Геннадий чувствовал, что его слушают внимательно. И верят ему. Он опять мог делать с ними что угодно.
— А теперь пусть Лалаян идет в село и разнюхает, как там и что. Только потише. Если кто встретится — поговори по-армянски: турист, мол, отстал от своих, заблудился. Выпроси хлеба. Может, курочку найдешь где во дворе — так ты с нею не стесняйся. А мы за камнем костер разведем, зажарим, никто и не увидит.
Зашуршала солома. Лалаян полез на волю.
— Но, если почуешь опасность, — точно мышь давай назад. Главное сейчас — не вляпаться.
— Понял.
Послышались удаляющиеся шаги. Лалаян ушел.
Тепло разморило их. Васька Короткий спал и похрапывал. Стонал Минька, скрипел зубами. Геннадий Числов не закрыл глаз. Не позволял себе.
Кажется, и он вздремнул в конце концов. Очнулся от горячего шепота Лалаяна:
— Братва, плохо!
Геннадий не слышал, когда он вернулся.
— Толком говори, что там?
— Дьякон, это ты? Я, понимаешь, наскочил на каких-то. Хотели меня взять. Еле ушел. — Он тяжело дышал.
— Заметили, куда ты побег?
— Не знаю…
— Братва, кончай ночевать!
Вот оно то, чего он все время опасался! Неужели его планы разгаданы? Нет, все равно еще можно уйти!
Явственно слышны голоса снаружи. Приближаются люди.
— Эй, кто там есть в скирде? Вылезай! Все равно мы тебя видели!
Числов не успел ничего сказать. Васька Короткий выставил из соломы автомат и дал очередь.
— Товарищ начальник! — позвали из машины. — Вас по радио город требует.
Грузно ступая, майор Гукасян направился прямиком через кусты. Он влез в кабину, удобно уселся, закрыл дверцу. Только потом сказал негромко и чуть ворчливо, будто своему соседу по кабине:
— Ну, что там у вас?
— Майора Гукасяна лично!
— Он и слушает.
Монотонно и совсем мирно, словно передавая по бумажке сводку погоды, заговорил усталый женский голос:
— В селении Караджур полчаса назад бандиты, прячась в скирде, обстреляли жителей. В настоящий момент они окружены. Вам приказ от полковника — быстро прибыть в Караджур всеми своими силами и…
— Понятно! — сказал майор.
Двенадцать километров ехали двенадцать минут.
У скирды, едва машина затормозила, майор первым спрыгнул на землю. К нему тотчас же подскочил участковый уполномоченный Маркарян:
— Разрешите доложить?
— Они там? — Майор направил толстый указательный палец на скирду.
Вокруг скирды, но на довольно большом расстоянии от нее горели поднятые на палках фонари. Было светло. Люди, прибежавшие сюда из Караджура, прикатили пустые железные бочки из-под керосина и использовали их для укрытия.
— Полагаю, прячутся в глубине, товарищ майор. После произведенных ими выстрелов я немедленно прибыл к месту происшествия. Дал приказ немедленно всем отойти за укрытия ввиду опасности телесного повреждения. Боевых средств у нас мало, товарищ майор, — пистолет да несколько охотничьих ружей. — Он на секунду умолк. — Еще по моему указанию были доставлены фонари, подняты на палках, чем достигнуто полное освещение местности, товарищ майор!
— Прячутся, говоришь, в скирде? — Гукасян с сомнением хмыкнул. — Ну-ка, крикните им, чтоб сдавались.
Маркарян готовно сложил руки рупором. Поручение ему нравилось.
— Эй, которые в соломе! Вылазьте наружу! Вам другого исхода нету!
Скирда молчала.
— Здесь против вас целый вооруженный отряд. Считаю до пяти, после чего приму крайние меры! — Он оглянулся на Гукасяна за подтверждением, что ведет себя правильно и говорит то, что нужно. Потом он начал считать и сгоряча после условленных «пяти» провозгласил: «Шесть! Семь!» — и остановился.
Ответа не было.
Вперед выдвинулся конвоир Павлов. Он еле сдерживал возбуждение. Зашептал горячо:
— Товарищ начальник, разрешите подползу и обследую! Только автомат мне дайте.
— Ни к чему! — Гукасян отмахнулся. — Проводника сюда с собакой!
Андрей поспешил на вызов. Дикарь, нервно шевеля ушами и принюхиваясь, прижимался к сапогу. Майор ткнул рукой в сторону скирды:
— Пускайте собаку.
— Товарищ майор, разрешите доложить? Собаку там убьют без пользы…
Гукасян часто, тяжело задышал.
— Не пререкаться! Не рассуждать! — Он не кричал, но разделял слова на отчетливые слоги. — Что вы дорожитесь, понимаете, своей собакой, когда люди в опасности! Отставить! — повысил он голос, когда увидел, что проводник хочет возражать. — Дан приказ — исполняйте!
