Молодой человек вышел на улицу. Пронизанный солнцем мир казался чудом, и Камран с надеждой подумал, что все будет хорошо.
Он вернулся в дом, и вскоре Асмик открыла глаза. Ее взгляд оставался мутным, но в нем виделся проблеск сознания. Руки беспомощно шарили по покрывалу. Она попыталась подняться, но не смогла.
Камран смотрел на нее с любовью и нежностью.
— Не бойся, ты в безопасности. Все позади. Ты меня узнаешь?
— Нет, — прошептала Асмик и с тревогой спросила: — Где я?
— В моем доме. Ты в безопасности, — повторил молодой человек и с надеждой произнес: — Я — Камран.
Женщина покачала головой. Было видно, что она очень слаба, но молодой человек не заметил в ее глазах безумия. Взгляд Асмик был так же чист, а голос столь же нежен, как прежде.
— Ты хочешь пить?
— Да.
Камран напоил ее, осторожно обтер лицо влажной тканью. Он испытывал смущение и трогательную неловкость. Асмик не сопротивлялась, она настороженно наблюдала за его движениями.
— Хочешь есть? — спросил молодой человек.
Она покачала головой.
— Тебе надо есть, чтобы восстановить силы, — промолвил Камран, вновь удивляясь тому, что в ее душе не видно следа страданий, не ощущается никакого надлома. — Сегодня придет врач, чтобы тебя осмотреть.
— Я больна? — Во взоре Асмик отражалось недоумение. — Почему я в чужом доме?
— Ты долго болела, — осторожно произнес Камран, не зная толком, что говорить. — Потому ты еще слаба и не можешь вставать.
— А где мои родители?
По телу Камрана пробежала дрожь.
— Что ты помнишь о своих родителях?
Асмик нахмурилась.
— Мой отец и братья отправились на встречу с эмиром. Мы с мамой остались дома.
— А что было потом? — осторожно поинтересовался Камран.
— Я не понимаю, — растерянно прошептала она.
— Сколько тебе лет? — спросил он, и его сердце замерло.
— Шестнадцать, — ответила Асмик и умоляюще промолвила: — Пожалуйста, отпустите меня! Я хочу домой.
Камрана бросило в жар.
«Это поправимо, поправимо с помощью любви и надежды. Главное, что она жива», — говорил он себе.
— Позже. Когда ты немного окрепнешь, — произнес он вслух, стараясь взять себя в руки. — А пока отдыхай.
Пальцы девушки вцепились в покрывало, в ее лице отразились тревога и страх.
— Кто вы? Что вы со мной сделали? Почему я не помню, как сюда попала?!
Камран хотел прикоснуться к ней, погладить по руке, по волосам, но ограничился тем, что произнес с величайшим сочувствием и нескрываемой любовью:
— Потому что ты была больна. Сейчас тебе лучше, и скоро ты окончательно выздоровеешь. Я твой друг, который никогда не сможет причинить тебе вред.
Асмик ничего не ответила. Женщина лежала неподвижно, и Камран решил, что она спит или же впала в забытье. Он с трудом дождался прихода Фарида и в ответ на его вопрос в отчаянии произнес:
— Да, она очнулась. Она меня не узнала, она отказывается от пищи, и… она думает, что ей шестнадцать лет!
— Вот как? — задумчиво произнес Фари.
— Да. Она не помнит ничего, что с ней случилось после того, как ее отец и братья отправились на переговоры с эмиром. Она не понимает, почему и как очутилась в моем доме.
— По-видимому, из ее памяти стерлось все, что причинило ей страдания. В отличие от Малика я не разбираюсь в душевных болезнях, но мне кажется, рано или поздно она все вспомнит. Только станет ли ей лучше от этого?
— Прошу тебя, посоветуйся с Маликом! — взмолился Камран.
Фарид покачал головой.
— Не знаю, согласится ли он сюда прийти, но я с ним поговорю. А пока я кое с кем тебя познакомлю.
Он поманил приятеля, они вместе вышли на крыльцо, возле которого стояла бедно одетая женщина.
— Я нашел ее в армянском квартале. Ее зовут Мариам, — сказал Фарид. — Я подумал, что тебе понадобится женщина, которая ухаживала бы за Жасмин.
— Но она может рассказать…
— Не расскажет. Она немая.
Камран провел женщину в дом и сказал Асмик:
— Она будет тебе помогать. Эта женщина не говорит и не слышит, но ты можешь объясняться с ней жестами.
— А где наша Хуриг? — спросила девушка.
Камран вздохнул.
— Этого я не знаю.
Малик прибыл в дом Камрана на следующий день и поговорил с девушкой. Асмик, напуганная присутствием такого количества незнакомых мужчин, сжалась под покрывалом и неохотно отвечала на вопросы.
Выйдя в соседнюю комнату, Малик сказал Камрану:
— Надо рассказать ей правду.
Камран содрогнулся.
— Обо всем?!
— Для начала — о гибели ее родителей. Она должна осознать, что с ней произошло. Будет лучше, если ее станет мучить знание, чем неведение. Мне кажется, правда подействует как горькое, но целебное лекарство.
Когда Асмик сообщили о том, что случилось с ее отцом и братьями, она сначала помертвела, а после забилась в рыданиях и с трудом проговорила:
— А моя мать?
— Мы точно не знаем, как она погибла, но нам известно, что ее нет в живых, — сказал Малик, а Камран закрыл лицо руками и прошептал:
— Неужели ей придется заново переживать то, что она уже выстрадала?!
— В ее случае это неизбежно.
— Вы убили моих родных, а теперь хотите погубить меня! — из последних сил воскликнула девушка, и Камран ответил, не скрывая слез:
— Клянусь, я не сделаю тебе ничего плохого!
Асмик замолчала. Она молчала два дня, и все это время Камран не находил себе места от тревоги. Ему казалось, что любимая угасает на глазах. Она пила воду и покорно принимала целебные настойки, которые приносили Фарид и Малик, позволяла Мариам обмывать свое тело и смазывать раны, но по-прежнему не съела ни крошки. Ее глаза были полны бескрайней, как небо, печали, а уста сомкнуты горем.
Камран не знал, как облегчить ее страдания. Чего бы он только не отдал за то, чтобы Асмик улыбалась, чтобы она выздоровела! Ему хотелось купаться в океане ее глаз, прикасаться губами к ее волосам, перебирать тонкие, нежные пальцы. А вместо этого он был вынужден смотреть, как она умирает!
Однажды утром Асмик внезапно произнесла:
— Я тебя вспомнила.
У Камрана замерло сердце, а она продолжила:
— Мы не были знакомы. Просто смотрели друг на друга, когда я ходила на рынок.
— Почему ты на меня смотрела? — прошептал он. — Я тебе нравился?
Асмик глубоко вздохнула, опустила веки и ничего не ответила.
— Я… я влюбился в тебя с первого взгляда и мечтал о том, чтобы ты тоже меня полюбила, — промолвил Камран.
Ее бледное лицо порозовело, и она сказала:
— Между мной и тобой невозможна любовь. Это стало бы преступлением.
