– Лоренс. Лоренс! – вновь позвала она отца; тот оглянулся. – По-моему, я слышала…
Из глубины горы вырвался и тут же оборвался крик, оставив гулкое и долгое эхо.
– Что за черт? – пробормотал профессор.
– Это Джун? – неуверенно спросила его дочь. Еще один крик разлетелся по туннелю, но теперь он как будто удалялся. – Она так кричит, словно ей больно!
Они побежали дальше, ориентируясь на продолжающиеся крики, и через пару минут достигли развилки.
– ГДЕ ТЫ? – прогремел теперь уже ясно слышный женский голос.
– Не могу понять, откуда он идет, – сказала Эбигейл.
– ПОЖАЛУЙСТА, ГОСПОДИ, ПРОСТО УБЕЙ МЕНЯ!
– Сюда, – определил Лоренс, сворачивая в более широкий коридор.
– Я ТАК ХОЧУ ПИТЬ!
Они миновали несколько идущих один за другим гротов. Крики звучали все громче:
– Я ЕЩЕ ЖИВА! ПОЖАЛУЙСТА! ПОКОНЧИ С ЭТИМ! УБЕЙ МЕНЯ!
Внезапно Кендал остановился.
– В чем дело? – шепотом спросила Эбигейл.
Он покачал головой.
– Вроде бы увидел что-то впереди…
– Что?
– Толком не разглядел. Промелькнуло и исчезло. Забудь.
– Я больше ее не слышу.
– Джун, ты где? – крикнул Лоренс. – Помоги нам найти тебя!
Подземелье как будто затаило дыхание.
– Не нравится мне это место, – призналась Фостер.
* * *
Продравшись через лес сталагмитов с вкраплениями колонн коренной породы, отец с дочерью вышли наконец в пещеру с затхлым воздухом и расползшейся по стенам сизой плесенью, кисточки которой лениво и медленно колыхались, словно подводные водоросли.
Сделав три шага, Лоренс замер как вкопанный.
– Господи… – простонал профессор чуть слышно.
Он опустился на пол, и в свете его фонаря Эбигейл увидела темную лужицу крови под головой Джун Тозер. Она лежала на спине возле небольшого валуна, которым воспользовалась, чтобы попытаться убить себя.
– Все кружится, – пробормотала Джун.
Эбигейл присела рядом с ней на корточки и взяла ее за руку. В блеклом свете судить о степени тяжести повреждений, нанесенных ею самой себе, можно было только по количеству крови. Джун застонала, и ее губы шевельнулись, пытаясь оформить слова:
– Не могла… больше. Они меня окружили… Где Эммет? – Она попыталась позвать мужа, но его имя застряло у нее в горле.
– Его сейчас здесь нет, – сказал Лоренс.
– Но я ведь скоро буду с ним? – выговорила миссис Тозер между хрипами. – И с Таем?
– С кем?
– Это их сын, – объяснила Эбигейл. – Да, и с ним тоже.
– Хочу услышать, как он смеется…
– Услышишь, милая. – Журналистка расплакалась, тронутая предсмертным отчаянием Джун, ее желанием услышать ответы на те вопросы, которые не имели ответа, ее уходом в воображаемый мир, утративший сходство с реальностью…
– Для меня он всегда был малышом. Думаешь, он вырос… стал… – Джун поперхнулась, закашлялась, и между зубов у нее брызнул маленький кровавый фонтан.
– Постарайся не говорить, – сказал ей Лоренс.
– Я ведь все равно останусь мамочкой, да? Я ведь была ею шесть прекрасных… – Женщина застонала и закрыла глаза. Эбигейл прижалась ухом к ее груди, слушая, как расширяются и сжимаются ее легкие.
– Мне очень жаль, – всхлипнул Лоренс. – Это я во всем виноват.
Грудь Джун поднялась – и вместе с ней голова Фостер.
А потом она опустилась с долгим выдохом, выпустив весь воздух, и больше уже не поднималась.
Глава 64
В три пополудни Лоренс остановился.
– Впереди свет.
Они только что вошли в самую большую из всех встречавшихся до сих пор пещер, около сотни футов в поперечине, с огромными, растущими из пола сталагмитами. Из трещины в стене с журчанием стекала вода, с высокого потолка свисали наподобие занавесей темные минеральные отложения. Отец с дочерью стояли в полосе дневного света, изливавшегося на них сверху через расселину, пробивавшую потолок на высоте примерно сорока футов. И там, вдалеке, Эбигейл увидела клочок серого неба.
– Туда не добраться, – сказал Кендал. – Даже не надейся. – Он отошел к источнику. – Дай-ка мне пустую бутылку из-под воды.
Эбигейл достала из рюкзака и протянула отцу бутылку из-под «Налджина». Набрав полбутылки, Лоренс вернулся на середину пещеры и посмотрел на ее содержимое в естественном свете.
Вода была мутной, и на дне бутылки уже выпадал осадок. Профессор поднес ее к носу и принюхался.
