Все шло, как и было намечено, и Набусардар появился в дверях хижины как раз в тот момент, когда Устига повел неторопливый рассказ о жизни Кира.
Он сидел у изголовья Нанаи, опершись одной рукой о кровать, а другой играя ее волосами. Он накручивал себе на палец прядь ее кудрей и снова раскручивал и при этом смотрел в глаза Нанаи и видел в них свое отражение, которое словно колыхалось на сине-зеленых облаках.
Нанаи не вникала в суть его рассказа, и напрасно старался Устига завладеть ее вниманием. Мысленно Нанаи была далеко отсюда, устремившись навстречу верховному военачальнику царских войск, чтобы силой внушения предотвратить убийство Устиги. Порой в ее душу закрадывались сомнения, действительно ли гонец имел право давать обещания и именем Набусардара ручаться за жизнь персидского князя. Впрочем, он ясно сказал ей, что уполномочен решать все военные вопросы.
Она вспоминала слово в слово торжественное обещание посланца: «Набусардар ручается честью и жизнью за жизнь этого перса».
Снова и снова Нанаи повторяла про себя эти слова, но сомнения не проходили.
Она заранее страшилась минуты, когда в дверях покажется сам Набусардар. Впервые в жизни она увидит его. Впервые в жизни она встретится с тем, о ком грезила днем и ночью, пока не познакомилась с Устигой. Великий и непобедимый Набусардар впервые в жизни глянет ей в глаза. Впервые в жизни встретятся их взоры.
Сердце рвалось у ней из груди, кровь бурлила в жилах, стучала в висках.
Она считала часы по движению тени от тростникового навеса. Когда тень приблизится к ее колышку, можно ждать появления верховного военачальника, который придет арестовать Устигу. С того момента, как Устига пересек порог ее комнатки, она ни на секунду не забывала о своих часах. Нанаи напряженно следила, как тень подкрадывалась к вбитому в землю колышку. Мысленно она уже много раз переживала мину ту, когда тень коснется роковой черты. И всякий раз от страха закрывала глаза, отдаваясь на милость великих богов. Однако назначенный час еще не наступил. Она открывала глаза и с облегчением убеждалась, что все ей просто грезится.
Как ни старалась она скрыть волнение, оно в конце концов передалось Устиге, и он спросил:
— Что с тобой сегодня, Нанаи? Ты чем-то встревожена? Может быть, тебе не интересно то, о чем я рассказываю? Тогда скажи, и я замолчу.
— Нет, нет, — вздохнула она, — рассказывай дальше, князь.
Он продолжал свой рассказ, а она опять не сводила взгляда с тени у входа.
В конце концов тень добралась до означенной черты, и в тот же миг Нанаи услышала стук копыт. Она заволновалась и привстала на постели.
Устига помог ей подняться и нежно улыбнулся. Нанаи хотела улыбкой поблагодарить его, но улыбки не получилось.
Сказала только:
— Князь, прими мою благодарность за все, что ты для меня сделал. Сохрани добрую память обо мне, как я сохраню о тебе.
Эти слова, которыми она перебила его рассказ, очень удивили Устигу.
Нанаи продолжала:
— Что бы ни случилось, навсегда запомни, что моей самой сильной любовью была любовь к родине, родина для любого из Гамаданов дороже всего.
— Что ты хочешь этим сказать? — недоуменно спросил он. — Не собираешься ли ты вновь доказывать, что мне не удалось убедить тебя?
Она молчала, напряженно прислушиваясь к приближавшемуся стуку копыт.
Устига тем временем продолжал:
— Я уже говорил тебе, что. готов запастись терпением. Если бы я хотел прибегнуть к мечу, я давно бы уже добился тебя, но победы оружия всегда скоротечны. Ты сказала, что, полюбив во мне человека, ты не перестанешь ненавидеть меня до тех пор, пока персы сеют смуту в Халдейском царстве. Я уверен, что ты будешь на моей стороне, когда убедишься, что персы думают не о завоевании твоей родины, а о восстановлении у вас справедливости. Разве ты уже забыла, что Халдейское царство полно несправедливости, страданий и бесправия?
Но все, что он говорил, проходило мимо нее; она прислушивалась к тому, что делалось во дворе, — там кто-то спрыгнул с коня, звякнув коваными наколенниками.
Ни Устига, ни Нанаи больше ничего не успели сказать — в дверях появился Набусардар, как и в прошлый раз, в парадной одежде простого военачальника.
Первой его увидела Нанаи, и в охватившем ее смятении в ней родился проблеск надежды, что гонец окажется более милосердным, чем сам Набусардар. Вместе с тем она была разочарована, что Набусардар не приехал и на этот раз, она опять не увидит его.
