— Хорошо, согласился Устига.
— Все остается так, как ты сказал? — спросил Забада.
— Да!
— Итак, князь, мы с Элосом отправляемся в Киш? Устига кивнул.
— Перед расставанием, — предложил Элос, — поклянемся, что и впредь нашим главным оружием будет сердце, а не меч.
— Воин должен забыть о сердце, — отозвался Забада, телом и душой ярый воитель. — Пока персы были вооружены одним только сердцем, чужеземные деспоты — мидийские, ассирийские и халдейские — не давали им дышать. Когда же персы научились владеть мечом, остановилось дыхание у чужеземных тиранов. Помните об этом.
Элос, по натуре миролюбивый и кроткий человек, собрался было возразить.
Но Устига клятвенно поднял два пальца и посмотрев на соратников.
— Так и решим, братья: пусть у нас будут наготове и мечи и сердца. Пусть каждый выберет по своему вкусу оружие для предстоящей борьбы. Но он должен с помощью этого оружия победить.
— На персидском знамени написано, что персы побеждают сердцем, следовательно, я выбираю сердце, — сказал Элос.
— Я — меч! — воскликнул Забада.
— А ты, князь? — спросили оба, когда он промолчал.
— Я же поступлю так: мечом я буду истреблять, крушить, искоренять все дурное. Сердце мое будет поддерживать, созидать, прививать и защищать все хорошее. Да поможет мне Ормузд отличать хорошее от дурного.
Элос восторженно выслушал его и сказал:
— Воистину, я вижу теперь, что ты — посланец Ормузда, князь, и я буду служить тебе, как самому, Ормузду. Мы ждем твоих приказаний.
И прежде чем лечь спать, Устига отдал необходимые распоряжения — что делать Элосу, Забаде и остальным людям отряда, отдыхавшим в подземных помещениях дома Синиба.
* * *
В Оливковой роще ночь прошла спокойно, а в Вавилоне с каждым часом ширилась паника.
С вечера люди собирались на площадях и, крайне возбужденные, беспорядочными толпами бродили по улицам.
В эту душную южную ночь Вавилон был похож на беспокойно кишащий муравейник. Все чувствовали тяжкий гнет на сердце, что-то мучило их, давило и сжимало грудь. Предчувствие опасности охватило всех.
Не меньшее волнение переживал в эти часы и Набусардар, бесцельно слоняясь по комнатам борсиппского дворца. В голове теснились мысли о персах, об Устиге, о Нанаи и ее помощи в аресте Устиги.
Несмотря на то, что Тека пуще глаза берегла в покоях освежающую прохладу, Набусардару казалось, что он ходит по раскаленным угольям. Он нигде не находил себе места и даже на мягких коврах и подушках чувствовал себя как на острых камнях.
Он пытался сосредоточиться на предстоящем заседании царских советников, но постоянно ловил себя на том, что думы его кружат вокруг хижины Гамадана.
Перед ним. неумолимо возникал образ неприступной и непреклонной Нанаи, лежащей в полумраке на своей постели. В туманных видениях рисовались ему ее глаза и волосы. Вновь и вновь слышались ее слова, твердые и холодные. И произносили их те же уста, которые еще недавно так пылко говорили о любви.
Он сидел одиноко в огромном зале на длинной скамье. Горел светильник в виде серебряной раковины, выложенной дорогими камнями. Пламя скупо освещало предметы, делая их очертания неясными и расплывчатыми, и в этом мерцающем свете он сам себе казался восставшим из мертвых, замурованных в склепе, из которого нет выхода.
Так сидел он на скамье, охватив голову руками и упершись локтями в колени.
— Она говорила, что любовь ее подобна пирамиде Хеопса, она также вечна. Ей следовало сказать, что любовь ее подобна бесчувственному камню.
Он поднял голову и обвел взглядом комнату, где в неверном свете колебались тени предметов.
Ему почудилось промелькнувшая тень Нанаи, он вскочил и закричал:
— Но я не хочу, чтобы ты была бесчувственные камнем, я хочу, чтобы ты меня любила, любила… и чтобы любовь твоя творила чудеса! Голос у него сорвался. Он опустился на скамью, корчась от боли и ярости.
Временами его охватывало, отчаяние при мысли, что все его усилия напрасны, как напрасны были его старания в Мемфисе, где утонченные египтянки дарили Устигу своими милостями и оказывали ему предпочтение перед Набусардаром, в то время самым богатым из вавилонян. Но он гнал эти мысли. В один прекрасный день победа будет на стороне Набусардара. Египетская красавица Ис, с цветком лотоса в смоляных волосах, с телом тела слоновой кости, восприняла его любовь как оскорбление и в отчаянии нашла смерть в водах Нила. Но Нанаи найдет его в объятиях небесное блаженство, Устига больше не будет стоять у него на пути, потому что через несколько часов Набусардар арестует его, я если не убьет его тут же, то сделает своим пожизненным пленником. Прикажет заточить его в мрачных подвалах борсиппского дворца, где тот умрет от голода и жажды.