Дикарь не привык, чтобы так разговаривали с его хозяином.
Прижав уши к затылку, он ударил лапами в грудь тучного майора и едва не опрокинул его на землю. Оскаленная морда возникла перед самым лицом обидчика. Острые зубы рванули шинель на плече. Хорошо еще, что Андрей успел ухватить пса за ошейник.
На Гукасяна почему-то все это произвело успокаивающее воздействие.
— Черт знает что такое! — произнес он почти миролюбиво. — Шинель, понимаете, порвала… Надо же все-таки приучить, чтобы она разбиралась, на кого можно кидаться, а на кого нет… — Он отвернулся. — Выполняйте распоряжение!
Андрей нагнулся, отстегнул поводок. Вот сейчас он, может статься, потеряет и сына Карая. Что же делать. Дикарь, сын Карая, такая у тебя должность. Такая у нас с тобой работа.
Он погладил пса по узкой голове, ощущая рукой впадинку, разделяющую череп под теплой шерстью.
Маркарян закричал:
— Товарищ майор, видите? Сбоку что-то шевелится… Они там!
— Ничего не вижу, — сухо отрезал Гукасян.
— Ну, сейчас служебная собака обнаружит!
Андрей жестко подал команду:
— Фас, Дикарь! Фас!
И пес, злобно рыча, прыжками понесся вперед. Вот он пробежал уже половину расстояния. Возбужденно лает. Чует ненавистные запахи. Еще прыжок. Сейчас, наверно, из скирды выстрелят…
Нет, молчат.
Дикарь исчез в соломе. Через минуту он вылез откуда-то сбоку и обежал скирду кругом. Еще раза два он пробивал солому своей узкой мордой…
— Можно подойти, товарищи, — сказал Андрей, — там никого нет.
— Дурак! — с сожалением проговорил Числов, когда понял, что Васька Короткий стреляет из автомата.
Он ударил кулаком по руке с автоматом, потом чуть раздвинул сено. При свете звезд была видна фигура убегающего человека, отчетливо доносился стук его башмаков. Двое других прятались в отдалении за большим камнем. Ничего не стоило выйти и смять их, даже если они вооружены. Ему приятно было сознавать, что сила пока что на его стороне.
— Братва, больше нам тут не греться. Сейчас сюда сбежится все село. Мы можем их размести, да что толку? Уходим, ребята! Ползком с перебежечкой, чтоб никто не видел, куда пойдем. И чтоб они долго думали, будто мы все еще в скирде сидим. Минька, — позвал он, — изо всех у меня лишь на одного тебя надежда. Останешься, Минька. Минут десять — двадцать еще, после того как мы уйдем. А потом пальнешь раза два в белый свет — пусть считают, что мы все тут! — и догонишь нас. Понятно?
Влас Уколов скупо пообещал:
— Исполню.
— На выход, други, по одному! Короткий, дай немножко из автомата по камню. Пусть скроются, чтоб не могли нас видеть!
Из соломы они выбирались ловко, почти бесшумно, как ящерицы. Ползли один за одним в холод, в ночь.
Андрей с собакой шел впереди отряда. На перевал вело несколько тропок. Надо было выбрать ту, по которой ушли бандиты. Наверху тропинки расходились и если ошибиться, то можно долго и бесцельно плутать среди снегов.
Ветра теперь почти уже не было, но сверху скатывались волны стужи. Это дышал огромный холодильник, созданный природой. Рассветало. Дикарь бежал, уткнув нос в землю. Первую тропку он уверенно проскочил. У второй остановился и зарычал: «Тут, это тут, хозяин».
— Обнаружено! — крикнул Андрей, оборачиваясь и придерживая на поводке Дикаря. — Начинаю преследование, товарищ майор, по найденному собакой следу.
— Давайте! — пыхтя, согласился Гукасян.
— След, Дикарь, след!
Пса не надо было подгонять. Хотя тропка начиналась круто, он поскакал на подъем, словно заяц, прижав уши и высоко выбрасывая лапы. Поводок натянулся. Андрей не поспевал за собакой.
— Заставьте его — пусть лает, — сказал майор Гукасян. — Они с испугу скорее обнаружат себя.
— Голос, Дикарь! Голос!
Пес залаял.
Тропинка, по которой Геннадий Числов повел своих людей, была не только крутой, но и обрывистой. Упадешь — костей не собрать. Они шли — очень голодные, напуганные, продрогшие и невыспавшиеся. Через каждые полтысячи шагов — а шаги он считал в уме — Числов останавливался и обессиленно махал рукой:
— Перекур!
И все валились кто куда — на камни, на снег, один на другого, чтобы хоть немного согреться. Жадно, прерывисто хватали ртом обжигавший легкие морозный воздух. И курили — на всех две-три цигарки из последнего табака.
