и заниженная самооценка – все, что у них есть. Шувалов явно не принадлежит к этому типу. У такого мужчины нет недостатка в женском внимании, но он не упивается им – он выбирает сам, и из десяти женщин, лежащих у его ног, выберет одиннадцатую, что смотрит в другую сторону. Потому что победа сладка, только когда битва за нее трудна.
Если он никому не расскажет – это уже полдела, рассуждала я по пути домой. Я ведь тоже не собираюсь проговариваться, следовательно, никто не узнает. А если никто не узнает, значит, ничего и не было. Верно? Верно.
Очень долго в тот вечер я не могла уснуть, ворочалась, вздыхала. В сердце поселилась постоянная тревога, беспокойство не позволяло сомкнуть глаз, хотя они уже болели. Лежа в объятиях Кирилла, который давно уже спал невинным младенческим сном, я все думала над вопросом: действительно ли могло между нами произойти нечто большее, чем этот поцелуй, скорее напоминающий прелюдию? Такой страсти, такого безумного влечения, такой потери рассудка никогда не случалось между мной и Кириллом. И я обману себя, если буду утверждать, что я этого не хотела или что мне не понравилось.
Было уже столь привычно засыпать с мыслями о Шувалове, находясь в постели с Киром, что это даже не вызывало омерзения к себе. Ведь отныне на моей совести были не только лишь сны. Это все просто ошибка. Он манипулировал мной и заставил это сделать. Все, что говорит и делает этот дьявол – гипнотизирует, лишает воли. Нельзя его слушать, нельзя ему верить, нельзя поддаваться на его уловки и принимать его условия. Не надо даже пытаться вникать в суть его завуалированных загадочных речей и пытаться понять его цели. Он играет со мной, а я позволяю, потому что слишком чувствительна, слишком мягка и слаба. Но больше такого не случится, решено.
Повернув голову, я взглянула на Кирилла, и мое сердце наполнилось легкостью и теплотой. От прилива светлых чувств я поцеловала спящего в нос. Ответное мычание вызвало у меня улыбку и трепет в груди. Нет, я определенно не смогу изменить человеку, с которым меня так многое связывает. Я люблю Кирилла, и эта мысль греет душу. А то, что было между мной и Шуваловым, это было… просто… необъяснимо. Этого не было, вот и все. Как можно скорее надо забыть об этой ошибке, замазать ее белой краской и жить дальше. В конце концов, кто из нас не оступается однажды, не так ли? Тем более, столь впечатлительные люди. Раз в жизни можно позволить себе слабость.
***
«Рина была необычным ребенком. Когда она родилась, ее матери сказали следующее: «Знаете, миссис, девочка шла головой вперед, а кости у новорожденных еще очень эластичные, поэтому череп немного продавился, и давление повредило мозг. Нет-нет, не весь мозг, не беспокойтесь Вы так. Пострадала небольшая область вот здесь, так что, скорее всего, всю жизнь девочка будет мучиться от головной боли. Но есть шанс, что этого не случится. Примерно семь процентов. Нам очень жаль, но на то, видимо, воля божья. Не переживайте, главное, что ребенок жив».
Рождение Рины, то, каким образом она вышла из матери, определило всю ее жизнь. Не просто так родители дали ей такое имя. Rhino – носорог, а из-за давления на лобную долю черепа у нее на лбу на всю жизнь остался бугорок. Он был едва заметен, но девочка стеснялась своего дефекта, понимая, что это ненормально, и у других детей такого нет. Поэтому до старших классов Рина отращивала челку, чтобы скрыть лоб волосами.
Головные боли, действительно, были, но не слишком сильные, и простые таблетки справлялись. Никто не обращал на это внимания, решив, что худшие предсказания врачей не сбылись. Но в один день родители Рины поняли, что бугорок на лбу все же имел свои последствия, и лучше бы это была мигрень».
***
Кто я?
Все это происходит не со мной.
Точнее, со мной, но не здесь.
Не совсем здесь.
В другом месте.
Будто бы внутри меня.
Я живу во снах, а реальность мне снится.
Все поменялось местами.
На самом деле меня нет.
На самом деле нет ничего.
Мы люди, которым снится, что они бабочки, или бабочки, которым снится, что они люди?
А если сон – это и есть реальность?
И только во сне протекает наша действительная жизнь.
Мы спим в своем же сне.
Я смеюсь.
***
Каким-то образом Шувалову удалось закрыть аудиторию раньше, чем я покинула ее пределы. Я замешкалась, собирая сумку, и когда подошла к двери, не сумела ее открыть. Несколько раз дернув ручку, я догадалась, что происходит. Сердце екнуло, словно я чуть не сорвалась с большой высоты.
– Роман Григорьевич?
Я сказала это таким тоном, каким мать говорит с нашкодившим сыном. С крайне довольным видом Шувалов сидел на краю стола и показывал мне ключ, который выглядел совсем крошечным в его больших грубых пальцах. Затем он демонстративно положил его в кармашек на груди и зловеще улыбнулся.
– Говорите сразу, чего хотите.
Я подошла к нему, скрестив руки на груди.
– Присядь, Бет, – спокойно сказал он.
Шувалов выдвинул вперед свой стул и указал на него взглядом. Я села, вытянув ноги. И тут мужчина опустился на колени передо мной, чего я ожидала меньше всего.
– Только не кричи, крошка Бет, – убедительно произнес он, поднимая на меня безумные голубые глаза. – Крикнешь – хуже будет нам обоим. Ты поняла меня?
– Что это Вы собираетесь делать?
Вместо ответа Шувалов взял мою ногу за щиколотку и стянул со ступни невесомую балетку. Обезоруженная его поведением, я не сопротивлялась. Он завороженно покачал головой и оголил вторую ногу. Я пристально следила за его движениями, ожидая подвоха, но Роман Григорьевич ничего не говорил и не делал, лишь смотрел на них с каким-то новым выражением, близким к умилению, и продолжалось это довольно долго. Точно так же люди смотрят на северное сияние или млечный путь. Мне было неловко.
– Сорок первый? – спросил он вдруг и посмотрел мне в глаза.
Я кивнула.
– И наверняка тебе они не нравятся, не так ли, Бет?
– У девушки не должно быть таких ног. Сложно подбирать обувь. И вообще…
– Твои ступни… – не договорив, Шувалов осторожно взял обеими руками левую ступню и чуть приподнял над полом. Он рассматривал ее со всех сторон, как кусочек скульптуры.
– Никогда прежде я таких не видел. Их форма совершенна.
Абсолютно точно, он футфетишист. Как Ричи из «От заката до рассвета».
– То, что сейчас происходит, не совсем нормально, – неуверенно сказала я.
– Тебя это беспокоит?
– Мне нужно идти.
– Позволь, я обую тебя.
С моего молчаливого согласия Шувалов бережно вернул мои ступни в балетки.
Мы оба поднялись на ноги.
– Это и есть причина, по которой Вы все это время гонялись за мной?
– Отчасти, Бет. Иди.
