подумала Жань Дундун. Она проверила, кто из знакомых У Вэньчао мог жить в Дунсине, и обнаружила, что там находился один из его бывших одногруппников, который в настоящее время занимался приграничной торговлей. Полицейский Лян нашел этого одногруппника, и тот рассказал, что буквально позавчера получил от У Вэньчао экспресс-доставкой мобильный телефон, к которому прилагалась записка: «Чтобы избавиться от девушки, просьба переправить этот телефон во Вьетнам. Главное – включи его, когда будешь пересекать границу». Этот одногруппник тотчас позвонил У Вэньчао, но абонент находился вне зоны обслуживания. Когда он набрал номер еще несколько раз, его вдруг осенило, что «абонент», которому он звонил, находился прямо перед ним. Видимо, у товарища возникли проблемы на личном фронте. Одногруппник предположил, что У Вэньчао решил избавиться от бывшей девушки, создав у нее впечатление, что он якобы уехал за границу. Этот одногруппник и сам, бывало, разрывал отношения подобным образом: клал на телефон деньги, чтобы их хватило примерно на неделю, и потом дарил кому-нибудь из вьетнамских друзей. Бывшие девушки, несколько раз напоровшись по телефону невесть на кого, окончательно выкидывали его из сердца, а сам он благополучно менял номер и затевал шашни по новой. Воспользовавшись таким простым приемом, одногруппник У Вэньчао вчера утром пересек по своим делам границу и заодно передал телефон У Вэньчао одной вьетнамке средних лет.
Полицейский Лян тут же сфотографировал и переправил Жань Дундун записку от У Вэньчао и конверт, в котором пришел его телефон. Жань Дундун оценила, насколько изворотливым оказался У Вэньчао; его изворотливость лишний раз доказывала прямую причастность к преступлению. Она вышла на курьера экспресс-почты, и тот рассказал, что три дня назад, когда он доставлял почту в дом №65 по улице Чаоянлу, его остановил У Вэньчао, с которым они оформили формальности по экспресс-доставке прямо под ближайшим деревом.
Жань Дундун вместе с экспертами отправились на указанное место – никаких камер слежения в округе они не обнаружили, похоже, и тут он все тщательно продумал заранее.
Благодаря экспертам уничтоженные на компьютере У Вэньчао файлы уже на семьдесят процентов были восстановлены. Жань Дундун просмотрела их содержимое. Помимо видеофайлов с участием Ся Бинцин, ее особое внимание привлекла фотография, на которой была запечатлена Хуан Цюин с маленьким У Вэньчао на руках. Младенец У Вэньчао, посасывая мизинец, снизу вверх взирал на мать, а та с легкой улыбкой смотрела на его личико. От этой фотографии распространялось столько же тепла и нежности, сколько от известной картины итальянского художника Леонардо да Винчи «Мадонна с Младенцем». И хотя эта фотография была надежно запрятана в подкаталоге другого подкаталога, иначе говоря, находилась под тройной защитой, Жань Дундун ее все-таки раскопала. Ей показалось, что такой способ хранения фотографии как нельзя лучше соответствовал тому, что чувствовал этот парень: на первый взгляд он свою мать ненавидел, но в глубине души стремился к ней всем сердцем. Тогда Жань Дундун решила съездить в уезд Синлун – повидаться с его матерью, Хуан Цюин.
Хуан Цюин проживала на третьем этаже седьмого корпуса, расположенного на территории школьного кампуса. Ее квартира занимала площадь в сто двадцать квадратов и одной стороной выходила на покрытые пышной растительностью горы, а другой – на спортплощадку, рядом с которой находилась самая большая улица города. Увидав на пороге Жань Дундун, Шао Тяньвэя и Сяо Лу, новый супруг Хуан Цюин поздоровался, после чего, взяв сына, деликатно удалился к родителям. Хуан Цюин уставилась на полицейских пустым взглядом, по ее щекам покатились слезы. Не в силах стоять на ногах, она бессильно опустилась на стул, даже не дождавшись, пока усядутся гости.
