Но, услышав звуки потасовки, вмешались тюремщики.
— Стоять, ублюдки! По стенам! — заорал злой бас.
Висельники опомнились и отпрыгнули от Стрижа. Загремели замки, дверь распахнулась, впустив свет факелов, троих солдат со взведенными арбалетами и кастеляна Гнилого Мешка, щуплого человечка с козлиной бородкой и быстрыми глазами.
— Ублюдки, попортили товарный вид, — протянул кастелян, оглядывая заключенных и тюремщиков.
Стриж, сжавшись на полу, смотрел, как он открывает медную флягу, взбалтывает, наклоняет. Внутренности скрутило жаждой: воды, вымыть отраву! Но кастелян лишь раз плеснул ему в лицо, едва смочив горящие губы.
— А вы куда смотрели, шис вас задери? — рявкнул кастелян на солдат.
— Так эта, бие Биун… — замямлил бородатый, квадратный тюремщик, на голову выше начальника.
— Разгильдяи, — почти ласково отозвался кастелян и бросил Стрижу. — Что разлегся, вставай.
Солдаты навели арбалеты на Стрижа. Он медленно поднялся, путаясь в болтающихся на одной ноге штанах и обрывках рубахи. Выпрямился, не обращая внимания на резкую боль в ребрах — трещина, если не перелом — и взглянул на кастеляна сверху вниз. Может быть, цель — Биун? Нет, вряд ли… наверняка нет. Но кто? Что?..
Мысли путались, неправильный страх, отдающий ядовитым зельем, свернулся внутри, ожидая… чего? Что за дрянь влил в него Наставник, что не позволяет ступить на тропу Тени?
Кастелян одобрительно кивнул и велел солдатам:
— Вывести этого. Дернется — стрелять.
Сам вышел за дверь, Стриж следом, провожаемый злобными взглядами висельников и настороженными — солдат. Он оказался в глухом конце широкого коридора, по сторонам которого виднелись ряды дверей.
— Стой. Дурить не будешь? — спросил Биун, и, получив кивок, подозвал одного из солдат, покрупнее. — Напои его, умой и приведи в порядок.
Стриж прислушивался к шороху крыс в стенах, стараясь не поддаваться дурману — тот твердил, что крысы опасны, крысы сейчас набросятся и сожрут — и ждал, пока солдат поправит ему штаны, сдерет остатки рубахи и, намочив их из фляги, протрет лицо и ссадины на плечах и груди. Его напоили — горькой, теплой водой, отдающей гоблиновой травкой.
После первого же глотка Стриж забыл про крыс, зато его разобрало веселье. Товарный вид, с ума сойти! Наставник решил продать ткача! Уж не придворному ли магу? Вот забавно — убийца пополнит его коллекцию редких зверушек… или темной принцессе — смертники говорили про колдунью… не зря же ходят слухи, что последний год виселица пустует…
Кажется, он смеялся, а может, смеялись солдаты, которые вели его вверх по лестницам и запихивали в черную карету без окон. Мгновение во дворе Гнилого Мешка Стриж потратил на единственный взгляд на небо. Тяжелое, пасмурное, лишь далеко-далеко на севере сквозь прореху в тучах падали на землю золотые лучи. А над Гнилым Мешком небо плакало от смеха — мелкими, как пыль, сладкими каплями.
Дороги он не видел и не помнил. Мир снова кружился в темном водовороте, лишь иногда в нем всплывали то брат, то кастелян, то Наставник.
«Выберусь, убью», — кого убьет, зачем убьет, Стриж уже не понимал.
436 г. 17 день Журавля. Роель Суардис.
Из бредовых видений Стриж вынырнул, только когда его вытолкнули из кареты на холодный и мокрый камень внутреннего двора Роель Суардиса. С неба лило. Вокруг стояли, нацелив арбалеты, шестеро солдат и кастелян. Рядом со Стрижом мялся еще один раб, перепуганный парень лет шестнадцати, тонкий, изящный, с ухоженными руками шулера. Над ними возвышалась башня Заката: буйство синих и лиловых молний, текущих между небом и землей.
— Очухался? — кастелян заглянул ему в лицо, покачал головой и протянул руку в сторону. Тут же один из солдат вложил в нее флягу. — Пей скорей. Её Высочество ждет.
На этот раз была просто вода. Сладкая, чистая вода. На миг даже показалось, что она вымыла из тела отраву…
«Ответь, цель — Шуалейда?! — Стриж прислушался к Ургашу внутри себя, но не услышал ничего. — Король? Придворный маг? Шис дери, Гильдия не берет заказов на коронованных особ!»
Хисс молчал, словно не слышал своего слугу. Зато во весь голос орала паника: его продают сумасшедшей колдунье, размазавшей по скалам орду зургов, упырице, пожирающей каторжан на завтрак.
«И Наставник хочет, чтобы я убил ее и вернулся. Или — что-то украл и вернулся? Проклятье. Нельзя было сказать прямо, что я должен делать?!»
— Не вздумай дурить, — сказал кастелян и обернулся к солдатам. — Если дернется, стрелять по ногам. Её Высочеству он нужен живым, но не обязательно целым.
Холодная дрожь, холоднее сыплющейся с неба мороси, пробила Стрижа вместе с пониманием: чего бы хотел от него Наставник, уже не важно. Хисс не откликается, тропы Тени ускользают, бежать можно только в смерть, зато вот она, башня Заката. Он должен войти в логово колдуньи и вернуться. А для этого придется убедить ее оставить в живых нового раба, подобраться на расстояние удара — и убить. Что ж, даже сумасшедший ментал — всего лишь женщина.
— Стоять, — приказал арбалетчикам Биун перед высокими дверьми в полыхающий синим и фиолетовым Ургаш. Показалось, башня смотри на него сотней разноцветных глаз. — А вы идите за мной.
«Твой выход, Стриж. Этот зритель взыскательней Пророка, так что играй на совесть!»
Пропев про себя умну отрешения, Стриж очистил разум от всех мыслей и эмоций, и, не дожидаясь толчка в спину, перешагнул порог башни Заката.
Шуалейда
436 г. 17 день Журавля. Роель Суардис.
— Кастелян Гнилого Мешка, бие Биун по повелению Вашего Высочества, — объявил гвардеец, пропуская в покои Шуалейды невзрачного человечка и волну отчаяния со страхом.
Шуалейда отбросила котенка на диван и отвернулась к окну. Усталость и безнадежность последних дней вдруг навалились, пытаясь согнуть плечи. Глубоко внутри проснулся привычный голод, а вместе с ним — совесть. Стоит ли снова пугать каторжников? Баль права: сейчас это не необходимость, а всего лишь потакание собственным слабостям. Хочется выместить злость и обиду, почувствовать чужой ужас и свою безграничную власть… какая гадость! Хуже, чем Бастерхази!
— …лучший товар для Вашего Высочества…
— Пойдите вон, — резко обернувшись к дверям, оборвала она кастеляна.
Бие Биун осекся на полуслове, а сама Шу замерла, не окончив жест. Золотое сияние магии, опутанное жемчужными и угольными нитями, словно сетью, билось в такт её сердцу, вдруг подскочившему к самому горлу. Сквозь кокон дара — светлого, редчайшего дара искусства, с проявленной кровью сразу Хисса и Райны — виднелся юноша, полуголый, связанный, избитый и грязный. Он стоял на коленях, мокрые соломенные волосы падали на лицо, не позволяя разглядеть глаз. Нестерпимо захотелось дотронуться, почувствовать ладонями тепло его кожи и дивной магии.
