Вот только пришлось признать, что говорить так можно лишь при наличии огромного таланта, интуитивного умения находить контакт с аудиторией, воспламенять ее, подобно легендарным ораторам древности.
Так что идею с учебником риторики пришлось отставить.
— От крови, авторитета личности и боевого духа происходит та сила, которая только одна дает народу право смотреть по сторонам с радостной надеждой и которая является обязательной основой жизни! — разглагольствовал Огневский, и тысячи глаз следили за ним, не отрываясь. — Смешно слышать, что обещали наши поверженные противники — богатство, процветание, счастье. Сначала мы должны вновь обрести честь, потерянную в шестнадцатом году, и даже раньше, когда Россия легла под Европу, и только из нее возникнут богатство и радость!
Олег на этот раз слушал спокойно, замечал, как «толпа» в зале повиновалась воле оратора — затихала в предвкушении, когда это ему было нужно, смеялась, когда он того хотел, или становилась серьезной.
— Я верю в способности, ресурсы и таланты моего народа! Мы одолели врага внутри страны! Разгромили гидру марксизма, оторвали голову предателям из стана воинствующих монархистов! Победим и того врага, что находится за пределами нашей Родины!
Это был откровенный призыв к войне, еще одна «Чингисова речь», предназначенная не столько для ушей собравшихся тут товарищей по партии, сколько для Берлина и Токио, Стамбула и Вены, Риги и Варшавы.
— Романогерманцы всегда наивно считали, что только они — люди, они именовали себя «человечеством», свою культуру — «общечеловеческой цивилизацией», а свой шовинизм — «космополитизмом»! И вот теперь настоящее человечество пришло потребовать от них ответа! Взошла новая заря на Востоке, и мы — эта заря!
Огневский замер с поднятыми руками, подбородок вскинут, взгляд устремлен туда, где под сводами колышутся тысячи черных знамен.
Аплодисменты рухнули, точно лавина, ударили с такой силой, что ушам стало больно. Олег вскочил на ноги, краем глаза заметил, что Анна, спокойная и уравновешенная Анна лупит ладонями друг о друга, что лицо ее раскраснелось.
«И все-таки великий человек, великий» — подумал Одинцов, и тут взгляд его скользнул по первому ряду.
Ну да, Штилер вне всякого сомнения талантлив, но он циник, каких поискать, иногда закрадывается сомнение, что он вообще верит в евразийскую идею… Хан предан вождю и премьер-министру как собака и отдаст за него жизнь, но о его жестокости ходят легенды…
Козаков славится обжорством, о Померанцеве говорят, что он устраивает оргии с участием молоденьких балерин, о пьяных похождениях Розина в казанских ресторанах шепчутся по углам, как и о жадности Шпагина, о том, что он берет взятки…
Но нет, это все неважно, это все не имеет значения!
Недостатки можно отыскать у кого угодно, и на смену старым борцам придут новые люди, воспитанные в светлых идеалах, не знающие сомнений и пороков, способные объединить человечество под флагом евразийства!
Огневский тем временем сошел с трибуны, и его место занял Паук.
— Многие думают, что революция закончена, — начал он, дав залу немного успокоиться. — Они ошибаются. Революция — это не только смена власти, это еще и переворот в миросозерцании, и она всегда отталкивается от прошлого, не в том смысле, что революция должна быть реставрацией, нет, она должна быть возрождением духа!
Уже второй оратор использует слегка измененные, но вовсе не замаскированные цитаты из «Наследия Чингисхана»… вспомнят ли сегодня автора этого труда, пригласили ли его в Казань? вспомнят ли также президента Алексеева, который, как ни крути, все же назначил Огневского премьер-министром, и тем самым привел ПНР к власти?
Олег потряс головой, отгоняя глупые мысли — не время сейчас перечислять умерших или тех, кто отошел от дел и тоже все равно что мертв.
— Европейская идеологическая дорога, прямая линия слева направо пройдена до конца, не только она приводит в тупик, но и нет на ней ни одной точки, за которую можно было зацепиться! — говорить после Огневского было невероятно трудно, но Штилер это прекрасно понимал, и не особенно напрягался. — Евразийство отвергает не то или иное политическое убеждение старых направлений, а тот культурно-исторический контекст, с которым это убеждение сопряжено! Правые, левые, либералы — все вращаются исключительно в сфере представлений о послепетровской России и европейской культуре. Мы же вышли за пределы того и другого! Поднялись выше!