– Сильный сернистый запах. – Он попробовал воду на вкус, скривился и сплюнул. – Очень минерализированная. Горькая и едкая. Посильнее той, что бьет в наших горячих источниках в Пагосе. Не уверен, что ее вообще можно пить.
Отгоняя нахлынувшее отчаяние, Фостер с тоской посмотрела в далекое окно на потолке. А ведь это похуже даже прогулки по пещере в полной темноте, подумала она. Вот оно, перед тобой, да только не достанешь, как ни тянись. Недоступное, как рай из ада.
* * *
К концу дня, когда они сели наконец отдохнуть, настроение у обоих упало ниже нуля. На ужин не осталось ничего, кроме последнего батончика и воды на донышке бутылки. Их ждала ночь – холодная, на жестком каменном полу, в сырой, грязной одежде – и темное, беспросветное утро.
Они устроились у стены, в небольшой пещере с низким потолком, ничем не отличающейся от полусотни других, через которые они прошли за последние пятнадцать часов.
– Плохо, что мы оставили ее там, – сказала Эбигейл.
– А что мы могли сделать? Тащить ее с собой через пещеры? Ни Джун, ни Эммета уже не вернешь, – вздохнул Лоренс и выключил фонарь.
Молчание в давящей темноте было невыносимо.
– Ты нашел их и теперь знаешь, как они умерли, но по-прежнему не понимаешь, что все-таки случилось, так? – спросила Фостер.
– Не понимаю. Да еще и Куинн – если его действительно так зовут – изрядно усложнил уравнение.
– Но ведь зная, что они все умерли в пещере…
– Что-то подсказывает, что их, как и нас, заперли здесь. Может, это сделали Ооту Уоллас и Билли Маккейб… Но против такого варианта говорит тот факт, что золото тоже осталось здесь.
Сидя в темноте и слушая рассуждения отца, Эбигейл почувствовала, как ее лицо начинают покалывать острые иголочки холода. Что это? Первые признаки обморожения или переохлаждения?
– Как по-твоему, почему Куинн запер нас здесь? – спросила она. – У тебя есть какое-то объяснение?
– Помимо очевидного, элементарной жадности? Нет. Надо бы попить.
Кендал включил фонарь и потянулся за бутылкой, а его дочь почувствовала, как на нее сыплется что-то легкое. Сначала она приняла это за пылинки, но потом поняла – это же самые настоящие снежинки!
– Лоренс, посмотри, здесь идет снег.
Ее отец поднял голову.
– Господи! Щель я заметил сразу, когда мы только вошли, но снаружи было уже темно, и я подумал, что это всего лишь очередной слепой ствол, – пробормотал он удивленно.
Луч фонаря наткнулся на дыру в потолке. Снежинки падали через нее и, опускаясь, медленно таяли на полу.
Эбигейл встала.
– Можешь поднять меня туда? – спросила она профессора.
Тот молча кивнул. Девушка залезла ему на плечи, и он медленно, дрожа от напряжения, выпрямился.
– Чуть правее – а то вдавишь меня в потолок, – предупредила его Эбигейл и прищурилась, всматриваясь в узкий ход. Далеко ли до поверхности? И сможет ли она добраться до выхода, даже если как-то протиснется в этот лаз? – Ладно, опускай. – Лоренс согнул колени и так же медленно, как поднимался, опустился на пол. – Думаю, я смогу выбраться, если ты поднимешь меня чуть выше.
– Я не смог бы поднять тебя выше, даже если б лодыжка была в порядке, – отец покачал головой. – К тому же, поскольку у нас нет веревки, вылезти сможет только кто-то один. Как тебе такой вариант: ты выберешься одна и попытаешься найти помощь? Я нарисую карту в блокноте, а ты выйдешь на дорогу и вернешься к стоянке. Надо найти ключи от «Субурбана» Скотта. Они либо у него, либо в лагере, в рюкзаке.
– Там же и мой сотовый. Я попробую позвонить с перевала, – сказала девушка.
Лоренс облегченно выдохнул. Напряжение ушло, и его лицо расслабилось, как будто под кожей у него распустились тугие узлы канатов.
– Прежде чем идти, тебе нужно немного поспать, – велел он дочери. – Хотя бы несколько часов.
* * *
Будильник на часах сработал, как показалось Эбигейл, через пять секунд после того, как она закрыла глаза. Журналистка проспала четыре часа – на холодном полу, без сновидений. Кендал спал рядом. Его теплое дыхание согревало ей лицо, и в этой чистой, девственной темноте девушка уловила его запах – спрятанную глубоко реликвию, то подавленное воспоминание о далеких, таких дорогих сердцу годах, когда он был «папочкой», а не выдохшимся запахом лосьона, не наносной мозаикой искусственных химикалий, – его настоящий, живой запах. Запах, который вернул ее в прошлое, то прошлое, что было еще до аромата скошенной травы, сидений школьного автобуса и рожков мороженого.
– Проснулась? – прошептал Лоренс.