Набусардар, продолжая играть роль посланца верховного военачальника, поздоровался:
— Привет вам!
Нанаи не нашла в себе силы ответить ему. Устига обернулся и, увидев перед собой халдейского военачальника, встал, почуяв недоброе. Набусардар не знал, на кого смотреть.
Он увидел Нанаи, и на этот раз она вовсе не казалась ему холодной и бесстрастной. Напротив, лицо ее светилось любовью, и он снова почувствовал ее власть над собой. Но долг повелевал ему сохранять хладнокровие. Он резко перевел взгляд на Устигу.
Несомненно, это он, святоша из Мемфиса, поражавший остротой своего ума. В высшем военном училище ему прочили блестящую карьеру, хотя с первого взгляда всех обманывала его внешность святого. Знавшие его не могли понять — за счет ума или изворотливости ему удалось так быстро добиться признания высокопоставленных египтян. Сколько зависти возбуждал тогда в Набусардаре этот юноша, но теперь он без долгих слов уберет его с дороги.
Устига непроизвольно положил руку на рукоять меча и ждал. Он узнал в пришельце Набусардара и понял, что минуты его сочтены. На лбу у него. вздулись жилы, выступившие над глубокими глазами, подобно утесам над бездонными озерами. Появление Набусардара встревожило его, но он настолько владел собой, что в голосе его, когда он заговорил, не было и тени волнения.
На чистом халдейском языке он ответил Набусардару:
— Привет и тебе, царский гонец.
Набусардара привели в ярость и спокойный тон Устиги, и его лицемерие, с которым он назвал его царским гонцом, хотя не мог не узнать Набусардара. Может, он и в самом деле не узнал его? Но на догадки времени не было, и Набусардар немедленно приступил к делу.
Он обратился к нему суровым тоном:
— Именем закона Халдейского царства ты, князь Устига, отныне пленник Вавилона.
Устига сжал губы и собрал всю свою волю. Он отлично понимал смысл происходящего. Мысль его лихорадочно работала в поисках выхода.
Набусардар прервал его размышления:
— Я требую, чтобы ты отдал мне свой меч.
— Ты должен взять его сам, — ответил Устига и, обнажив меч, встал против Набусардара.
Обнажил меч и Набусардар и, с силой взмахнув им в воздухе, устремился на противника.
Устига сперва уклонился от удара, потом стал стремительно наступать.
С лязгом сошлись клинки, из-за тесноты маленького помещения они то и дело оказывались в угрожающей близости от тел.
Сжавшись на постели, Нанаи наблюдала поединок. Минутами ей казалась в опасности то жизнь гонца, то жизнь Устиги. Острия клинков сплелись в клубок молний. Оказалось, что святоша превосходна владеет мечом, — не однажды во время поединка жизнь Набусардара висела на волоске. Устига молниеносно наносил удары, целясь то в голову, то в грудь противника. Набусардар отчасти устал после дороги, но главное, ему давно не приходилось орудовать мечом. В последние годы халдейские военачальники носили оружие только для украшения, тогда как персидская армия уже несколько лет вела войны. Единственным спасением Набусардара было призвать своих солдат. Он с трудом улучил момент и, приложив к губам трубу; дал сигнал.
В тот же миг в комнату ворвались солдаты.
Теперь не стоило большого труда схватить Устигу, который все не хотел сдаваться и упорно отбивался мечом. Все усилия были напрасны, он вынужден был уступить явному перевесу врага.
Набусардар, весь потный, с небольшим порезом на лбу, приказал связать Устигу.
Один из солдат плюнул Устиге в лицо — так поступали с побежденным врагом.
Нанаи тотчас вскочила с постели и, растолкав солдат, подбежала к Набусардару. Она напомнила ему, что Устига принадлежит к знатному роду, и потребовала, чтобы с ним обходились учтиво.
— Он наш пленник, — равнодушно отвечал Набусардар, — и мы можем делать, с ним что угодно.
— Не забывай, — не отступала Нанаи, — что ты всего лишь посланец верховного военачальника его величества и не имеешь таких прав, как Набусардар. Кроме того, я тоже имею право требовать, чтобы с пленником не случилось ничего плохого.
— Ты слишком заботишься о нем, — расхохотался он, стирая кровь со лба. — Знай, однако, что все, что тут делается и будет делаться, справедливо.
— Что ты задумал?
— Увидишь сама, дочь Гамадана, — сказал он холодно, — ты сейчас все увидишь сама.
Потом он обратился к солдатам и приказал:
— Привязать к коню!