– Это моя вина, – начала она, – это я причинила ему обиду. Если бы я не развелась, он бы не совершил такого проступка. Ведь сам по себе он добрый, в детстве ни одного муравья не раздавил. Во всем меня слушался, даже покупая мороженое, спрашивал разрешения. А какой был смышленый! Едва заметит, что отец обращает внимание на кого-нибудь из женщин, тотчас предупреждает: мол, мама, будь внимательнее. Он меня очень любил, помню, завидит издали, мчится навстречу и кричит: «Мама!», а потом со всего маху как уткнется в грудь, аж в сердце отдавало. Но когда я снова вышла замуж, он перестал меня замечать, ничего от меня не принимал – ни еды, ни одежды. Возненавидел меня, за столько лет ни разу сам не позвонил.
– Нет же, – перебила Жань Дундун, – он очень вас любит – и любил все эти годы.
С этими словами она вынула мобильник и показала ту самую фотографию, на которой Хуан Цюин держала на руках сына.
Не в силах произнести ни слова, Хуан Цюин беззвучно заплакала.
– Это единственная семейная фотография, которую мы нашли в его компьютере, – пояснила Жань Дундун.
Прошло минут пятнадцать, прежде чем Хуан Цюин наконец успокоилась.
– Он не убийца, – сказала она, – поверьте, он настолько слабый, что и курицу не в силах убить.
– А мы и не говорим, что он кого-то убил, – откликнулась Жань Дундун, – мы ищем его исключительно для того, чтобы прояснить кое-какие детали. Если он свяжется с нами сам, то даже в случае преступления ему вынесут мягкий приговор, если же он откажется сотрудничать, то наказание будет гораздо серьезнее.
– Я бы рада его уговорить, но не знаю, где он, – произнесла Хуан Цюин.
– Делайте то, что мы скажем, только вы сможете его спасти, – сказала в ответ Жань Дундун.
– Что я должна сделать?
Жань Дундун дала ей номер телефона, с которого У Вэньчао писал Сюй Хайтао, и попросила отправить сообщение следующего содержания: «Сынок, мама верит тебе и любит тебя».
– Но он меня не послушает, – сказала Хуан Цюин.
– Вы главное отправьте, а там посмотрим.
Хуан Цюин послушалась.
– Ничего не предпринимайте, просто ждите, – добавила Жань Дундун, – сами ему не звоните и не разговаривайте, если, конечно, он вам не позвонит. Ничего не делайте и не говорите без нашего ведома, хорошо?
Утирая слезы, Хуан Цюин кивнула.
Вечером Шао Тяньвэй и Сяо Лу ушли, а Жань Дундун осталась на ночь у Хуан Цюин. Женщины улеглись на кровать, но сон не шел ни к одной из них – Жань Дундун думала о дочери, Хуан Цюин – о сыне.
– Если бы вы могли заново прожить свою жизнь, вы бы выбрали развод? – поинтересовалась Жань Дундун.
– Нет, – откликнулась Хуан Цюин.
– Почему?
– Это очень ранит детей.
– Из-за чего вы развелись?
– У Дунхун мне не доверял, хотя другой мужчина у меня появился только после развода. А может, недоверие тут и ни при чем, возможно, это было просто предлогом, чтобы со мной развестись.
«Интересно, я тоже нашла предлог, чтобы развестись с Му Дафу? – подумала Жань Дундун. – Да, и этот предлог – его похождения на стороне. Но не могу же я из-за этого отрицать тот факт, что я его не люблю. Хотя предлог – это нежелание брать на себя ответственность; если предлог подходящий, то отпадает необходимость говорить правду. В этом смысле предлог иногда может стать благим намерением. Интересно, какую бы формулировку выбрал сам Му Дафу, если бы у него был такой выбор: „развожусь, потому что тебя не люблю“ или „развожусь, потому что ты мне изменила“? Думаю, любой бы выбрал второй вариант, поскольку он хоть как-то способен сохранить ваше лицо, это все равно что в момент оплаты товара получить сдачу. Но вот изменял ли мне Му Дафу? Хотя он этого не признает, а я его на месте преступления так и не схватила, интуиция мне подсказывает, что точно изменял. Можно ли интуицию приравнять к правде? Равно как и при раскрытии преступления лучше поверить, что какой-то недоказанный факт все-таки имел место быть, поскольку „вера в обратное“ ставит тебя в положение обманутого дурака, а полагаясь на интуицию, ты вроде как обретаешь удивительное чувство безопасности. Если мы разведемся, насколько сильно это ранит Хуаньюй? Будет ли она, так же как У Вэньчао своих родителей, ненавидеть меня? А вдруг ей тоже придет в голову кого-нибудь
