— Вот тебе и шо. Не слышишь, что ли — хорошие вести, хлопец. Оружие для нашего завода надо доставить. Требуются ребятки аккуратные и решительные, — и Ткач сообщил, что Павлу поручается достать оружие для заводских дружин, и что Тимоша и Коваля решено зачислить в отряд Павла.
Когда с делом было улажено, Тимош неожиданно обратился к Ткачу:
— Тарас Игнатович, что я хотел спросить… — Тимош украдкой глянул на старика, словно стараясь предугадать, стоит ли затевать беседу.
— Ну, чего еще…
— Иван скоро вернется? — издалека повел Тимош, но старик сразу насторожился:
— А тебе что, соскучился?
— И соскучился, да и так… Люди нужны. Вы ж сами говорили. Ну я и спросил про Ивана… К слову пришлось.
Старик в упор уставился на младшенького:
— Это ты что — для себя интересуешься или как? Может, кто спрашивал?
— Никто не спрашивал, — поспешил заверить Тимош, — брат он мне или кто по-вашему?
— Ну, добре, добре, Тимошка, — смягчился старик, — а то я думал, может, кто другой. Ну, да чего говорить! В общем, Тимошка, ждем. Скоро ждем. Дела там у них в Петрограде горячие…
Продолжать беседу в намеченном направлении было опасно, затаив имя Агнесы до более благоприятных времен, Тимош поблагодарил старика за совет и в тот же вечер поспешил его выполнить.
«Дорогой наш брат Иван!
Пишет тебе твой младший брат Тимошка. У нас, слава богу, всё благополучно, поскидывали царскую сволочь, теперь думаем, кого дальше скидывать».
Так начал свое письмо Тимош. Поставил первую точку и задумался — не много писем написал он за всю свою жизнь, хоть и осталось за плечами добрых восемнадцать лет, а по метрике и все двадцать. Столько хотелось сказать, столько накопилось всего, а перед ним была четвертушка бумаги, крохотный квадратный листок. Великое множество мыслей роилось в голове, нужных, хороших мыслей, великих планов и мечтаний, и всё это на бумаге превращалось в корявые слова, и он писал, как тетка Палажка на деревне:
«…а еще тебе хочу сказать, что рабочие у нас тут все за одно, только нелегкое это дело. Раньше, когда думал о пятом годе или про Парижскую коммуну, то я считал, что мы по эту сторону, а контрреволюция по ту сторону баррикад. А теперь вижу, что и рядом с тобой всяких гадов хватает. Я про всё хотел написать, по теперь уже когда приедешь…
…Дорогой Иван, что я главное хотел тебе написать: на Ивановке всё благополучно. Агнеса очень тяжело болела…»
Тимош снова задумался, перебрав в уме все известные ему болезни, не остановился ни на одной и продолжал:
«…так тяжело болела, что мы даже не знаем. Очень скучала за тобой и всё спрашивала. Но теперь ничего; вернулся Спиридон Спиридонович Левчук и они вместе с Агнесой ходят на все митинги и собрания в Совет. Сейчас они с Агнесой устраивают общежитие для молодежи и скоро в него переедут. Так что, пожалуйста, скорее приезжай или хоть напиши…».
19
Когда Ткач сообщил, что партийный комитет решил добиться вооружения рабочих отрядов, Тимош подумал, что речь идет о поездке на Тульский оружейный завод. Однако на этот раз речь шла о складах в ближайшем военном городке. Всё было уже улажено, оставалось только забрать ящики и привезти на завод — такой оборот дела охладил пыл Тимоша:
— Опять в дворовую бригаду, старший, куда пошлют.
Антон Коваль оборвал товарища:
— Если так думаешь, сиди дома.
Но Тимош упрямо продолжал:
— А разве тебе, Антон, не хочется вырваться из дворовой бригады? Неужели не хочется, чтобы скорее настоящая, большая жизнь. — Ему вдруг показалось, что он повторяет чьи-то чужие слова, но Тимош не мог уже остановиться: — Революция, Антон, революция! А мы ходим с бантами, митингуем в цехе. Что-то еще держит нас. Кандалы сбили, а кандальи привычки остались. Разве не обидно, Антон?
— Не пойму, про что говоришь, — тонкие губы Коваля сжались еще плотнее, запавшие глаза уставились на друга с таким укором, что Тимошу стало не по себе.
— Я надеялся, в Тулу направят. Наконец-то, до настоящего дела дорвемся! А выходит — с одного двора на другой перетаскивать.
Подошел Кудь.
— Здорово, хлопцы-молодцы! Дорогу в комитет знаете?
— Знаем.
— Ну, если знаете, загляните через часок.
В назначенное время друзья направились в комитет. На крыльцо ступить не успели — Савва Кудь, брат Семена Кузьмича, с шумом вылетел им навстречу.