Еще дюжина общих фраз, произнесенных без особенного напора, и министр мировоззрения сошел с трибуны. Его место занял Никитин, петроградский генерал-губернатор и партийный вождь всего северо-запада России.
— Рад приветствовать вас, товарищи, на этом знаменательном событии… — начал он, уткнувшись в бумажку. — Мы здесь собрались не просто так, мы здесь сведены волей вождя! Власть правителя, согласно государственной идеологии Чингисхана, должна опираться не на какое-либо сословие, не какую-либо нацию, а на определенный психологический тип людей…
Олег зевнул, прикрыв рот.
Еще одна цитата из Трубецкого, и можно легко предсказать, о чем этот «оратор» будет говорить.
Но ничего, нужно немного потерпеть — сценарий утверждает, что долго это не продлится, что минут пятнадцать-двадцать, нудные речи закончатся, и начнется кое-что более интересное.
— …вождь представляется носителем национальной воли, воплощением разума и сердца национального целого, и, видя перед собой такое целое, мы должны воскликнуть — слава Богу, что у нас есть такой вождь, олицетворение всех побед! — и довольный собой Никитенко заулыбался.
Проводили его довольно жидкими аплодисментами.
Напоследок на трибуну выпустили Колчака, и тот в энергичной речи заверил всех, что флот, а вместе с ним и армия безоговорочно поддерживают новое, евразийское правительство, и готовы выполнить любой его приказ.
Еще один знак для тех, кто следит за этим съездом из-за границы, и в первую очередь для союзников — Англии и Франции.
Австро-Венгрия трещит по швам, измученная экономическим кризисом Германия надорвалась, оказывая помощь двуединой монархии, так что самое время вспомнить старые обиды, вытащить из сундука лозунг, что под пятой Габсбургов стонут славяно-евразийские братья.
Вон, на конец месяца в Киеве запланирован «съезд угнетенных народов»…
Соберутся там сербы, хорваты, чехи, словенцы и венгры, даже румыны и итальянцы из тех, что живут под скипетром Вены. Олегу придется отправиться туда от родного министерства, чтобы координировать работу журналистов и вообще сделать так, чтобы это сборище прогремело ну пусть не на весь мир, но хотя бы на Европу.
Колчак под оглушительную овацию сошел со сцены.
— Слушай, — Анна наклонилась к мужу. — Что-то это все мне не нравится. Войной пахнет.
— Ну да… — протянул Олег. — Вряд ли нам без мира вернут все, что мы хотим.
— То-то и оно, — она вздохнула. — Как бы наш мальчик… ну ты понимаешь.
Еще когда ему было пятнадцать, Кирилл заявил, что станет офицером, и, несмотря на все уговоры матери, от этого решения не отступил… летом, совсем скоро ему ехать поступать в Александровское военное училище в Москве.
— Война будет короткой и победоносной, — Олег ласково положил руку на плечо жены. — Проклятые романо-германцы окажутся разбиты быстрее, чем он принесет присягу. Поверь мне.
Разве новая русская армия не доказала свою боеспособность на полях Манчжурии, где столкнулась с выученными по немецкому образцу японцами? А за прошедший с той победы год она стала еще сильнее, обзавелась новым оружием, дальнобойными пушками, быстрыми самолетами, мощными танками… и никуда не делся окрылявший бойцов победоносный евразийский дух!
Вновь запели фанфары, и возникший на трибуне Штилер объявил, что первая часть церемонии закончена — сегодня министр мировоззрения играет роль хозяина мероприятия, ведь он его придумал, продумал и организовал.
— Пойдем, дорогая, — сказал Олег. — У нас есть час… можно пока заглянуть в буфет.
Съесть чего-нибудь, а может быть, и выпить стопочку.
Они вышли из зала, спустились на первый этаж, и тут в толпе из разряженных дам и важных мужчин он увидел знакомое лицо, румяное, голубоглазое, хоть и несколько мрачное.
— Эй, Антон! — позвал Олег.
Лисицын, зимой перешедший из отдела общей пропаганды в казанское губернское управление министерства, чтобы возглавить там сектор, обернулся, и на лице его возникла улыбка.
— О, рад видеть, — сказал он, протискиваясь навстречу. — Это ваша очаровательная супруга?
Анна зарделась и даже кокетливо стрельнула глазами.
— Хм… она и есть, — ответил Олег, с удивлением думая, что никогда не подозревал, что жена на такое способна — нет, все же Антон имеет подход к бабам, они в его присутствии просто расцветают. — Ты что здесь делаешь? Тоже пригласили?
