— Проснись, Эовина дочь Эомунда! Враг погиб от твоей руки! Проснись!
Девушка не шевельнулась, только глубже задышала, белое покрывало на ее груди слегка поднялось и опало. Арагорн взял еще два листа ацеласа и бросил в кипяток. Этим отваром он вытер лоб и холодную правую руку девушки, неподвижно лежавшую поверх покрывала.
Может быть, Арагорн в самом деле обладал забытой колдовской силой древнего племени с Заокраинного Запада, а может быть, его слова взволновали присутствующих, но когда легкий аромат целебного зелья разнесся в воздухе, всем показалось, что от окна повеял ветер, в котором не было никакого запаха, а просто свежесть, не испорченная ничьим дыханием, прилетевшая прямо со снежных вершин из-под звезд или дальнего морского берега, омытого серебряной пеной.
Проснись, Эовина, королевна Рохана!— повторил Арагорн, беря ее правую ладонь в свою и чувствуя, как теплеет рука.— Пробудись. Тень ушла, мрак рассеялся, мир снова светел.— Он отступил, передавая руку девушки Эомеру.— Позови ее ты, Эомер! — сказал он и тихо вышел из покоя.
— Эовина! Эовина! — рыдая, воскликнул Эомер.
Девушка открыла глаза.
— Эомер! Какое счастье. Мне говорили, что ты убит. Но нет, это были только злые голоса во сне. Я долго спала?
— Недолго, сестра,— ответил Эомер.— Не думай об этом.
— Я очень устала,— сказала девушка.— Как странно. Мне надо немного отдохнуть. Скажи, что с Королем Рохана? Увы, я знаю, это был не сон, не обманывай меня. Он погиб, он это предчувствовал.
— Он умер,— сказал Эомер.— Но перед смертью просил передать слова прощания Эовине, которую любил больше, чем родную дочь.
— Это печальная новость, но вместе с тем это добрая весть, о такой смерти для него я не могла даже мечтать в хмурые дни, когда мне казалось, что Дом Эорла стал хуже нищей пастушьей хижины. А что стало с его оруженосцем, невысокликом? Эомер, ты должен возвести его в рыцари Рубежного Края за доблесть!
— Он лежит здесь, рядом, я сейчас к нему пойду,— вмешался Гэндальф.— Эомер пока останется с тобой. Но не говори о войне и печали, пока не окрепнешь. Мы все рады, что ты проснулась, скоро будешь здорова и полна надежды, самая храбрая из королевен!
— Здорова? Может быть. Буду настолько здорова, чтобы заменить на пустом седле упавшего воина, пока нужны бойцы. Но полна надежды? Не знаю,— ответила Эовина.
Гэндальф и Пипин вошли в покой, где лежал Мерри, и застали Арагорна у его изголовья.
— Бедный мой любимый Мерри!— заплакал Пипин, подбегая к кровати.
Ему показалось, что другу стало еще хуже, его лицо посерело и как бы постарело, в нем было столько печали. Пипин испугался, что Мерри умирает.
— Не бойся,— успокоил его Арагорн.— Я пришел вовремя и успел его позвать. Он вернется. Он очень устал, и ему больно. С ним то же, что и с Эовиной, потому что он осмелился ударить страшного противника. Но это скоро пройдет, в нем живет сильный и веселый дух. О пережитом горе Мерри никогда не забудет и станет от этого мудрее, но веселье в сердце сохранит.
Арагорн положил ладонь на лоб Мерриадока, ласково погладил его по кудрявой голове, тронул его веки и позвал по имени. А когда запах ацеласа наполнил комнату, словно аромат садов и вересковой поляны, гудящей от пчел в солнечный день, Мерри вдруг очнулся и заявил:
— Есть хочу. Который час?
— Время ужина прошло,— серьезно ответил Пипин,— но я постараюсь принести что-нибудь перекусить, если здешние люди не откажут.
— Конечно, не откажут,— сказал Гэндальф.— Все, что найдется в Минас Тирите, будет охотно предложено рыцарю Рохана, прославившему свое имя.
— Отлично! — воскликнул Мерри.— В таком случае, сначала я попрошу ужин, а потом трубочку…— и вдруг погрустнел.— Нет, трубки не надо. Я, наверное, больше никогда не буду курить.
— Почему? — спросил Пипин.
— Потому,— ответил медленно Мерри,— что он погиб. Я все вспомнил. Когда он прощался со мной, то жалел, что не успел поговорить об искусстве курить трубочное зелье. Это были почти последние его слова. Теперь я никогда не смогу закурить трубку, чтобы не вспомнить про него, Пипин, и про тот день, когда он подъехал к Исенгарду и так вежливо с нами разговаривал.
— Наоборот, кури трубку и вспоминай о нем! — сказал Арагорн.— У него было благородное сердце, и он был великим Королем. Он остался верен присяге и вырвался из мрака в свое последнее ясное утро. Недолго ты ему служил, но об этой службе сохранишь светлое и гордое воспоминание до конца дней.
Мерри улыбнулся.
— Хорошо, пусть будет так,— сказал он.— Если Бродяжник достанет мне все, что для этого надо, я буду курить и думать. У меня в мешке было трубочное зелье, лучшее из запасов Сарумана, но я не знаю, что с ним стало после Битвы.
— Ты сильно ошибаешься, господин Мерриадок, если думаешь, что я прошел через горы и пробил в Гондор дорогу огнем и мечом для того, чтобы снабжать зельем растяпу-солдата, потерявшего снаряжение,— ответил Арагорн.— Если твой мешок не найдется, обратись к здешнему Главному Собирателю Зелий. Он тебе объяснит, что ему неизвестно, обладает ли требуемое зелье какими-нибудь достойными свойствами, но сообщит, что в народе оно называется трубочным зельем, по научному — галена, а в языках разных племен так и этак; потом угостит тебя полузабытым присловьем в стихах, смысла которого сам не понимает, и с прискорбием уведомит, что в Домах Целения нет такого лекарства, так что развлекайся размышлениями об истории его названия. А сейчас я должен тебя покинуть. На такой постели, как та, в которой ты тут нежишься, я не спал с тех пор, как ушел из Дунгарского Укрытия, а со вчерашнего дня еще и не ел ничего.
Мерри схватил его руку и расцеловал.
— Прости меня, мне очень стыдно! — сказал он.— Иди, не думай обо мне. С того самого вечера в Пригорье мы тебе одни хлопоты доставляем. Но уж так мы, хоббиты, устроены, что в серьезные минуты говорим пустые слова. Боимся слишком много сказать. А когда не до шуток, у нас слов не хватает.
— Это я хорошо знаю,— ответил Арагорн.— Поэтому и плачу тебе той же монетой. Да здравствует Хоббитшир и неистощимое жизнелюбие!
Он поцеловал Мерриадока и вышел, взяв с собой Гэндальфа.
Пипин остался у постели друга.
— Кто может сравниться с Арагорном в целом свете? — воскликнул он.— Разве только Гэндальф. Мне кажется, между ними есть какое-то родство. Слушай, разиня, мешок у тебя под кроватью,— когда мы встретились, он у тебя за плечами был. Бродяжник, наверное, на него смотрел, когда с тобой расправлялся. Да и у меня есть запасец трубочного зелья. Вот, бери — это Долгодонские листья. Набей пока трубочку, а я побегу поищу еду. Потом можно будет расслабиться. Эх, и наговоримся! Пора спускаться на землю. Мы, Туки и Брендибаки, не умеем долго жить на высоте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