Он захохотал — и громкий и злорадный смех гулко прокатился по огромному залу, населенному ночными тенями. Но звук собственного голоса нагнал на него ужас, и смех застыл на губах.
Он встал и нервными шагами стал мерять мраморные плиты пола, покрытого толстым ковром. При этом он говорил сам с собой:
— У тебя остались считанные часы, сын спесивого персидского тигра.
Когда ты будешь сидеть на ложе Нанаи и рассказывать ей о молодых годах своего владыки, я, сын главных халдеев и Города Городов, непобедимого Вавилона, проткну твое тело, и ты издохнешь на моих глазах, в той же комнате, где она встретила меня презрением. Твоя смерть поразит ее в самое сердце, и этот удар оставит в ее душе более глубокий след, чем рана мечом. Она должна видеть, как ты испустишь дух. Впервые в жизни она убедится в бессилии своей Иштар, богини, которой ее посвятили. Она, конечно, будет умолять небожительницу спасти его, но богиня любви и милосердия ответит ей бесстрастной улыбкой, так как ей одинаково приятно видеть и людские радости, и людские страдания, Так я одержу над тобой победу, князь Устига, и ценой твоей жизни спасу всех нас.
С этими словами Набусардар остановился перед стенной росписью, изображающей охоту на диких зверей. В образах охотников были запечатлены он сам и члены его знатного рода. Вот одна из сцен, где корчился в предсмертных муках тигр, раненный стрелой Набусардара.
Набусардар долго и с удовольствием смотрел на этот апофеоз силы и доблести и, наконец, произнес удовлетворенно:
— Так издохнешь и ты, Устига.
И в то же мгновение почувствовал нечто вроде укоров совести. Кто-то внезапно встал за его спиной — или ему так показалось в том состоянии горячечного возбуждения, которое не отпускало его ни на минуту.
Ему явственно почудился чей-то шепот:
«Разве ты не поклялся, Набусардар, что не посягнешь на жизнь этого перса? Разве не поручился своей жизнью за жизнь Устиги?»
— Кто здесь? — растерянно спросил он. «Это я, — в муках совести ответил он сам себе, — это я, любовь, неподвластная ни морским стихиям, ни яростным ураганам пустынь».
— Что ты хочешь?
«Я не хочу, чтобы ты изменил своему слову, Набусардар»
— А ты, разве ты не изменила своей любви, ради которой я хотел жить или принять смерть?
«Бывают обстоятельства, заставляющие людей пересмотреть свои решения», — с трудом дошел до его сознания ответ.
Набусардар мрачно засмеялся:
— Вот видишь, обстоятельства изменили и мое решение. Люди отказали мне в своей любви, и даже собаки моих друзей обходят меня стороной. Но теперь мне безразличны и любовь людей, и все прочее. У меня осталась только отчизна, моя Вавилония, которую я хочу спасти. А чтобы спасти ее, надо оторвать от ее тела первую ненасытную пиявку, и эта пиявка — князь Устига.
«Хорошо, Набусардар, только не убивай его… Именем великих богов, твоих и моих, заклинаю тебя — не убивай его».
— Ты любишь его? — Он заскрежетал зубами. — Да, ты любишь его, и это еще одна причина, почему он должен умереть.
Ему почудилось жалобное эхо приглушенных женских рыданий где-то в дальнем конце зала, но оно тут же замерло. С этим звуком растаяло и видение рыдающей Нанаи.
И еще не раз в течение этой ночи посещали Набусардара мучительные видения.
В конце концов он уже был не в состоянии ни ходить, ни думать, ни лежать, ни спать. В нем все более властно поднималась волна яростного гнева, И ему уже не избавиться от него до тех пор, пока он не очутится перед хижиной Гамадана и не вытащит меч, чтобы пронзить им Устигу, сидящего рядом с Нанаи и повествующего о юности царя царей, великого Кира.
* * *
Задолго до назначенного часа Набусардар направил в Деревню Золотых Колосьев отряд наиболее надежных солдат вавилонской тайной службы. Там они должны разделиться на группы, одни будут ждать в трактире, другие в лесу, третьи останутся у каналов, заводя разговоры с крестьянами. Ближе к назначенному времени они, встретив Набусардара, вместе с ним проследуют во двор Гамадана. Старик укроет их в хозяйственных пристройках во дворе, откуда они придут на помощь Набусардару по сигналу его трубы.
