— Вы знакомы со всеми здесь присутствующими, поэтому я пропущу официальные представления. Я зачитаю обвинения в ваш адрес, а затем у вас будет возможность ответить на них. У вас есть вопросы?
— Нет, сеньор.
Мигель мечтал о еще одной чашке кофе, которая обострила бы его ум. Его внимание уже было рассеянно, и он с трудом боролся с детским желанием поерзать.
— Конечно. — Десинеа позволил себе слабый намек на улыбку. — Вам уже хорошо знакома процедура. — Он взял листок бумаги, но его глаза смотрели мимо. Очевидно, он заранее выучил текст наизусть. — Сеньор Мигель Лиенсо, также известный на бирже как Микаель Лиенсо, Маркус Лентус и Майкл Уивер, вас обвиняют в безответственном поведении, позорящем наш народ. Вас обвиняют в том, что вы общаетесь с опасными, пользующимися дурной репутацией и неподобающими неевреями и приводите их в наш район, где они нарушают наш покой. Желаете ли вы ответить на эти обвинения?
Мигель подавил улыбку, но не смог удержаться, чтобы не вдохнуть сладкую свежесть воздуха. Заседание можно закрывать, ибо совет не причинит ему вреда. Они не знают ни имени Иоахима, ни того, что связывает с ним Мигеля. Единственное, чего хотят парнассы, это услышать его оправдания и вынести предупреждение.
— Сеньоры, прежде чем начать, я бы хотел принести мои искренние извинения совету и всему нашему народу. Упомянутый здесь человек — это несчастный голландец, с которым, признаюсь, я когда-то был в дружбе, но уверяю вас, у меня никогда не было дурных намерений.
Ему было противно лгать в священном месте, ибо Писание гласит, что лжец не лучше идолопоклонника. Но в Писании также сказано, что Господь, слава Тебе, порицает человека, который говорит одно, а сердцем чувствует другое. Поэтому Мигелю казалось: если он будет верить всем сердцем, что его ложь оправданна, она не будет считаться таким большим грехом.
— Это несчастный человек, его постигла неудача в делах, и он разорился, — продолжал Мигель, — и, увидев, как он просит подаяние на улице, я дал ему несколько стюверов. Пару дней спустя он заговорил со мной, и, чтобы не показаться невежливым, я остановился, чтобы немного с ним поболтать. Когда я увидел его в следующий раз, он стал агрессивным и начал меня преследовать, выкрикивая разные вещи. Наконец он пришел в наш район и стал приставать к членам семьи моего брата. Тогда я поговорил с ним жестко, предупредив, что, если он продолжит вести себя столь непотребно, я буду вынужден сообщить о нем городским властям. Надеюсь, он не нарушит наш покой вновь.
— Благотворительность является одним из наших самых важных мицвот, — сказал Иосиф бен Ерушалием.
Это был состоятельный купец, который приехал в Амстердам на несколько месяцев позже Мигеля и был избран в совет, как только прошли три года — минимальный срок, в течение которого кандидат в парнассы обязан прожить как еврей. Мигель знал, что тот исполняет свои обязанности со всей суровостью, которую позволяет Закон, и беспощаден к вновь прибывшим, отказывающимся соблюдать принятые строгие правила.
— Ваша щедрость похвальна, сеньор, — продолжал бен Ерушалием, — ибо благотворительность прославляет Святое имя. Совету известно, что вы потерпели неудачу в делах, но раввины говорят, что к нищему следует относиться с добротой, ибо с ним Господь.
— Благодарю, сеньор, — сказал Мигель, хотя ему не верилось, что Господь мог быть с Иоахимом.
— Однако, — продолжал бен Ерушалием, — данный инцидент свидетельствует о том, о чем наш совет уже предупреждал вас, причем неоднократно. Ваши обширные связи с голландцами, ваше свободное владение языком, ваши дружеские отношения с ними могут привести лишь к трудностям в отношениях между ними и нашим народом. Наша община процветает только потому, что живет независимо от наших голландских хозяев. Данный инцидент с нищим может показаться незначительным, тем более что у вас не было злого умысла, но он показывает, что вы не желаете следовать рекомендациям совета не вступать в тесный контакт с этими людьми.
— Мы уже имели дело с подобной проблемой, — вступил Десинеа. — Вы систематически нарушаете постановления совета, полагая, будто лучше нас знаете, что хорошо для нашего народа.
— Точно, — продолжил бен Ерушалием. — Вы нарушаете правила маамада, думая, будто лучше других можете судить, что хорошо, а что плохо. Не имеет значения, сеньор, ищете ли вы благосклонности симпатичной голландской девушки или подаете милостыню неподобающему нееврею. И то и другое запрещено, и запрещено по веским причинам.
