языка Хуан Цюин.
Хуан Цюин – кроме того, что ростом вышла метр семьдесят, – так еще и говорила на английском свободнее, чем на родном диалекте. У Дунхун рассудил так: если его, Супертрехочкового, соединить с девушкой-супермозгом, в чьей голове крутятся тринадцать тысяч английских слов, то потомство выйдет что надо, однако, вопреки ожиданиям, У Вэньчао рос щупленьким и маленьким; когда он оканчивал начальную школу, он был всего лишь метр тридцать. Столь серьезное нарушение генетических постулатов совершенно разочаровало У Дунхуна, он негодовал и на жену, и на сына, и, как следствие, на свою судьбу в целом.
Пока У Вэньчао был ребенком, У Дунхун постоянно работал над тем, чтобы сын вырос высоким и крепким, – к каким он только докторам и диетологам ни обращался, куда только ни ездил, включая клиники Шанхая и Пекина. Поначалу У Вэньчао слушал отца и с наступлением зимних или летних каникул отправлялся с ним по всякого рода специалистам. Но во втором классе средней школы У Вэньчао вдруг взбунтовался – переворошив кучу литературы про тех, кто не выдался ростом, он заявил:
– Раньше я считал, что другие меня презирают, но сейчас я понял, что меня презирает собственный отец. Что с того, что я низкого роста? У Наполеона и Лу Синя рост был всего метр пятьдесят восемь, у Эйнштейна и Ленина – метр шестьдесят четыре, у Пикассо – метр шестьдесят два, у Вольтера – метр шестьдесят, у Бальзака – метр пятьдесят семь, у Александра Македонского – метр пятьдесят, ну и кто из них уступает тебе?
У Дунхун растерялся и, заикаясь, промямлил:
– Они пусть и карлики, зато крепкие, а на тебя посмотришь – не знаешь, в чем душа держится.
– На самом деле ты презираешь даже не меня, а себя самого, – ответил У Вэньчао.
Эта фраза окончательно сломала У Дунхуну мозг, так что с тех пор он больше никогда не обсуждал с сыном ни его рост, ни вес.
И пускай теперь У Вэньчао с отцом были квиты, однако из-за того, что У Дунхун слишком долго принижал сына, он посеял в его душе ощущение неполноценности. Вместо того чтобы общаться со сверстниками, У Вэньчао запирался в комнате и играл в компьютерные игры, он не занимался спортом, не разговаривал с родителями и скрывал от них все, вплоть до простуды, температуры или драки с одноклассниками; в результате это привело к социофобии.
– Что будем делать? – спросил У Дунхун у Хуан Цюин.
– Я отвечала за его ум, а ты – за физические данные, он более чем умный, так что я свою миссию не только выполнила, но даже перевыполнила.
Этой фразой она намекнула на то, что муж-то со своей задачей не справился. Тому стало настолько тошно, что у него вдруг закрались подозрения: а его ли это сын? Чем больше он сомневался, тем более резонными ему казались сомнения и тем больше он убеждал себя в том, что это правда. Тогда он вырвал у сына пять волосков, высушил их, завернул в салфетку и тайком съездил в административный центр, где сделал анализ ДНК. Результаты оказались неутешительными, теперь у него имелось железное доказательство того, что У Вэньчао – его собственный сын, причем, что называется, без всякого подмеса. Сначала он хотел прямо на месте разорвать результаты теста, но все-таки сдержался – пускай тест и подтвердил его несостоятельность как ответственного за высокий рост потомства, он все же являлся доказательством их с сыном кровного родства, и это для его измученного подозрениями сердца стало настоящим бальзамом. Поэтому заключение он привез домой и спрятал в одной из книжек.
