сможет прикрывать русские границы; к тому же, хотя крепость хорошо укреплена и располагает многочисленной артиллерией, провизии едва ли хватит на длительную осаду. Они настаивали на отступлении. Огильви был ошеломлен – он решительно протестовал, указывая на превосходство русской армии в живой силе и артиллерии. Он говорил, что при отступлении им придется пожертвовать пушками, которые не удастся увезти по снегу при нехватке коней. Покинуть город в зимнюю стужу значило обречь многих солдат на гибель в пути. Шведы могут пуститься в погоню, и тогда сражение будет неизбежно, а ведь государь запретил рисковать армией. Но больше всего Огильви страшился дурной славы. Неужели он, профессиональный солдат, имея в своем распоряжении вдвое сильнейшую, чем у противника, армию, обладая подавляющим превосходством в артиллерии, без боя оставит врагу мощную крепость? Что скажет Европа?
Август, оказавшийся меж двух противоположных мнений, счел за лучшее снять с себя всю ответственность и срочно отрядил гонца в Москву к Петру, умоляя царя о «немедленном, прямом и однозначном» решении. Сам же, не дожидаясь ответа, улизнул из Гродно. Поскольку Карл ушел из Варшавы, Август увидел для себя возможность под шумок овладеть польской столицей. Он взял с собой четыре драгунских полка и пообещал Огильви, что вернется не позже чем через три недели и приведет с собой саксонскую армию. Тогда объединенные русско-польско-саксонские силы составят 60 000 человек против 20 000 шведов.
Петр находился в Москве, когда узнал о продвижении Карла в направлении Гродно. Сначала царь усомнился в этом известии и спрашивал Меншикова в письме, откуда такие сведения и можно ли им доверять: слухи о наступлении Карла распространялись и прежде. Тем не менее Петр встревожился и на 24 января наметил отъезд из Москвы. В том же письме царь жаловался на неописуемые холода, на то, что у него страшно раздуло щеку, и сокрушался, как некстати ему уезжать из Москвы именно сейчас, когда он поглощен делами по сбору податей и устранению беспорядков на Волге. Если же тревожные известия подтвердятся, ему, несмотря ни на что, придется тащиться за сотни миль. Петр просил Меншикова ежедневно докладывать ему о положении и обещал приехать при первой возможности.
Москву отделяет от Гродно 450 миль, и Петр успел преодолеть больше половины пути, когда на подъезде к Смоленску получил известие от Меншикова о том, что Карл уже под Гродно и царь не может воссоединиться со своей армией. Обеспокоенный Петр послал ряд распоряжений Огильви. Петр писал, что не возражает против обороны Гродно, если на обещанную скорую помощь саксонцев действительно можно рассчитывать, но если нет, пусть Огильви отступает к русской границе самым коротким и быстрым путем.
«Однако же, – заключал Петр в письме, адресованном Репнину, – все сие покладаю на ваше тамошнее рассуждение, ибо нам так далеко будучи не возможно указ давать, понеже пока опишемся, уже время у вас пройдет, но что к лучшему безопасению и пользе, то и чините со всякою осторожностию. Тако ж не забывайте слов господина моего товарища [т. е. Меншикова], который приказывал вам… чтоб вы больше целость войска хранили, неже на иных смотрели. О пушках тяжелых не размышляйте; ежели за ними трудно отойтить будет, то, оных разорвав, в Неметь [Неман] бросить».
Тем временем обстановка в Гродненской крепости ухудшалась. Продовольствие и фураж быстро подходили к концу. Затем русские, с нетерпением поджидавшие прибытия саксонских войск, получили ошеломляющее известие. 3 февраля 1706 года под Фрауштадтом, на силезской границе, саксонская армия, которая с учетом русских и польских вспомогательных сил насчитывала 30 000 человек, была разбита 8-тысячным шведским отрядом Реншильда. Это была самая блестящая победа Реншильда, и Карл, едва прослышав о ней, тут же произвел его в фельдмаршалы и пожаловал графский титул. С гневом и болью Петр сообщал об этом Головину: «Перед сим писал я к вам о некотором, никогда не чаемом случае, от посторонних ведомостей, ныне же подлинную ведомость о том имеем, что все саксонское войско от Рейншильдова разорено, и артиллерию всю потеряли. Ныне уже явная измена и робость саксонская [ибо 30 000 побежали от 8000] так, что конница ни единого залпа не дает, побежали пехоты более половины, киня ружье отдались, и только наших одних оставили [которых не чаю и половины в живых]. Бог весть, какую нам печаль сия ведомость принесла, и только дачею денег [Августу] беду себе купил… Вышереченное несчастие, паче же измену своему королю, изволь объявить всем, но гораздо легче, ибо уже тайна быть не может, а подлинно не большим [т. е. немногим] персонам».
Известие о победе под Фрауштадтом, ставшей еще одним подтверждением превосходства шведской армии, определило решение Петра как можно скорее отвести из Гродно свои войска. Он приказал Огильви начать отступление при первой возможности, но рекомендовал подождать, пока не вскроется лед на реке, чтобы шведы не могли пуститься в погоню. 4 апреля, по государеву повелению, русская армия, побросав пушки в Неман, начала отступление на юго-восток, к Киеву, огибая Припятские болота.
Узнав, что русские уходят из Гродно, Карл распорядился немедленно начать преследование. Но едва шведы навели через Неман понтонный мост, как он был разрушен ледоходом и унесен быстрым течением. Прошла неделя, прежде чем королю удалось переправиться, а русская армия к тому времени была уже далеко. Карл решил сократить путь, двинувшись наперерез русским через Припятские болота. «Невозможно описать, что пришлось вынести и людям и коням, – вспоминал очевидец. – Вся эта местность – сплошная топь. И когда лед растаял, кавалерия передвигалась с превеликим трудом, а подводы глубоко увязали в грязи и их нельзя было сдвинуть с места. Королевская карета так и осталась в этих топях. Что же до пропитания, оно было так скудно, что всякий, кто в этом пустынном краю мог достать из кармана корку черствого хлеба, почитался за счастливца».
С трудом пробравшись через болота, шведы наконец вышли к городу Пинску, так и не сумев догнать русскую армию. В Пинске Карл взобрался на самую высокую колокольню и оглядел окрестности – на юге и востоке до самого горизонта простиралась болотистая пустошь. Смирившись с тем, что русской армии удалось ускользнуть, Карл остановился возле Пинска и в течение двух месяцев разорял окрестные местечки и села. Но он не был готов к ведению крупной кампании, связанной с дальнейшим продвижением на восток, и опасался за безопасность тыла; поэтому в середине лета 1706 года решил вернуться в Европу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