Мигель понял, что дело обстоит серьезнее, чем ему показалось сначала.
— Благодарю вас, что уделили время для обсуждения этих вопросов и дали мне возможность исправить свое поведение. Я удвою усилия, чтобы расценивать свои поступки в свете общего благополучия нашей общины и быть бдительнее.
— Могу только надеяться, что вы так и сделаете, — строго сказал ему Десинеа. — Вы взрослый человек, сеньор Лиенсо, а не мальчик, чьи шалости можно простить.
Слова Десинеа больно задели, но Мигель знал, что его гордость это переживет. Прилив стал утихать в конце концов. Маамад сообщил то, что хотел, высказал предупреждение.
— Не уверен, что этого достаточно. — Соломон Паридо подался вперед, словно хотел что-то рассмотреть на лице Мигеля. Несмотря на предчувствие победы, он выглядел еще мрачнее, чем обычно. Даже чувство триумфа не приносило ему радости. — Подобные предупреждения могут быть эффективны, уверяю вас, достопочтенные сеньоры, но сомневаюсь, что этого будет достаточно в данном случае.
Я друг семьи сеньора Лиенсо, поэтому с искренним беспокойством вынужден напомнить о многочисленных предупреждениях, полученных им прежде. Теперь спросим: изменили они его поведение? Зажгли в его сердце новую любовь к Закону? Прощение — дар в глазах Господа, но мы не должны прощать чересчур легко или чересчур часто, это лишь вредит общине.
У Мигеля пересохло во рту. Может быть, подумал он, Паридо только выглядит суровым, чтобы скрыть свои истинные намерения защитить Мигеля. Зачем он весь последний месяц набивался в друзья — только чтобы теперь предать? Если он хотел наложить черем, почему не рассказал, как Мигель подкупил служанку, чтобы та объявила Паридо отцом того мифического ребенка? Мигель ничего не понимал.
— Мы не знаем, как предыдущие предупреждения повлияли на сеньора, — заметил бен Ерушалием. — Поэтому разве можно с уверенностью сказать, что они неэффективны? Возможно, мы значительно изменили поведение сеньора Лиенсо и спасли его от самого себя.
— Сеньоры, ваше добросердечие похвально, однако боюсь, что щедрость может принести нашей общине больше вреда, чем пользы.
Мигель почувствовал, что стул под ним закачался. Никакой показной суровости не было. Паридо хотел крови.
— Сеньор, — сказал бен Ерушалием, — это неподобающее обвинение. Вы с сеньором Лиенсо в ссоре, но священная Тора не велит нам держать зла.
— Дело не в ссоре. Весь Амстердам знает, что я пошел на мировую, но это не означает, что я буду молчать, видя зло. У меня есть основания полагать, — продолжал Паридо, — что Лиенсо затевает сделку, которая представляет прямую угрозу этой общине.
Так вот что он задумал, мысленно произнес Мигель, чувствуя, как у него подергивается лицо. Он еще не представлял всего замысла целиком, но начал понимать его отдельные элементы. Якобы дружеские отношения позволяли Паридо утверждать, что он действует из благих побуждений.
— Это правда? — спросил Десинеа.
— Абсолютная неправда, — с трудом выдавил Мигель пересохшим ртом. — Сеньору Паридо, видимо, стоит перепроверить свой источник сведений.
— Вы можете сообщить нам подробности, сеньор Паридо? — попросил бен Ерушалием.
— Я полагаю, это Лиенсо должен сообщить нам подробности.
— Сеньор Лиенсо, — поправил Мигель.
— Члены совета не нуждаются в уроках этикета, — заметил Паридо. — Вы здесь, чтобы отвечать на наши вопросы.
— Сеньор Паридо прав, — заявил другой парнасс, Гидеон Карвоэйро. — Двое господ высказали свое мнение, но это еще ничего не значит. Сеньор задал вопрос. Мы не можем вызывать на совет человека и позволять ему выбирать вопросы, которые ему нравятся.
Паридо почти не скрывал улыбку:
— Совершенно верно. Вы должны рассказать о своем новом предприятии.
Так вот в чем дело. Паридо искал дружбы, чтобы выведать у Мигеля его планы по торговле кофе. Когда у него ничего не получилось, он ловко использовал свое положение в маамаде не для того, чтобы отлучить Мигеля, а для того, чтобы под предлогом их давней вражды узнать о его предприятии. Паридо был уверен, что теперь у Мигеля нет иного выбора, как выдать свои секреты. В противном случае ему грозит черем, так как неповиновение совету считается одним из самых серьезных преступлений. Паридо блестяще устроил свою ловушку: Мигель должен выдать свои секреты или погибнуть.