Между тем Хуан Цюин, которая вечно подозревала мужа в том, что он скрывает от нее деньги, частенько искала его сберкнижку. Как-то раз она напоролась на то самое заключение, и ее доверие к мужу окончательно рухнуло. Они разругались в пух и прах и, потеряв контроль, высказали все, что думали друг о друге. У Вэньчао, став свидетелем этой ссоры, узнал также, из-за чего она произошла. Теперь к ощущению неполноценности прибавилась еще и ненависть, сперва – к отцу, потом – к матери. Мать, не в силах вынести недоверие мужа, оформила развод, но при этом ничего не сказала сыну, который учился тогда в школе средней ступени, даже не поинтересовалась его мнением, хотя бы символически. Он о разводе узнал, хотя родители вместо слова «развод» выдумывали какие-то диковинные формулировки типа «период перезагрузки», «психотерапевтическое раздельное проживание», «подозрение на выгорание в отношениях» и т. п.
Однако это было еще не самое худшее. Всякий раз, когда он считал, что случилось «худшее», оказывалось, что перед лицом все новых и новых ударов судьбы такие мысли были преждевременными или даже наивными. Очень скоро и У Дунхун, и Хуан Цюин обзавелись новыми семьями, причем вместо того, чтобы называть это повторным браком, для У Вэньчао они придумали такие формулировки, как «второй выбор», «корректировка личных отношений» или «реорганизация чувств».
Уже на следующий год Хуан Цюин, словно намеренно пытаясь взбесить У Дунхуна, родила карапуза, который по всем признакам обещал дорасти до метра восьмидесяти. В свою очередь У Дунхун тоже постарался не ударить в грязь лицом – новая жена, которая была моложе его на пятнадцать лет, родила ему дочку, чьи гены явно говорили о том, что та дорастет до метра семидесяти трех, и это стало своего рода звонкой оплеухой в адрес Хуан Цюин.
Почему после развода у каждого из них появился крупный ребенок, в то время как до этого они смогли родить лишь такого доходягу, как У Вэньчао? Для них это было непостижимо, но благодаря своим новым детям они скинули с себя всякую ответственность за прошлое недоразумение. На кого же тогда ложилась эта ответственность? Выходит, что только на У Вэньчао. Выйдя сухими из воды, они переложили весь груз ответственности на его плечи, и ему пришлось тащить этот груз по жизни уже одному. Он принял и признал эту ношу, но самое ужасное заключалось в том, что его родители, упиваясь новыми семейными радостями, все больше и больше забывали про него. Чтобы проверить, насколько он им стал не нужен, он специально оставался ночевать на улице – в результате отец думал, что сын ночует у матери, а та думала, что он у отца, никто его не искал. Из его сознания исчезло такое понятие, как семья, а израненная душа все сильнее покрывалась по ночам коростой печали.
Поступив в университет, У Вэньчао больше в уезд Синлун не возвращался, он никогда не звонил родителям, хотя те ему, бывало, и позванивали, и даже присылали деньги на проживание. Однако вместо того, чтобы полагаться на их финансовую помощь, он открыл ориентированный на студентов интернет-магазин, а также занялся составлением дизайн-проектов для нескольких рекламных компаний. После окончания университета его финансовые накопления достигли двухсот с лишним тысяч юаней, на которые он и открыл «Студию культурных инноваций О».
41
Ни одна из камер слежения в аэропорту, на вокзалах, а также основных перекрестках У Вэньчао не зафиксировала; куда же он мог подеваться? Следственная группа, организованная вернувшейся к расследованию Жань Дундун, досконально изучила возможные варианты и пришла к выводу, что У Вэньчао город не покидал. Однако, проверив местные бары, гостиницы и съемные квартиры, его следов они также не обнаружили. Наконец на пятый день в девять утра техническая группа поймала сигнал его мобильного телефона, который исходил недалеко от моста у китайско-вьетнамской границы в городке Дунсин. Жань Дундун тотчас связалась с подразделением уголовного розыска Дунсина и попросила коллег, чтобы те выследили указанного абонента, установили его личность и произвели арест. Но к тому времени, как те прибыли к мосту, зафиксированный здесь десять минут назад сигнал мобильника уже успел переместиться к центру моста, где проходила граница с Вьетнамом, он сдвигался все южнее, пока вдруг совсем не исчез. Неужели У Вэньчао сбежал во Вьетнам?
На таможне никаких записей о том, что он пересек границу, не оказалось, на камерах, установленных на китайской стороне моста, он тоже не появлялся. «А что, если границу пересек только его мобильник?» –
