Хардвик не ответил. Вместо этого он помолчал еще минуту, разглядывая остатки сигареты под ногами, и наконец произнес:
— Ладно, мне пора.
Затем он сел в машину и поморщился, словно ему в нос ударила какая-то вонь.
— Ты там береги себя, старичок. Родригес — бомба замедленного действия. И он обязательно рванет. Зуб даю.
Глава 37
Олененок
По дороге домой Гурни никак не мог понять, что за тоска его разъедает изнутри. Он ни на чем не мог сосредоточиться, но эта рассеянность была похожа на вытесненную попытку от чего-то, наоборот, отвлечься. По всем радиостанциям крутили что-то мерзкое. Любая музыка, не попадавшая в его настроение, казалась сейчас бездарной, а попадавшая усугубляла тоску. Голоса, доносившиеся из колонок, заставляли думать о бездарности или глупости их обладателей. Вся реклама была настолько неприкрытой ложью, что хотелось выть.
Гурни выключил радио и попытался сфокусироваться на дороге. По обочинам ютились мрачные деревушки с полузаброшенными фермами, которых отрасль добычи газа погубила отравленной морковкой. «Давайте насверлим тут скважин, экономика будет процветать…»
Нда, то еще настроение.
Но что меня гложет?
Гурни заставил себя вспомнить встречу с прокурором, чтобы понять, не там ли источник его беспокойства.
Кашемировый свитер Эллен Ракофф. Жалкое подобие камуфляжа. Никаким теплом и уютном не спрятать змеиную сущность. Опасность как неотъемлемая часть привлекательности.
Протокол осмотра места преступления авторства лейтенанта Андерсона. Даже сифоны под раковинами были прочищены. Почерк профессионала.
Факты, объединяющие пропавших выпускниц: ссора с родней, выходка с заведомо невыполнимой просьбой, знакомство с Гектором и агентством «Карнала», загадочный фотограф Алессандро.
Мрачное предположение Хардвика, что никого из девушек нет в живых.
Мучения Родригеса как отца проблемной дочери, обостренные всплывшими в деле параллелями.
Гурни слышал прощальную хрипотцу Родригеса так же отчетливо, словно капитан сидел на соседнем сиденье. Это был голос человека, безнадежно выбитого из колеи, неспособного вынести навалившийся на него груз, давно утратившего контроль над собственной жизнью из-за цепочки случайных обстоятельств и теперь теряющего контроль над профессией.
Бывают ли цепочки обстоятельств действительно случайными? Разве мы не сами создаем причины, со следствиями которыми затем неминуемо сталкиваемся? То, какие мы принимаем решения; то, как расставляем приоритеты — разве не… Внезапно Гурни почувствовал тошноту, потому что понял, что все это время его беспокоило. Он идентифицировал себя с несчастным капитаном. Человек, одержимый работой и выигравший в карьере, но проигравший как отец.
И в этот момент, словно этого осознания было мало, словно некое гневное божество хотело усугубить миг жутковатой ясности и тяжесть неприятного отождествления, не дать уйти от урока, — в этот самый момент он сбил олененка.
Он только что проехал знак, оповещавший о въезде в Браунвилль. Здесь не было никаких селений, только одичавшая, почти неузнаваемая ферма слева в долине реки — и лесистые холмы справа. Небольшая лань выскочила из-за деревьев, помедлила и внезапно бросилась перебегать дорогу — но до нее было еще далеко, и Гурни не подумал жать на тормоз. А когда за ней следом выскочил олененок, тормозить было уже поздно. Гурни резко вывернул руль влево, но все равно услышал и почувствовал тошнотворный удар.
Он остановился на обочине и посмотрел в зеркало заднего вида, надеясь ничего не увидеть, желая, чтобы это оказалось одной из чудесных ситуаций, где живучее существо поднимается и спокойно бежит дальше по своим делам, целое и невредимое. Но увы. В паре десятков метров за ним, у водосточной канавы, неподвижно лежало небольшое коричневатое тельце.
Гурни вышел из машины, втайне надеясь, что олененок просто оглушен и вот-вот вскочит на ноги. Но когда он подошел к нему, неестественный поворот головы и пустой взгляд распахнутых глаз убили всякую надежду. Гурни остановился и беспомощно огляделся. Лань стояла в запущенной долине и беззвучно смотрела на него.
Что тут было делать?
Он не помнил, как вернулся в машину. Его дыхание прерывалось из-за невольных рыданий. На полпути к Уолнат-Кроссинг он спохватился, что нужно проверить капот на предмет повреждений, но не нашел в себе сил остановиться. Он хотел поскорее оказаться дома, и больше ничего.