Семен Кузьмич, грозный, с потемневшим от гнева лицом, следом за ним появился на пороге.
— Трус! Баптист! Христосик! — кричал он. — Кладоискатель лопанский!
Старик заметил Тимоша, смутился, как малый ребенок, голубые глаза наполнились слезами — больно было смотреть на него. Антон опустил голову. Тимош поспешил обратиться к старику:
— Мы к вам, Семен Кузьмич!
— Вижу, ко мне… — отвернулся Семен Кузьмич, постоял немного, не глядя на ребят, потом сразу переломил себя: — Ну, давай за мной…
Движения его стали угловатыми, говорит отрывисто, резко.
В помещении комитета остановился у объявления.
— Грамотные? — указал на объявление о приеме в партию и отошел в сторону.
Тимош принялся читать вслух. Перечитал еще раз, потом еще про себя, посмотрел на Коваля, придвинулся к нему поближе, словно стараясь подбодрить. Стояли рядом, не сводя глаз с маленького листка на стене.
— Ну вот, хлопцы-молодцы, которые грамотные, передай неграмотным, — проговорил Кудь, всё еще занятый своими мыслями. Незнакомый Тимошу человек, сидевший за столом, поднялся навстречу Семену Кузьмину; ребята слышали, как Семен Кузьмич сказал о Савве:
— Приходил уговаривать, чтобы поддерживал Временное правительство!
Незнакомец за столом, выслушав Семена Кузьмина, негромко спросил, поглядывая на Антона и Тимошку:
— Что за ребята? С шабалдасовского?
— Они самые, — ответил Кудь, — Руденко из снарядного и Коваль из кузнечного.
— Коваля я, собственно, знаю, — лицо незнакомца просветлело, и Коваль заулыбался ему доверчиво, как бывает, когда люди встречаются вновь после минувших тяжких испытаний.
— Толковал с ними? — спросил Семена Кузьмича незнакомец.
— Да тут сейчас обо всем и договоримся.
Кудь подозвал молодых рабочих:
— Прошу присаживайтесь — разговор серьезный.
— Павла с Ивановки знаешь? — спросил незнакомец Тимоша. Руденко отозвался не сразу:
— Знаю.
— Мотору-гончара знаешь?
Тимош нерешительно глянул на Кудя.
— Ну, чего смотришь, отвечай. От партийного комитета секретов нема.
— Знаю.
— В военном городке бывал?
— Бывал.
— Подмога требуется в одном важном деле, — пояснил незнакомец. — Ткач говорил с тобой насчет вооружения заводских дружин?
Тимош утвердительно кивнул головой.
— Говорил, что Временное правительство против создания рабоче-крестьянских боевых сил, что оно всячески препятствует нам?
— Это мы и так знаем.
— Потому и позвали вас, что знаете, — кивнул головой незнакомец. — Мы тут советовались, обсуждали, решили вам одно дело доверить. Комитет поручает всю операцию товарищу Павлу, ему и подчиняйтесь. Проведешь его группу в военный городок к человеку, у которого ты бывал. На железнодорожной ветке всё уже подготовлено. Люди помогут вам погрузить оружие в вагон. Вы, ребята, будете сопровождать груз до города, — представитель комитета вынул из ящика стола наган и протянул его Тимошу.
— Понятно, — принял оружие Тимош.
— Дальше порядок такой: железнодорожники отцепят вагон, загонят на запасный путь. Там будет ждать вас товарищ Кудь с дружинниками. Ночью трамвайщики подгонят к переезду трамвайную платформу со шпалами, и на этой платформе доставите всё к заводам. Помеченные ящики сбросите для шабалдасовского, на остальное найдутся хозяева. Уговор?
— Уговор! — воскликнул Тимош: дело принимало подходящий оборот. — Когда выезжать?
— Сегодня к ночи. Только еще уговор: чтобы всё по-рабочему, чтобы чужой никто носа не совал. Не для господина губернского комиссара стараемся.
Когда вышли из комитета, Коваль подтолкнул Тимоша:
— Ну, дворовая бригада, что теперь скажешь?
Тимош стиснул рукоятку нагана:
— Бригада подходящая.
— А ты понял, что Кудь про грамотных говорил? — спросил вдруг Коваль.
— Понял, Антоша. Я сам об этом давно думаю. И знаешь, что думаю? Как нам в партию идти, если мы нуль круглый, пустое место, никакого настоящего веса нет. В партию идти, это знаешь… Совершить что-нибудь надо, доказать. Согласен, Антоша?
Коваль удивленно взглянул на товарища:
— Нет, не согласен… — тихо проговорил он.
— Не согласен? — негодующе уставился на друга Тимош. — Не согласен, что оправдать себя надо?
— Не знаю, — неохотно отозвался Коваль, — мне не в чем оправдываться…