Глава 38
Взгляд Питера Пиггота
Дом наполняла характерная гулкая пустота, как всегда, когда Мадлен не было дома. По пятницам она ездила ужинать с тремя подругами, чтобы поболтать о вязании, шитье и прочем рукоделии, о недавно прочитанных книгах и здоровье родных и близких.
Пребывая в раздрае за рулем, Гурни решил, что последует настояниям Мадлен и позвонит Кайлу, чтобы наконец как следует поговорить, поскольку нейтральные, почти безличные электронные письма, которыми они обменивались, нельзя было считать полноценным общением. Сухое, стерилизованное описание жизненных событий на экране не могло сравниться с живым голосом, который не умеет ни редактировать, ни удалять уже сказанное.
Он зашел в кабинет с твердым намерением позвонить, но сперва решил проверить автоответчик и почту. Там и там было по одному сообщению, оба от Пегги Микер — соцработника и супруги арахнофила.
На автоответчике голос ее звучал взволнованно, даже чересчур. Она сказала: «Дэйв, это Пегги. Помнишь, ты спрашивал про Эдварда Валлори? Почему-то это имя не шло у меня из головы, я все думала — почему оно мне кажется смутно знакомым? И тут я поняла! Я слышала его в колледже, на уроке литературы. Валлори был каким-то драматургом елизаветинской эпохи, хотя ни одной его пьесы не сохранилось, поэтому никто о нем не помнит. Но известно, что он был жутчайшим мизогинистом, ненавидел женщин до рвоты. До нас дошел только один фрагмент его работы, пролог к спектаклю — я отправила его тебе по электронной почте. Сам спектакль, говорят, был про героя, который убил свою мать. Представляешь, какой ад? Интересно, а все это как-то связано с твоим расследованием по делу Перри? В общем, глянь почту. Надеюсь, что оказалась полезна. Дай знать, если потребуется еще что-нибудь. Все это так интересно! Ладно, до связи, Мадлен привет!»
Гурни открыл ее письмо и быстро нашел пролог к спектаклю Валлори:
«Нет в мире целомудренной жены. Поскольку целомудрие — не женская черта. Ее черты, и речь, и ум на разный лад — но неизбежно лгут. Поверь в одно, в другое, в третье — равно ложь! За скользким маслом, бархатом румян скрывая слизь и гниль, она рисует внушающий любовь невинный облик. Но есть ли хоть нота правды в том, какую музыку мы слышим, любуясь этим ликом? Нет! Ни истины, ни ясности, ни чести. Поскольку чистота ей не присуща: она от плоти плоть, от крови кровь змея, что с верного пути свернуть мечтает всякого мужчину, заманив его в коварства путы…»
Гурни перечитал это несколько раз, пытаясь разгадать задумку автора.
Итак, это был пролог к пьесе, в которой главный герой убивает свою мать. Текст был написан несколько сотен лет назад известным женоненавистником. Его именем было подписано сообщение, отправленное с мобильника Флореса и адресованное Джиллиан в день ее убийства, а затем отправленное повторно Эштону — ровно два дня тому назад. В тексте сообщения значилось: «Я рассказал тебе про все причины».
Логичным было предположить, что речь о причинах, изложенных в этом прологе — единственном сохранившемся образчике творчества. В прологе женщины описывались как бесчестные, злобные, лживые существа. Чем больше Гурни вчитывался в эти слова, тем более извращенный сексуальный подтекст ему в них мерещился.
Гурни старался не полагаться на домыслы и всегда гордился своей способностью придерживаться фактов, но сейчас сам собой напрашивался вывод, что убийца использовал пролог в качестве оправдания смерти Джиллиан Перри — а возможно, и других смертей. И этот вывод напрашивался весьма настойчиво.
Естественно, в этой цепочке все звенья были зыбкими. Не было явных поводов считать, что предполагаемый елизаветинский драматург и отправитель сообщения — один и тот же Эдвард Валлори. Не было доказательств, что Гектор Флорес мог использовать это имя как псевдоним, хоть сообщение и было отправлено с его телефона и такой вывод, опять же, напрашивался.
Картинка начинала складываться, и складывалась она жутковатым образом. Пролог Валлори указывал на то, что первая гипотеза о мотиве была не просто безосновательной теорией. Для Гурни этот мотив звучал все более убедительно, поскольку его не покидало ощущение, что убийство Джиллиан было местью за какие-то прошлые сексуальные преступления, совершенные либо ею самой, либо другими ученицами Мэйплшейда. А то, что Эштон получил аналогичное сообщение, подтверждало догадку, что убийство не было спонтанным актом, а являлось частью какого-то сложного многоступенчатого плана — а значит, история продолжалась и смерть Перри не была конечной целью.
